ДЕВОЧКИ - Надежда Лухманова

Корова пролежала неделю, и - о чудо! - о своем падении ничего не сказала Maman. Это молчание было гораздо красноречивее всякого наказания, оно дошло до сердец девочек, ни одна не хотела сознаться, что она раскаивается и жалеет больную, но беспрестанно то та, то другая забегали в "Чертов переулок"; встретившись там, они принимали равнодушный, холодный вид, трогали чахоточные растения, стоявшие на окне, или читали на стенах расписания музыкальных уроков Метлы, а между тем цель каждой из забегавших туда была узнать, поправляется инспектриса или нет.

V

Прошел Великий пост с длинными службами и запахом постного масла, заполнившим все коридоры. Прошла веселая Пасха; кончились экзамены, с вечными мелкими подлогами, зубрежкой по ночам, сотенными поклонами на паперти перед церковными вратами; промелькнул волшебным сном публичный экзамен, надели выпускные свои воздушные белые платья, пропели последний благодарственный молебен в институтской церкви и разлетелись по домам на горе, на радость, на роскошь, на нужду - словом, ступили в действительную жизнь.

В опустевший первый класс перешел второй, а в седьмой, младший, набрались новые маленькие кофульки и ходили пока еще с красными носами и заплаканными лицами и каждый вечер просились домой.

М-lle Нот, еле живая, все по-прежнему завивала свои тридцать шесть волосиков и прикрывала их фантастическим тюрбаном из кружев. Корова, Килька и Метла "оселись", оставили в покое старший класс.

Тут уже не годилась их система облав и постыдной наказания "на часы". Корова вообще с последней экскурсии и "помещичьего" бунта, как девочки ок рестили эпизод с вареньем и ложкой, "обломала рога" Килька набиралась сил, чтобы через год начать "прес совать" кофулек, так как после "своего" выпуска получив награду, должна была принять самый младшш класс. Минаев был все так же справедлив, вежлив но не завоевал симпатий старшего класса.

Пришли каникулы. Этот раз много говорили о том что начнут распускать девочек на лето по домам, a hi имеющих родных перевезут на казенную дачу, но ничег подобного на этот год не произошло. Из каждого класса как и всегда, отпустили двух-трех "слабеньких"; сред: них уехала и Чиркова, о ней пожалела только е "кучка", теперь перегрызшаяся между собой и распаЕ шаяся. В каникулы институт всегда переселялся п этажам, начиная с верхнего. В громадном институтско] саду были две крытые галереи, во время каникул них помещались классы, то есть туда переносили парт] и ставили по классам. На второй этаж, где были классь переносили тюфяки, и девочки спали на полу, кроват же в это время красили и чинили. Когда ремонт доходи до второго этажа, девочки переходили спать наверх, когда парты снова устанавливали на своих местах классах, в галереях устраивалась столовая. Эти пер«мены разнообразили институтскую жизнь и нарушал утомительное однообразие. Больше было открытых дв«рей, окон, больше предлогов бегать туда и сюд; "синявки" не торчали вечно за спиною, родных прин! мали в саду, и с ними можно было болтать свободне«Да, наконец, сад, старый громадный сад доставля девочкам много радости. Передняя площадка, усыпанна ' светлым песком, была удобна для всяких игр. Cnpai ' и слева на ней стояли два высоких столба гигантски шагов, лежали колеблющиеся бревна, закрепленные одним верхним концом, и другие гимнастические игры. В центре сада была большая круглая беседка (на месте которой впоследствии вырыли пруд для купания), направо и налево шли куртины немудреных цветов, затем аллеи, большие лужайки, окаймленные группами густых кустов, внутри которых можно было прятаться, играя в разбойники; задняя аллея, обсаженная старыми ивами, была всегда темна и прохладна. Прелесть сада составляли еще птицы и кошки. Дети отыскивали птичьи гнезда и по секрету показывали друг другу. На пение какой-нибудь пташки девочки сбегались кучами и слушали ее с замиранием сердца. Природа, вечно влекущая к себе человека, очаровывала девочек и вознаграждала их летом за длинные, длинные месяцы, когда они не видели ничего, кроме классных стен, скамеек да ландкарт.

Этой весною в старшем классе произошло необыкновенное событие: маленькая Назарова вывела птенчика из голубиного яйца; весь класс приходил в восторг от этого чуда, и даже классные дамы, ради каникульной свободы и слишком уж большой детской радости, оставили в покое этот оригинальный эпизод. Дело в том, что Назаровой, Бог весть почему, пришла фантазия упросить истопника Ефрема принести ей с чердака несколько голубиных яиц. Ефрем, угрюмый бородатый солдат, соблазненный четвертаком и ласковым голосом маленькой барышни, принес ей штук пять нежных голубоватых яичек.

