Обмен мужьями Правдивая история нестандартной любви - Луиза Леонтиадес

Однако, мои друзья, очевидно, моего мнения не разделяли. Не то, чтоб такие же вопросы не возникали у меня самой. В каком то смысле он был согласен иметь в своей жизни ребёнка. Просто не своего ребёнка. Но та же проблемы возникла бы с любой женщиной моего возраста, так что ему не удалось бы полностью избежать взаимодействия с детьми. Большинство женщин выбирают материнство.

Очевидная долгая пауза на той стороне начала становиться подозрительной.

— Ты послала мне их с какой-то целью?

— Да, мы ведь говорили о том, что брак — устаревшая концепция. И я сочла, что это изумительная философия.

Я часто использовала слово “изумительная” в отношении полиамории. Мортен произносил это “изуми-дельная”. Я любила его акцент. Я любила всё, что имело к нему отношение. И любовь к нему дала мне отвагу двинуться дальше.

— И я хочу сообщить тебе, что мы с Жилем верим в эту философию и решили реализовать её.

Бомба номер раз. Я чувствовала как она падает с моего самолёта в стабильность её жизни и понимала сколько боли она принесёт. Но я больше не могла врать ей.

— Ну, вы можете соглашаться с ней, но я крайне сомневаюсь, что вам удастся реализовать её на практике, — отмахнулась она. Я собралась с духом, подобно библейскому персонажу, препоясывающему свои чресла.

— Но я послала тебе их именно поэтому. Потому, что мы реализовали это на практике. Мы встречаемся с другой парой. Их зовут Мортен и Елена. И они живут в Англии.

Бомба номер два. Я слышала стук мечей и грохот битвы между её безусловной любовью ко мне и её жёсткой викторианской семейной этикой.

— …

— …

— …

— Ты ещё тут?

— Да.

Одно слово. Говорливость моей матери, как правило чрезмерная, была побеждена моим подавляющим превосходством в огневой мощи.

— Это не просто секс. Я люблю его. Мы вместе уже шесть месяцев, — сказала я, надеясь вывести её из шокового состояния потрясением. И добавив лишних три месяца просто на всякий случай, вдруг это важно.

— Что… вы оба?

— Да.

Она вздохнула:

— Почему вам надо выносить это из спальни, в которой оно происходит?

— Кажется, ты не услышала то, что я только что сказала. Это не секс, это любовь. Самое важное, что есть в мире.

— Но это секс.

— Да. Но ещё и любовь.

Мы с Жилем оба были великолепными примерами представителей среднего класса — респектабельного снаружи и подавленного внутри. Наши семьи заботились о том, чтоб их газоны были подстрижены, а машины — вымыты. Их члены всегда платили налоги и имели “нормальные” профессии. Они не выделялись на фоне своих соседей. Но моя мать, в то же время, была способна к состраданию, умна и не склонна судить. Я питала крохотную надежду на то, что она может посмотреть на наше радикальное решение в позитивном свете, как это сделала я. Больше жизни, больше роста и больше любви.

— Я всегда знала, что ты необычна. И таким же должен был стать твой путь. И я люблю тебя так же, как люблю всех своих детей. Безусловно. Я уважаю твоё право выбора. Даже если я не согласна с твоим выбором.

Леди и джентльмены, моя мать. Моя мать сказала эти слова. Удача! Слово повторялось в моей голове, как если бы в неё сидела миниатюрная Кайли Миноуг и пела: Lucky, lucky, lucky… Но я ещё не закончила.

— Мы также планируем переехать в Англию, чтоб жить ближе к ним.

Не столько бомба, скорее просто какая-то чепуха, затесавшаяся в серьёзный взрослый разговор. Как будто кто-то сел широким задом на пианино. Но ей следовало знать это. Я буду жить в часе от её дверей и не было способа “не выпускать это из спальни”, как она предлагала.

— Вы состоите в интимной близости… — я чувствовала, как она осторожно выбирает слова, — все вместе?

— Нет. Но у это очень открытый дом. Ведь мы все участвуем в одних отношениях.

Я чувствовала, как по мере раскрытия подробностей её боль увеличивается, а моя радость, как бы сильна она ни была, не может служить источником счастья для моей матери. Я чувствовала её нарастающее отчаянье, она была подобна самке, потерявшей детёнышей. Она боялась. Я тоже боялась, но не могла показать этого.

— Люди не дадут тебе жить спокойно. Ты выбрала такой сложный путь…

— Я согласна, это выбор. Но я выбрала соответствовать моей природе. Если ты не считаешь, что моя жизнь должна состоять в том, чтоб действовать в соответствии с представлениями общества о “должном”. Разве не такой же образ мыслей приводит к стигматизации гомосексуалов?

— Ты знаешь, не имею ничего против гомосексуалов. Но я бы не хотела этого пути для своих мальчиков. Твоих братьев. Я не хочу, чтобы они испытывали ненужную боль.

— В этом кроется разница между нами. Я считаю, что важнее быть собой.

Чай закончился к концу нашего телефонного разговора. Я поставила Linkin Park, открыла Джек Дэниел и, рыдая, громко запела:

Неужели ты не видишь, что ты меня душишь,

Слишком крепко держа меня, боясь потерять контроль,

Так как всё то, каким ты хотела бы, чтобы я стал,

Рассыпалось прямо у тебя на глазах.

(Перевод песни: http://www.amalgama-lab.com/songs/l/linkin_park/numb.html)

Жиль нашёл меня ещё до того, как я прикончила первую порцию выпивки сказал мне:

— Не создавай ассоциацию между несчастьем и выпивкой, дорогая? Счастливое пьянство, помнишь?

— Жиль, я ранила её. Что мы будем делать, если все отвернутся от нас?

— Мы, определённо, были бы несчастливы, живя в соответствии с ценностями других людей.

Он увлёк меня на диван и поставил эпизод Друзей. Наш эквивалент еды для успокоения. И мы остановились на том, в котором Чандлер встречается с женщиной, у которой есть муж, парень и несколько любовников. Забавно, что в первые сто просмотров смысл всего этого полностью проскочил мимо меня.

— Она полиаморна! — восхитилась я.

— Так что мы не одиноки, — ответил он, сильнее обнимая меня. — Смотри, мы даже представлены в Друзьях!

Сказать отцу… да, это было во многих смыслах сложнее… но не потребовало выпивки или Друзей в конце.

Мы с Жилем звали его Клинт Иствуд за полное неприятие идей, которые не могут быть подвергнуты проверке, его привычку говорить “проклятье” и его средне-американский акцент. Рождённый в Индианополисе, он покинул США в двадцать лет, но акцент оставался неизменным и спустя пятьдесят лет. Сейчас ему было семьдесят семь и я опасалась эффекта, который могут оказать на него мои отношения… У меня были иррациональные мысли о сердечном приступе, который могут вызвать мои новости. Смерть от полиамории. Так что я затягивала это настолько, насколько могла.

Так как он был практическим экономистом и вовсе не оратором, я решила, что лучшим вариантом будет электронная почта. Его ответ был таков: