Заветными тропами славянских племен - Валерий Демин

Из античной мифологии всем известен один хрестоматийный эпизод. Когда мать Рея спрятала малютку Зевса (Юпитера) от пожиравшего собственных детей Крона (Сатурна), будущего владыку Олимпа выкормила в пещере коза по имени Амелфея (впоследствии за сии заслуги душа ее была перенесена на небо в виде созвездия Козерога, шкура (руно), натянутая на щит, стала знаменитой эгидой Зевса, а один из обломившихся рогов превратился в знаменитый Рог изобилия — символ жизненного достатка и коррелят калевальской мельницы Сампо). Так вот, по имени Амелфеи и названо одно из самых знаменитых магических растений языческих времен — омела. Других объяснений происхождения этого чисто русского (а на самом деле — общеиндоевропейского слова) нет — так же как и распространенного имени Амалия, относительно происхождения которого этимолологи не могут дать никаких вразумительных толкований.

Омела — вечнозеленый кустарник, паразитирующий на других растениях, распространен повсюду — от севера до юга. Я сфотографировал красивейшую омелу даже за полярным кругом, на Кольском полуострове (рис. 49). У древних кельтов из-за своей необычности (даже, можно сказать, парадоксальности) она считалась священным магическим растением, символом жрецов-друидов. Почиталась она также этрусками и эллинами. Но ничего не известно о культе омелы у древних славян. Просто удивительно — славяне с почтительным трепетом относились к другим вечнозеленым растениям (например, к барвинку), но не оставли никаких следов поклонения омеле, которой, так сказать, на роду написано быть культовым обектом, повсюду произрастающим на територриях, заселенных славянами. Возможно, в древности омела представляла величайшее таинство и табуированный символ славянских волхвов, которые после уничтожения язычества унесли с собой в могилу священную тайну. Остались лишь этимологические и ономастические следы: название омелы сопряжено с именем божественной козы Амелфеи, а в русском фольклоре мифологема «коза» неотделима от дендрототема «дереза» (последний, кстати, имеет один и тот же общеиндоевропейский корень со словом «дерево»).

Итак, помимо тотемов-животных, в памяти поколений сохранились образы и тотемов-растений. С растительными тотемами связано множество обычаев и поверий, доживших до настоящего времени. Испокон веков существовало на Руси поклонение деревьям. Ни одна власть не оказалась в состоянии выкорчевать древнейшие языческие традиции. В прошлом церковные и светские источники постоянно отмечали неискоренимость культа деревьев: то тут, то там древопоклонники молились либо в священных рощах, либо «около куста», либо просто «дуплинам деревянным», либо перед особо почитаемыми деревьями, а ветки обвешивали платками и полотенцами. И все это вовсе не дела давно минувших дней. Этнографы регулярно констатируют стойкую и повсеместную веру в целительную и оберегательную силу деревьев, что наглядно проявляется хотя бы в народном обычае стучать пальцем по любому деревянному предмету, дабы предотвратить беду — отвернуть ее от задуманных планов или благополучного течения дел. Во многих районах — особенно на Севере и в Сибири — деревьям и кустам по-прежнему приносятся плоды, а ветки либо завиваются (как у березы на Семик), либо украшаются лентами. Кое-где до сих пор старые дуплистые деревья считаются наделенными целительной силой: чтобы ею воспользоваться, нужно прислониться к стволу, залезть в дупло или пролезть через него, если оно сквозное.

По всему миру практически до ХХ века (в России — точно до Петровской эпохи) сохранился жуткий обычай приносить в качестве «строительной жертвы» живых людей — особенно незамужних женщин. А также детей: откуда, кстати, русское и болгарское название кремля — детинец. Известно, что древнерусские крепости (а также укрепления других древнеславянских племен) первоначально были деревянными, стены и башни возводились из огромных бревен. Срубленное же дерево — недавний родовой тотем — требовало принесения жертвы и по существовавшей испокон веков традиции — человеческой. Поскольку при постройке крепостей тревожилась еще и земля (земляные валы, насыпи, засыпка между бревен и т. п.), — приносимая жертва предназначалась одновременно и Матери Сырой Земле. Впоследствии, при переходе от деревянного зодчества, к каменному изуверские традиции сохранились.

