Хирург - Тесс Герритсен

К удивлению ибн Фадлана, почерневшая плоть не смердела.

Выкопанный труп обрядили в дорогие одежды: брюки и носки, сапоги и тунику, парчовый кафтан с золотыми пуговицами. Его усадили на ложе, подложив под спину подушки. Вокруг разложили хлеб, мясо, лук, хмельной напиток, ароматные растения. Потом забили собаку и пару лошадей, петуха и курицу, и их тоже снесли в шатер, чтобы служили покойнику в Валгалле.

И, наконец, привели юную рабыню.

Все десять дней, что покойник лежал в земле, девушку предавали блуду. Одурманенную хмелем, ее таскали из палатки в палатку, и она удовлетворяла похоть каждого. Она ложилась, расставив ноги бесконечной веренице потных, стонущих мужчин, и ее истасканное тело превратилось в общий сосуд, куда сливалась сперма соплеменников. Так оскверняли ее, портили, готовя к жертвоприношению.

На десятый день ее привели к лодке в сопровождении старухи, которую называли Ангелом Смерти. Девушка сняла с себя браслеты и кольца. Крепко выпила, чтобы забыться. После чего ее впустили в шатер, где сидел покойник.

Там, на парчовом ложе, ее опять изнасиловали. Шесть раз подряд шестеро мужчин передавали друг другу ее тело как кусок мяса. И когда все было кончено, когда все шестеро насытились ею, девушку уложили рядом с мертвым господином. Двое мужчин держали ее за ноги, двое – за руки, а Ангел Смерти мастерила петлю на ее шее. Когда мужчины туго затянули петлю, Ангел подняла широкий кинжал и вонзила его в грудь жертвы.

Снова и снова впивался в грудь кинжал, разбрызгивая кровь, как семя, воспроизводя сцену недавнего насилия. Имитируя ожесточенную звериную случку, финальным актом которой становится смерть.

* * *

– Ей потребовалось массивное переливание крови и свежезамороженной плазмы, – сказала Кэтрин. – Сейчас давление стабилизировалось, но она все еще без сознания и подключена к аппарату искусственного дыхания. Вам придется набраться терпения, детектив. И надеяться на то, что она проснется.

Кэтрин и детектив Даррен Кроу стояли за стеклянной перегородкой бокса, в котором лежала Нина Пейтон, и наблюдали за колебанием трех линий на сердечном мониторе. Кроу ждал за дверями операционной, пока шла операция, потом дежурил возле пациентки в реанимации и вот теперь возле бокса отделения интенсивной терапии. Его роль не ограничивалась лишь охраной; он рвался Допросить свидетельницу, и за последние несколько часов успел порядком надоесть всему медицинскому персоналу, требуя постоянных отчетов о состоянии потерпевшей и слоняясь возле бокса.

Вот и сейчас он повторил вопрос, который задавал все утро:

– Она будет жить?

– Основные показатели состояния организма стабильны – это все, что я могу сказать.

– Когда я смогу поговорить с ней?

Кэтрин устало вздохнула.

– Вы, похоже, не понимаете, в каком критическом состоянии она находилась. Она потеряла более трети объема крови еще до того, как попала сюда. Возможно, функции мозга нарушены из-за такого сбоя в кровоснабжении. Когда она придет в сознание, если вообще придет, вполне вероятно, что ей не удастся ничего вспомнить.

Кроу заглянул сквозь стеклянную перегородку.

– Тогда она бесполезна для нас.

Кэтрин смотрела на него с нарастающей антипатией. Он так беспокоился о Нине Пейтон, но всего лишь как о свидетеле, который мог быть полезен следствию. Ни разу за все утро он не назвал ее по имени. Для него она была лишь «жертва» или «свидетель», Глядя на нее сквозь стекло, он видел не женщину, а средство достижения цели.

– Когда ее переведут из бокса? – спросил он.

– Еще слишком рано говорить об этом.

– А нельзя ее перевести в отдельную палату? Если мы запрем дверь, ограничим доступ к ней персонала, тогда никто не узнает, заговорила ли она.

Кэтрин прекрасно знала, к чему он клонит.

– Я не позволю использовать свою пациентку как наживку. Она должна оставаться в этом боксе для круглосуточного наблюдения. Видите эти линии на мониторе? Это ЭКГ, центральное венозное давление и артериальное давление. Я должна видеть любое изменение в ее состоянии. Бокс – единственное место, где это можно сделать.

– Скольких женщин мы спасем, если остановим его сейчас? Вы об этом подумали? Кому как не вам, доктор Корделл, знать, на что обречены будущие жертвы.

Она рассвирепела. Он нанес удар в самое больное место. То, что сделал с ней Эндрю Капра, было настолько личным, интимным делом, что она не отваживалась обсуждать его даже с отцом. Детектив Кроу вновь разбередил старую рану.

