ДЕВОЧКИ - Надежда Лухманова

Рыцарь начинал говорить с невестой холодно, рассудительно и умно советовал ей "переменить" или "исправить" ноги и руки. Бедная принцесса плакала, страдала, но переменить руки и ноги не могла, потому что родилась с ними.

Так было с первым женихом, так было со вторым, так случилось и с третьим, а третьего, чернокудрого, статного и, казалось, такого доброго рыцаря, принцесса полюбила, но и он тоже стал просить ее "исправиться", но не предлагал беречь, любить и понемногу лечить ее бедные руки и ноги. Этого никто не брал на себя!

"На что мне моя золотая голова, когда у меня нет здоровых ног, на которых я могла бы догнать уходящего чернокудрого рыцаря? На что мне мое брильянтовое сердце, когда нет у меня цепких рук, чтобы охватить шею любимого и удержать его? Зачем я вся - не такая, как все?" - так вскричала принцесса, побежала на самую верхнюю башню замка и оттуда, взглянув на дорогу, увидела в последний раз вороного коня и на нем чернокудрого рыцаря. "Прощай, рыцарь!" - крикнула она и бросилась с башни.

Разбилась в прах золотая голова, в алмазную пыль превратилось брильянтовое сердце; люди, жившие внизу, сбежались, чтобы воспользоваться хоть кусочком золота или осколком брильянта, и не нашли ничего. Не нашли ничего и снова начали бранить бедную погибшую принцессу: поделом ей, человек, который так не похож на всех других, не должен жить на свете!

- Странная сказка, - сказала Шкот, внимательно выслушав, - откуда ты ее выкопала?

- Это Андрюша, мой брат, сочинил ее и принес мне, а я выучила наизусть.

IV

Как в детском калейдоскопе сотни стеклышек самой разнообразной формы и величины, сбегаясь беспорядочным потоком, составляют все же правильные рисунки, так и институтская жизнь бежала, полная волнений и шума, и укладывалась все в те же утомительно однообразные рамки.

Чужеземка отбыла срок своей ссылки "в места не столь отдаленные", то есть во второй класс, и вернулась на родину, к "кофулькам" (ученицы младших классов, прозванные так за коричневый (кофейный) цвет форменных платьев), где за нее пока справлялась дежурная "мышь".

М-lle Нот, желтая, худая, с видом тоскующего попугая, снова дежурила у вторых и вполне заслуживала того, чтобы ей, как набожной католичке, дежурства эти сочлись "чистилищем". Шум и гам тараторивших девочек мучительно нервировал ее, но едва она обращала на кого-нибудь свои умоляющие бесцветные глаза, как девочка вскакивала с вопросом:

- Mademoiselle, вас тошнит?

И три-четыре других, сорвавшись с места, бежали за водой, повторяя:

- М-lle Нот тошнит!

- С чего вы взяли? - спрашивала с раздражением классная дама.

- Ах, m-lle, вас непременно тошнит, это видно по лицу, - вам нужно на воздух!

Минаев мало-помалу спокойной, но твердой рукой стягивал бразды правления, и девочки держали себя с ним вежливо, хотя все еще с подавленным недоброжелательством.

Надя Франк торжествовала. Шкот хотя и не одарила ее своей дружбой, но "приблизила" к себе. Франк читала ей громко Белинского и, хотя понимала в книге только общие места, все-таки гордилась, что читает "серьезную книгу". С инспектором у нее установились курьезные отношения. Девочка "покровительствовала" ему, и ее веселый голосок, кричавший при всякой встрече: "Bonjour, monsieur"(Здравствуйте, месье), ее предупредительность, услужливо поданный журнал, мел или карандаш не раз выручали его от умышленной неповоротливости других. Приводя в порядок шкафы с жалкою институтскою библиотекою, он назначил себе в помощницы Франк и Ермолову из старшего (первого) класса. Ермолова, "из парфешек", жеманно, но безучастно сортировала книги и записывала авторов. Надя Франк относилась к книгам с каким-то жадным трепетом; ей хотелось бы их все унести к себе и читать хоть по ночам; она задерживала работу, потому что беспрестанно открывала книги, перелистывала их, читала отрывками и обращалась к Минаеву с тысячью вопросов. Минаев отвечал охотно, и ответы его большей частью удовлетворяли девочку. Однажды, широко открыв свои серые глаза, она подошла к нему близко и, глядя в упор, сказала с восхищением:

- Я никогда, никогда не предполагала, что вы такой умный!

- Почему? - спросил ее Минаев.

- Не знаю, вы выглядите таким… - девочка чуть не сказала "цирюльником", но покраснела, опомнилась и добавила: - Тихоней…

Минаев рассмеялся, его вообще забавляла переполненная институтским жаргоном простодушная болтовня девочки. Часто из ее метких слов он составлял себе ясную картину отношений между детьми и учителями и мало-помалу разбирался в лабиринте характеров и событий.

