Компромат на кардинала - Елена Арсеньева

Нина терзала листки и молчала, как Кочубей на пытке.

– Ладно, – с тяжким вздохом махнул рукой Мисюк. – Давайте пока посмотрим, как ребята танцуют. Встали в стоечку, милые. Вася! Музыку!

Сергей ощутил, как подобралась Майя. Автоматически смягчились колени, чуть запрокинулась голова. Послышалась музыка, и ноги сами собой ринулись выписывать прогрессивное звено – начало всякого танго.

Это было одно из лучших танго в мире – «Санта-Моника», однако Сергею оно всегда казалось хоть и волнующим, но немножко слишком медленным. Впрочем, его из двух десятков других придирчиво и долго выбирал сам режиссер, так что спорить не приходилось. И здесь было не до тонкостей «слоу, слоу, квик, квик, слоу»: не снести бы декорации в левом повороте или фор-степе!

– Обходим пирамиду! – крикнул Мисюк в микрофон. – Плавненько! Проходим под ней! Отлично!

Вместо размашистого кросс-шассе пришлось сделать коротенький каблучный поворот и, перейдя в променад, начать все сначала. Майя бросила на Сергея отчаянный взгляд и выдохнула сквозь зубы:

– Веди ты, иначе запутаемся! Делай что хочешь!

– Азазелло! – закричал тем временем Мисюк. – Бери каталку, вези Геллу в ритме танго!

Сергей едва успел уберечь Майю от столкновения с больничной каталкой, которую откуда ни возьмись вытолкнул на сцену худой маленький актер, игравший Азазелло. Девушка в чрезмерно короткой юбке лежала на каталке и делала бедрами «восьмерку» то вправо, то влево, тоже в ритме танго. Азазелло помирал со смеху, заглядываясь на ее широко раздвинутые, обтянутые черными колготками ножки.

– Гелла, перевернись на живот! – азартно заорал Мисюк. – Да прижмись писькой, прижмись покрепче и двигай, двигай задницей!

Сергей наступил Майе на ногу и увидел, как ее сильно открытые, изящные плечи побагровели.

– Ма… Матерь… – выдохнула Майя, напомаженными губами уткнувшись в сорочку Сергея при внезапном повороте: Азазелло словно не замечал танцующих и мотался со своей каталкой по сцене, как цветок в проруби.

– Азазелка, уйди, – рассердился Мисюк. – Оставь Геллу, пусть она сама дрочит.

Точеный носик и виски Майи покрылись бисеринками пота.

– Танцуем, танцуем! Это гениально! – выкрикнул Мисюк. – Вася, смотри, чтобы музыка ни на минуту не прекращалась. Какая музыка!.. Танцуем! Брависсимо! Теперь реплика Мастера.

Он махнул рукой плотному, очень кудлатому парню, который примостился на верхней приступочке колченогой стремянки.

– Было десять часов утра, – произнес тот скучным голосом и зачем-то принялся заплетать волосы в косичку.

Мисюк внезапно ринулся на сцену и остановился рядом с актером, который отпрянул от него с явным испугом и едва не свалился со стремянки.

– Не так! – проорал режиссер, потрясая над его головой кулаками. – Не так! Это все г…!

Ах какой аккордеон в «Санта-Монике», какой божественный звучит аккордеон!

– Танго продолжается! – прокричал Мисюк. – На разрыв аорты, поняли? А Мастер у нас сходит у ума! Было – десять – часов – утра! – взревел он, истерически чеканя каждое слово. – Ну! Повтори, мудак!

Майя сбилась с шага и с силой врезала Сергею коленом куда не следовало.

«Вот так вот и лишают людей потомства!» – успел подумать он, вздергивая Майю в контр-чеке.

– Было десять часов утра, – пробурчал актер, стыдливо отводя глаза.

– Не та-ак! Вбирай зло в себя! Перед нами еще один аспект русской драмы – интеллигент, больной психически. У него делириум, ты понимаешь? Нет, у него ломка наркотическая, как у самого Булгакова, который не мог жить без морфия!

– Серьезно, что ли? – удивился Сергей, делая рискованный твистовый поворот.

Майя испуганно взглянула ему в глаза:

– Тише!

Можно было не бояться: их разговор потонул в занудном:

– Было десять часов утра! – и истерическом крике Мисюка:

– Да что ж ты сделал со своим сердцем, б…, что не можешь этих слов прочувствовать?

– А что там у них было такое особенное, в десять часов утра? – шепнул Сергей, едва шевеля губами, и Майя пожала разгоревшимся плечиком:

– По-моему, кто-то попал под трамвай. Но если сюда притащат еще и трамвай, нам уж точно негде будет повернуться. Может, лучше румбу им предложить? Она компактная, не то что…

Фэлловей-фор-степ удалось станцевать, только чудом не задев одну из стоек пирамиды.