Доказательством печальных традиций человеческих жертвоприношений (а по существу магического ритуала) в связи оборонительным строительством может служить хорошо известный и неоднократно описанный жестокий обычай зарывать в основание строящихся крепостных живую девушку. Отсюда все эти многочисленные «девичьи башни», разбросанные по разным странам, и легенды о горючих девичьих слезах. Сколько же башен старых русских крепостей покоится на костях таких невинных жертв! Даже стихи про то есть:

«Пусть погибнет она за весь город одна,Мы в молитвах ее не забудем;Лучше гибнуть одной, да за крепкой стенойОт врагов безопасны мы будем!»И, лопату схватив и земли захватив,На Алёну он бросил в могилу,А за ним и другие уж стали бросать.Чтоб ее поскорей задушило.И в смущенье немом все стояли кругом,Лишь проворно работали руки,Но никто не глядел и взглянуть не посмелНа несчастной предсмертные муки.Только солнце одно рассказать бы могло,Что пред смертью она испытала,Как ей горе-слеза застилала глаза,Как несчастная билась… дрожала…Вот исчезло чело… вот и всю занесло…Вот с краями могила сровнялась…И от жертвы живой за обычай людскойИ следа на земле не осталось.

Аналогичные факты известны и из истории других народов. В сербских фольклорных сказаниях рассказывается о «строительных человеческих жертвах» при постройке городов Скутари или Скадра, Тешане в Боснии и Мостарского моста в Герцеговине. Не надо однако думать, что речь идет исключительно о славянских традиций. Обычай зафиксирован повсеместно. Легенды о строительстве многих европейских городов и средневековых замков изобилуют такими же фактами. Свидетельства уходят в глубокую индоевропейскую древность. После распада некогда единой индоевропейской социокультурной общности обычай «строительной человеческой жертвы» сохранился и у индийских народов. В ХVI веке в Ассаме на северо-востоке Индии при строительстве храма по приказу тамошнего раджи было умерщвлено и зарыто под фундамент 140 человек. Но и в ХХ веке в Индии был зафиксирован факт, когда при возведении моста через реку строители потребовали принести в жертву и положить под сваи несколько детей.

Традиционные человеческие жертвы приносились не только для задабривания дендрототемов или Матери Сырой Земли, но и водной стихии — морю, рекам, озерам, колодцам. Отголоски подобных ритуалов запечатлены в былине о Садко (принесение в жертву самого себя) и в популярной песне о Стеньке Разине, написанной на основе народной легенды (пожертвование Волге персидской красавицы-княжны). В русской агиографической (житийной) литературе также говорится о древнерусском языческом обычае приносить жертву рекам и озерам (например, в Муромском крае). В целом же, как показали исследования зарубежных и российских этнографов и культурологов, подобные жертвы были распространены по всей земле и у народов, стоящих на разных ступенях культурного развития: например, в Китае, Японии, Таиланде, на островах Калимантан (Борнео), Таити, Фиджи, Гавайах, у маори Новой Зеландии и индейцев Северной, Центральной и Южной Америк.

Множество свидетельств о древнейших дендрототемах сохранили русские песни. Знаменитая «Калинка-Малинка» — не что иное, как закодированный тотемный пароль, фиксировавший когда-то конкретную тотемную принадлежность. А рефрен типа «Ой, калина моя! Ой, малина моя!» сродни припевам «Ой, Дид-Ладо!» с призывами к славянским языческим Богам Диду и Ладу. Былинный Калин-царь — отголосок все тех же тотемных времен и подчас жестокого противоборства различных тотемов; лишь впоследствии произошло его совмещение с воспоминаниями о более знакомых по злодеяниям врагах, в основном — о степняках-кочевниках, что веками терзали Русь. Из того же тотемного прошлого и сказочный Калинов мост как символ кланово-племенного рубежа.

Почитание деревьев — неотъемлемая черта славянского языческого мировоззрения. Священные деревья считались покровителями общины, рода, племени, семьи, отдельных индивидов. Дендрототемы образовывали нередко такую сакральную целостность, понять которую с точки зрения ботаники не представляется возможным. В самом деле, о чем поется в часто исполняемой и поныне песне: