Жаклин - Джеффри Вентура
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сьюзен: Вы не спрашиваете – вы обвиняете.
Саймон: Я спросил: как вы думаете, что именно выходит из-под вашего пера?
Сьюзен: Не думаю, что мне следует отвечать на этот вопрос.
Саймон: Иными словами, вам нечего ответить?
Они еще некоторое время топтались на месте. Потом Джеки обратилась к аудитории:
– Когда в зале суда присяжные объявляют человека виновным, они избегают смотреть ему прямо в глаза. Я смотрю на Рекса и Нору – и я смотрю на этого тип… этого человека, прошу прощения, и не могу понять: почему он не смотрит мне в глаза? Наверное, считает меня виновной. Кажется, его представили как писателя? Я о нем ничего не слышала… Это один из тех, кто не в состоянии пережить мой успех и то, что я своими книгами зарабатываю на жизнь.
Саймон: Вовсе нет. В этом мире халтура всегда пользовалась бешеным успехом и обогащала своего создателя.
Сьюзен: Вы создаете халтуру?
Саймон: Нет.
Сьюзен: Это я спросила потому, что вы выглядите преуспевающим джентльменом…
Потом Джеки припомнила Саймону его нападки на Рекса Рида в «Нью-Йорк таймс».
– Вы хватаете выдающихся людей за фалды и таким образом въезжаете в историю. Это был гнусный пасквиль, вам не кажется?
– Нет, – возразил Саймон. – Обыкновенная дискуссия.
– Ах, дискуссия? Но у него не было возможности ответить!
Саймон проигнорировал это замечание и снова набросился на нее. Он обращался с Джеки как со скверным, невоспитанным ребенком, намеренно четко выговаривая слова, чтобы сильнее уязвить свою оппонентку. Казалось, еще немного, и от нее мокрого места не останется. Он наносил ей удары в самые чувствительные места, нападая на ее любимые детища – книги.
– Я спрашиваю: что, по-вашему, вы делали, когда писали этот, с позволения сказать, роман?
Сьюзен: Ладно, малыш, я отвечу: я писала историю человеческой жизни.
Саймон: Вы писали историю?
Сьюзен: Почему вы так агрессивно настроены?
Саймон: Я не агрессивен. Могу даже последовать вашему примеру и продемонстрировать фальшивые зубы в очаровательной улыбке.
Сьюзен: Ну-ка, посмотрим.
Саймон: Послушайте, я задал вам вопрос: что, по-вашему, вы делаете?
Сьюзен: Для вас это слишком сложно. Пишу «грязные» книги.
Саймон: Хуже всего то, что они даже не «грязные». Если бы это была откровенная порнография, было бы в тысячу раз легче. По крайней мере, можно было прописывать ваши книги в качестве возбуждающего средства.
Сьюзен: Как вас зовут – Дуб Саймон? Чего вы, собственно, добиваетесь?
Саймон: Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что, давая мне обидные клички, сами ставите себя в глупое положение. Ну так как же, по-вашему: вы создаете художественные произведения или гоните халтуру?
Сьюзен: Но я уже ответила. Я воссоздаю человеческие судьбы.
Саймон: Да, но к какой категории вы относите свои книги: искусство это или не искусство?
Сьюзен: Не думаю, что любое произведение обязано подпадать под ту или иную категорию. Это может быть просто повествование.
Саймон: Вы хотите сказать, что-то среднее между жизнью и смертью? Как будто это возможно!
В этот момент Джеки окончательно потеряла голову и обратилась к зрителям: слышали ли они когда-нибудь фамилию Саймон? Публика вдохновенно заорала: «Нет!» Спокойное течение передачи было нарушено. Зрители громко выражали поддержку то одному, то другому противнику. Судя по их реакции, побеждал Саймон. Впрочем, один из зрителей вскочил с места с явным намерением смазать ему по физиономии.
Рекс Рид и Нора Эфрон хранили угрюмое молчание. Вряд ли эта сцена доставляла им удовольствие. Наконец Рид не выдержал:
– Мне известна бретерская натура мистера Саймона по его выступлениям в печати. Если этот человек в данную минуту не нападает на писателей типа Сьюзен, значит, вот-вот переключится на своего брата-критика.
После этого Рид бросил настоящую бомбу:
– Мистер Фрост, прежде чем пригласить кого-то участвовать в обсуждении литературного произведения, вам следовало бы позаботиться о том, чтобы этот человек хотя бы прочитал его. Мистер Саймон признался мне перед началом передачи, что прочел только тридцать страниц.
Джеки прорвало:
– Вы прочли только тридцать страниц и смеете устраивать мне допрос с пристрастием?
Саймон: Если быть точным, я осилил сорок страниц. Больше мой желудок не смог переварить. Я хочу вас спросить, мисс Сьюзен: сколько тухлой рыбы необходимо съесть, чтобы понять, что она тухлая? (Непостоянные зрители зааплодировали). Должен ли я доесть все до последней крошки, чтобы распознать отраву?
И Саймон разразился бранью, чуть ли не с пеной у рта доказывая, что, кроме всего прочего, романы Жаклин Сьюзен не имеют ничего общего с жизненной правдой. Она и понятия не имеет о том, что творится на телевидении. Ее книга лишена элементарного смысла. Но хуже всего то, что автор всей этой чепухи совсем не разбирается в человеческой натуре. Реакция ее персонажей неестественна.
Джеки ехидно заметила: «Много же он вынес из тех сорока страниц, что успел прочитать!»
Немного ошалевший Фрост отважился вставить слово:
– Почему вы так раздражены? Что больше выводит вас из себя: недостатки романа или то, что он пользуется успехом?
Саймон: Если выбирать одно из двух, то скорее сама книга. Потому что она насквозь фальшива.
Фрост: Ежегодно выходят миллионы не самых правдивых книг. Но вы почему-то обрушились именно на эту.
Саймон: Весь вопрос в том, доходит ли фальшивая книга до читателей. И если она отравляет сознание миллионов людей, которые не в состоянии проверить ее правдивость, это разврат, оболванивание американского народа. Я противник таких вещей в любой форме.
Они продолжали препираться.
– Какие у вас полномочия? – кричала Джеки и слышала в ответ.
– Можете считать, что это ничего не значит, но я доктор философии из Гарварда!
Джеки терпела поражение. Ей было трудно объективно и доказательно судить о своей книге, и она позволяла себе неуместные выпады, ставившие ее в дурацкое положение. Саймон находился в куда более выигрышной позиции. Он холодно и методично наносил ей удары ниже пояса.
Ко всеобщему облегчению, близился конец передачи. Фрост спросил, не хочет ли кто-нибудь высказаться напоследок. Ответом была напряженная, гнетущая тишина.
– Нора? – взывал он. – Рекс?
И тогда Рекс Рид, известный своей сдержанной мудростью, пригвоздил Саймона заключительным монологом:
– Я думаю, вне зависимости от того, нравится критику произведение или нет, он не имеет права заявлять: мол, в жизни все не так, а вот этак, и люди чувствуют и мыслят по-другому. Критик – тоже человек и не может полностью отрешиться от своего личного опыта и своих предрассудков. Не дело критика подменять литературный анализ своими представлениями о жизни и людях. Кроме того, писатель имеет право на художественный вымысел. Бывает, вещь нравится и невзирая на то, что она не стопроцентно соответствует действительности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});