– Было десять часов утра…

– Руки должны дрожать! – Мисюк выставил вперед ладони, и Сергей, обходя Майю в левом повороте (дама сбоку), увидел, как у режиссера вдруг мелко затряслись и руки, и плечи. – Ты им говоришь – не дрожите, а они дрожат! Ты им говоришь – не дрожите! А они дрожат! И не мусоль ты эту косичку, ты рвешь на себе волосы! Ну! У тебя падучая, ты должен вызывать ее, как Федор Михайлович Достоевский! Давай! Давай! Убью сейчас!

– Было! Десять! Часов! Утра! – взвыл актер, словно раненый бык, и трясущимися руками принялся быстро-быстро рвать на себе волосы, брезгливо отбрасывая то, что налипало на пальцы.

– Гениально, – тихо сказал режиссер и рухнул на стул, оказавшийся здесь очень кстати: казалось, что иначе он просто грянулся бы наземь. – А теперь лезь на пирамиду.

Всклокоченный, потный, страшный, актер-Мастер ринулся наперерез танцующим, и произошло неминуемое столкновение.

– Классика! – воскликнул режиссер. – Супер! А ну, повторите!

Повторить удалось только с третьего раза.

– Закидывай, закидывай на него ножку! – возбужденно подскочил Мисюк к Майе. – Как панночка на Хому Брута – закидывай!

Стальной шенкель Майи стиснул бедро Сергея, и Мисюк размягченно выдохнул:

– Браво… Ребята, какие же вы молодцы!

Глаза его заблестели, и Сергей, перехватив взгляд загнанного актера, увидел, что и того прошибла скупая мужская слеза. Да что актер! У него и самого защипало в носу, а на скулах Майи вспыхнули красные пятна, означающие, что обожаемая наставница расчувствовалась.

– Гениально! – Мисюк медленно, по-стариковски устало поднялся со стула. – Начинаем эпизод с головами! Вот под эту великолепную музыку, – он приятным, чуточку надтреснутым голосом подпел неутомимой «Санта-Монике», – выходим с головами. Бегемот! Шариков! Коровьев! Взяли головы и пошли!

Майя и Сергей невольно сбились с ноги, когда двое актеров выползли вдруг из-под какой-то рухляди (к ним присоединился и спустившийся с пирамиды «сперматозоид») и вразнобой, нелепо пританцовывая, двинулись в обход пирамиды, держа перед собой три гипсовых головы. Головы были огромные – в половину человеческого роста, выкрашенные серебрянкой и бронзовой краской. Две серебряные принадлежали вождю народов. Одна бронзовая – самому человечному человеку.

Майя и Сергей растерянно затоптались в покачивании-рокк. Теперь им точно некуда деться. На авансцену выходить? Но носители голов двигались именно на авансцену. А внутри пирамиды активизировались Азазелло с Геллой и, такое впечатление, собирались заняться любовью – тоже в ритме танго.

– Может, сбоку останемся? Будем делать туда-сюда променад, – тихонько предложила Майя, как вдруг Мисюк, сделав «головоносам» знак остановиться, с изумлением уставился на танцоров:

– А вы что здесь делаете?

Ресницы Майи беспомощно дрогнули.

– Нет, это не пойдет. Танго не будет. Вообще не будет, во всем спектакле. Снимаем всю эту муру. Все время на заднем плане будут двигаться мальчики с головами наших вождей. Вася! Выкинь эту кретинскую музыку. Найдем что-то более темповое, ну, «Кумпарситу», что ли, а то «Эль чокло».

Майя вцепилась в руку Сергея, останавливая его рывок к великому человеку:

– Перестань! Пошли отсюда, быстро!

Мисюк вприщур посмотрел на разгоревшееся лицо Сергея и вдруг дружески улыбнулся:

– Да ладно, малыш, какие проблемы? Такова жизнь в нашем бизнесе. Но ваше время и силы я оплачу, не волнуйтесь.

Он сунул руку в карман тесноватых джинсов и вынул оттуда зелененькую бумажку. Держа кончиками пальцев, повертел ее перед Сергеем:

– Пока хватит?

Это были сто долларов. Не слабо! Майя молча отвернулась, словно не замечая купюру, и пошла за кулисы, где на стульях была свалена их одежда. Сергей вроде бы тоже отвернулся, но Мисюк успел поймать его за руку. Сережа попытался высвободиться, но тут случилось, как ему впоследствии казалось, чудо: зеленая бумажка сама вползла ему в ладонь.

«Почему он сказал – пока хватит? Что значит – пока, ведь мы не будем выступать?» – подумал Сергей, но спросить было не у кого: Мисюк уже вернулся к актерам, а Майя переодевалась, еле дыша от злости и не обращая внимания на работяг сцены, которые, онемев от восхищения, наблюдали этот стремительный стриптиз. Да в каких только условиях не приходится переодеваться танцорам, знали бы они! И вообще, сейчас Майя просто ослепла от ярости.

Когда наставница в таком состоянии, ее лучше не трогать – это Сергей знал по опыту. И он тоже начал торопливо стаскивать тесноватый фрак, думая, что сто долларов – это как раз та сумма, которая ему нужна на новые ботинки для стандарта.