- А вон энто, - указал он на одно с большим темным пятном на боку, - как есть живое, коли вы, барышня, его теперь в теплую паклю обернете да куда в теплое место положите, из него завтра к утречку, а може, еще и сегодня ночкой махонький голубеночек вылезет.

- Вылезет? - с восторгом спросила Назарова.

- Отчего же не вылезти, - философствовал Ефрем, - вылезет и подохнет.

- Подохнет? - девочка всплеснула руками.

- А как же не подохнуть! Вы, к примеру, не птица, а барышня, под крыло вы его не посадите и из клювика, так сказать, кормить не будете?

- Так зачем же вы, Ефрем, такое яйцо мне принесли?

- А мне что же, играться, что ли, с ними было? Цугнул голубей да и выгреб в шапку все, что там было… А за четвертак покорнейше благодарим.- И Ефрем, хладнокровно оставив сконфуженную, почти испуганную девочку, пошел вниз; а Назарова побрела из коридора в спальню, обдумывая рандеву с Ефремом; по дороге она все время грела дыханием яйцо с черным пятном. Придя в дортуар, она достала коробочку, положила в нее ваты, обернула ею яичко и снова стала дышать на него. Весь этот день и всю ночь до рассвета яичко в коробочке переходило из рук в руки, и все по очереди грели его и дышали, и каждая прикладывала ухо к нему и ясно слышала, как птенчик стучит клювом в тонкую скорлупу. Наутро, после чаю, никакая сила не могла бы разогнать девочек, собравшихся в саду на самом припеке вокруг Назаровой, затенявшей руками от яркого света свое драгоценное яйцо. С восторгом, доходившим почти до испуга, девочки присутствовали при величайшей тайне природы: голубенок проклевал скорлупу, и его большая голова, голая, покрытая сморщенной кожей, с закрытыми выпуклыми глазами, вылезла наружу.

- Какой душка! Какая гадость! - прошептали две девицы одновременно.

- Тс! Вы его испугаете! - прошептала Назарова.

- Я слышала, что мать помогает ему вылупиться из скорлупки, - и Иванова протянула руку к птенцу.

- Нет, нет! Ради Бога не тронь! - Назарова схватила ее за рукав. - Я видела дома цыплят, они сами выходят из яйца, и этот, как только будет готов, выйдет.

Действительно, через несколько минут остаток скорлупы свалился с голубенка, и он лежал на вате голый, бессильный, похожий скорее на лягушку, чем на птенца.

- Павел Иваныч! - Степанов, возившийся в "химическом" шкафу первого класса, чуть не выронил из рук большую реторту.

- Вы чего это, господин рыцарь? Или за вами враги гонятся? - спросил он с улыбкой, узнав франк, а главное, заметив ее дрожащий голос и взволнованное лицо.

- Павел Иваныч, мы только что высидели голубенка!

- Весьма почтенное занятие для девиц! Как это вам удалось?

- То есть высидела-то его птица, да только Ефрем нам принес его, еще в яйце, велел завернуть в вату и все греть. Вот мы все дули, грели…

- И выдули?

- Сам вылез. Мы даже вот пальчиком не тронули. А только что же дальше будет, Павел Иваныч? Кормить-то нам его как?

- Да уж не с ложечки, а уж высидели птенца, так должны и кормить. Да он у вас жив ли?

- Головой вертел, как я к вам побежала, и рот разевал. Ах, какая у него голова большая! Павел Иваныч, он совсем не похож на голубя. Я уж думаю, от голубей ли Ефрем принес нам яйцо?

- Успокойтесь, рыцарь, Ефрем не волшебник, и ему труднее достать какое-нибудь чудовище, чем простого голубя. Только возни вам много будет теперь с вашим питомцем. А коли не выкормите его, так я вас засмею. Голубиные мамаши! Ну, вот смотрите! - Степанов подошел к кафедре и вынул целый пучок гусиных перьев, обрезал с двух сторон, оставив одну пустую трубочку. - Теперь достаньте куриное яйцо, сваренное вкрутую, меленько-меленько нарубите его, положите немного в эту трубочку, затем, когда птенчик будет разевать рот, вставьте ему эту трубочку в клюв, а с другого конца тонкой палочкой выталкивайте ему пищу; и так кормите его по одному разу через каждые полчаса. Первые дни делайте только это, а потом я вас научу, как менять пищу.

Восхищенная Франк схватила перо и, блеснув на него благодарным взором, бросилась вон и уже только из коридора, почти сбегая на лестницу, крикнула ему:

- Ах, Павел Иваныч, какой вы умный!

А умный Павел Иваныч, принимавший всегда такое душевное участие во всех институтских событиях, спешил укладывать обратно в шкаф колбы и реторты, торопясь в сад, чтобы воочию увидеть новорожденного голубенка.