– Она может быть единственным шансом поймать его, – настаивал Кроу.

– Это все, на что вам хватило ума? Использовать коматозную женщину в качестве приманки? Подвергать опасности других пациентов клиники, приглашая убийцу явиться сюда?

– А почему вы исключаете возможность того, что он уже здесь? – проворчал Кроу и с этим удалился.

«Уже здесь». Кэтрин не смогла удержаться от того, чтобы не оглядеться по сторонам. Медсестры, как обычно, сновали между пациентами. Группа врачей-хирургов собралась возле мониторов. Процедурная сестра тащила лоток с трубками для кровопускания и шприцами. Сколько людей проходило через двери клиники каждый день? И много ли было среди них тех, о ком она могла сказать, что знает этого человека и доверяет ему? Да никого. Эндрю Капра открыл ей жестокую правду: чужая душа потемки.

– Доктор Корделл, вас к телефону, – окликнул ее дежурный.

Кэтрин прошла на пост медсестры и взяла трубку.

Звонил Мур.

– Я слышал, вам удалось вытащить ее с того света.

– Да, она все еще жива, – бесстрастно произнесла Кэтрин. —Но говорить она пока не может.

Последовала пауза.

– Я так понимаю, что звоню не вовремя.

Она опустилась на стул.

– Простите. Я только что беседовала с детективом Кроу, а потому настроение у меня не самое радужное.

– Боюсь, он производит такое впечатление на всех женщин. Они оба рассмеялись усталым смехом, который растопил всякую враждебность между ними.

– Как вы, Кэтрин? Держитесь?

– Были некоторые тревожные моменты, но, думаю, мне удалось ее стабилизировать.

– Нет, я имел в виду вас. Вы в порядке?

Это было больше, чем проявление вежливости; в его голосе она уловила искреннюю заботу и растерялась, не зная, что сказать. Она лишь понимала, как это приятно, когда о тебе заботятся. И чувствовала, как полыхают щеки после его слов.

– Вы ведь не поедете домой? – спросил он. – Пока вам не поменяют замки.

– Я так злюсь из-за этого. Он отобрал у меня единственное место, где я чувствовала себя в безопасности.

– Мы снова сделаем его безопасным. Я прослежу за тем, чтобы замки поменяли сегодня же.

– В субботу? Да вы просто волшебник.

– Нет. Просто у меня есть великолепный замок «Ролодекс».

Кэтрин откинулась на спинку стула, расслабив плечи. Вокруг все бурлило, в то время как ее сейчас интересовал только один человек, чей голос успокаивал, придавал сил.

– А как вы? – спросила она.

– Боюсь, мой рабочий день только начинается. – Он отвлекся чтобы ответить на чей-то вопрос – кажется, насчет того, куда складывать вещдоки. Слышны были и другие голоса. Она представила его в спальне Нины Пейтон, где все напоминало о недавнем ужасе. А между тем голос его был спокойным и невозмутимым.

– Вы позвоните мне, как только она проснется? – спросил Мур.

– Детектив Кроу кружит тут, как стервятник. Уверена, он узнает это раньше, чем я.

– Как вы думаете, она проснется?

– Если честно? – произнесла Кэтрин. – Не знаю. Я твержу об этом детективу Кроу, но он и слышать не хочет.

– Доктор Корделл! – позвала медсестра, дежурившая в боксе Нины Пейтон. Ее интонации сразу насторожили Кэтрин.

– В чем дело?

– Вы должны сами посмотреть.

– Что-то случилось? – забеспокоился Мур.

– Не вешайте трубку. Я пойду проверю. – Она встала со стула и прошла в бокс.

– Я протирала ее влажной губкой, – сказала медсестра. – Ее принесли из операционной всю в крови. Я перевернула ее на бок и увидела это. Сзади на левом бедре.

– Покажите.

Медсестра взялась за плечо и бедро пациентки и повернула ее на бок. – Вот, – тихо произнесла она.

Страх сковал Кэтрин. Она уставилась на веселое послание, написанное черным фломастером на коже Нины Пейтон.

«С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ. КАК ТЕБЕ МОЙ ПОДАРОК?»

Мур отыскал ее в больничном кафе. Она сидела за угловым столиком, спиной к стене, что было естественно для человека, который знает о существующей угрозе и предпочитает получить удар в лицо. Она все еще была в хирургическом костюме, а волосы затянуты в конский хвост; на ненакрашенном лице выделялись заострившиеся черты и глаза, мерцавшие тревожным блеском. Она устала не меньше, чем он, но страх обострил ее чувства, придал настороженности, и она, словно дикая кошка, следила за каждым его движением, пока он шел к столику. Перед ней стояла недопитая чашка кофе. «Которая по счету?» – подумал он. Когда она потянулась к чашке, он заметил, что рука у нее дрожит. Это была не уверенная рука хирурга, а рука насмерть перепуганной женщины. Он сел напротив нее.