Второй класс уже неделю как ждал события: им было объявлено о поступлении новенькой. Это было новостью, выходившей из ряда, - никто не помнил, чтобы в институт поступали прямо в "зеленое" (Ученицы старшего класса, предшествующего выпускному, носили зеленые форменные платья) отделение, - а тут ожидается новенькая, которая будет учиться меньше, чем полтора года. Скоро весна, учеба заканчивается, и ей останется только год в старшем классе.

В одно из воскресений, во время приема родных, в зал вошел высокий, худой старик генерал, с ним под руку молодая, красивая и очень нарядная дама, перед ними шли два мальчика, прелестные, как средневековые пажи. Длинные белокурые локоны их ложились на широкие воротники желтых кружев, черные бархатные курточки, короткие панталоны буфами, черные чулки и башмаки с большими пряжками дополняли изящный костюм. Рядом с ними шла девочка лет пятнадцати-шестнадцати, в бледно-зеленом легком шелковом платье с массой мелких зеленых лент, разлетавшихся у пояса и на плечах; длинные светло-пепельные волосы связаны пучком. Необыкновенно изящная девочка была нежна, как ундина (русалка).

Эта семья обратила на себя общее внимание, разговоры смолкли, родственники и воспитанницы с любопытством разглядывали гостей, а они ходили по залу между скамеек так же спокойно, как если бы гуляли в поле; мальчики смеялись, девочка громко болтала с ними по-французски.

Дежурные "синявки" вдруг стали тревожно оправлять свои воротнички и рукавчики, "мыши" побежали к входной двери встречать Maman.

Maman вошла в дорогом синем шелковом платье и в "веселом" чепце с пунцовыми лентами.

Зеленая нимфа и ее хорошенькие братья бегом побежали через весь зал и стали обнимать и целовать Maman, объясняя ей наперерыв по-французски, что "c'est trХs joli, le salon, les grands tableaux, et Paulixine s'est dИcidИe de rester aujourd'hui pour tout de bon" (Это очень красиво, салон, большие картины, Поликсена сегодня окончательно решила остаться.)

He только воспитанницы, но и все родные, поддавшись невольному движению, встали. Maman просила всех садиться и направилась прямо к гостям.

Генерал звякнул шпорами, молодая дама протянула обе руки. Maman с гостями обошла еще раз весь зал и затем направилась в четвертый класс, дверь которого выходила в зал.

"Вторые" сразу сообразили, что Поликсена была та самая новенькая, о которой им уже говорили. Едва перед обедом пропели молитву, как в столовую снова вошла Maman, и на этот раз уже с одной новенькой. Подойдя к первому столу второго класса, Maman обратилась к почтительно вставшей Кильке:

- Вот дочь генерала Чиркова, она поступит во второй класс, прошу вас приучить мою маленькую протеже ко всем нашим порядкам. Mesdemoiselles, voilА une nouvelle amie pour vous(Мадемуазель, вот вам новая подруга).

Новенькую посадили на край стола около самой классной дамы. Maman еще раз поцеловала ее в лоб со словами "Bonjour, mon enfant" (Прощай, мое дитя) - и вышла. Такой новенькой институт еще не видал. На ее прелестном и недетском личике не было ни слез, ни смущения, а лишь холодное самоуверенное любопытство: она, казалось, пришла в театр посмотреть, что здесь происходит, и была уверена, что, когда представление надоест ей, она уйдет домой. Никто из сидевших за столом не решился заговорить с нею, но все с нескрываемым любопытством разглядывали ее. Новенькая была высокая, тонкая, грациозная девочка, ее густые пепельные волосы лежали крупными волнами и завитками вокруг овального личика. На темени они были связаны зеленой лентой и локонами падали до плеч. Тонкие брови, темнее волос, лежали правильной дугой. Глаза большие, зеленовато-серые, дерзко-холодные выражали высокомерие и надменность. Рот довольно большой, бледный, не совсем правильные зубы портили общую красоту лица. Платье, вырезанное у ворота, открывало длинную нежную шею с голубоватыми жилками. Руки девочки удивляли более всего: узкие, нежные, с длинными крепкими ногтями, отполированными до блеска.

- Vous ne dinez pas avec ces demoiselles?(Вы не обедаете с этими барышнями?) - спросила новенькая классную даму, увидев, что перед нею не поставлен прибор.

- Я обедаю в своей комнате, chХre enfant(дорогое дитя ), - ответила ей очень кротко Килька. - После обеда у нас часовая рекреация, меня сменяет дежурная пепиньерка, а я иду к себе обедать и отдохнуть.