Лесная невеста - Елизавета Дворецкая

Зимобор двинулся по тропинке, которая уже стала улочкой и тянулась вдоль ряда тынов. Раз уж ему повезло выйти в Радогощ, то есть смысл найти кого-нибудь из старейшин и попросить помощи для застрявших в болоте купцов.

Он дошел почти до подножия городского мыса, когда до него стал доноситься неясный шум – какие-то крики, обрывочные вопли. Идущая девушка тоже прислушивалась, сперва замедлила шаг, потом пошла быстрее. Ведра на ее коромысле закачались, вода блестящими крупными каплями посыпалась на утоптанную землю. Зимобор тоже прибавил шагу. Девушка уже дошла до своих ворот, остановилась у приоткрытой створки, но, держась за большое кольцо, смотрела все туда же, вдаль по улице.

– Елага! Елага! – кричал кто-то за углом тына, и прямо на девушку из ворот вдруг выскочил подросток лет четырнадцати со всклокоченными волосами. – Дивина! Где мать твоя? – спросил он, едва переводя дух. – Давай скорей ее! Там парни сцепились, перебьют друг друга! Горденя со своим вязом так и косит, так и косит! Будениных парней в ручей загнал! Зови, говорят, скорее Елагу, а то живыми не быть!

– Так ведь нет ее, она с рассвета за березняк пошла! – вскрикнула девушка, живо опуская ведра наземь и освобождая коромысло. – Ну беда!

С этими словами она кинулась бежать, и подросток припустил за ней. Ничего не понимая, Зимобор ускорил шаг: на улице все равно больше не к кому было обратиться. Тем более что нужда в помощи, судя по всему, возникла не только у него.

За углом он увидел площадь, от которой тропа поднималась к воротам городка. На площади бурлила толпа, раздавались крики. По количеству возов и волокуш, расставленных тут и там, по обилию людей, явно из разных родов, Зимобор определил, что сегодня тут, видимо, день торга. А в торговый день, как известно, не работают, а гуляют, и гульбы не бывает без «стенки», когда сборные дружины «наших» и «заречных» выходят померяться силой. В Смолянске был тот же обычай, и князья поощряли его, поскольку боевой дух и какая-никакая выучка очень пригодятся, когда собирать воев. В населенном гнезде и побоища случались большие, а здесь «стенки» состояли из десятка-другого бойцов с каждой стороны. Растрепанные, запыхавшиеся, местами окровавленные «стеночники» виднелись в толпе: кого-то родные уже пытались перевязывать, поить и умывать, но большинство рвалось вместе со всеми к речке, протекавшей с другой стороны пустыря.

Здоровенный парень в празднично расшитой рубахе, вылинявшей и порядком измятой, с красным плетеным поясом, стоя у самой воды, вовсю орудовал длинной дубинкой, которая бытовала при стеночных боях и обычно называлась вязом, хотя и необязательно делалась из вяза. Рубаха, взмокшая и потемневшая от пота, была разорвана снизу. Противниками его были четверо или пятеро парней и молодых мужчин, стоявших уже по колено в воде и кое-как отбивавшихся; но расходившийся боец бил и бил своим вязом, доставая всех сразу и понемногу загоняя их дальше. Вот под особенно удачным ударом один из противников упал спиной в воду и махал руками, пытаясь приподняться, – там было уже достаточно глубоко. Еще кто-то сидел и полулежал на берегу, придерживая окровавленную голову. Народ вокруг вопил: где-то раздавались смех и одобрительные крики, где-то причитали женщины.

– Давай, Горденюшка, лупи их, родимый! – во всю мочь голосил тщедушный старикашка с длинной реденькой бородкой, подпрыгивая, похлопывая себя по бедрам, словно плясал. – Налегай, завязывай! Узнают Буденькины наших!

– Так им! – вопили рядом. – Попомнят пословицу: бей по роже, да не тронь одёжи!

– Да уймите же вы его, перебьет, перекалечит! – совсем рядом кричали испуганные женщины. – Ошалел малый! Леший в него вселился!

Зимобор, достаточно опытный в делах такого рода, мельком глянул на женщину, сказавшую это. Она была права: удалой Горденя сейчас себя не помнил, в нем проснулся тот неукротимый и неосознаваемый боевой дух, который роднит воина и зверя. У варягов бойцы, умеющие пробуждать этого зверя в себе, пользуются известным почетом, хотя и не сказать, чтобы любовью; у славян ими немного брезговали, хотя иные князья и воеводы старались держать у себя в дружине хотя бы одного-двух таких. Горденя, как видно, и впрямь сумел дозваться Перуна и сейчас не помнил себя. В таком состоянии убивают, не замечая, а после горько каются. И даже очень умелый воин подумает, прежде чем встать у такого на пути, – против этой стихийной силы и выучка не очень-то помогает.

Но девушка, за которой Зимобор сюда пришел, не тратила времени на раздумье, а как бежала, так и кинулась прямо к Гордене. Народ на площади не успел и ахнуть, увидев ее, как она уже оказалась за спиной у ошалевшего бойца и со всего размаху врезала коромыслом ему по буйной голове. Зимобор диву дался, видя ловкий, умелый, привычный замах, сильный удар и, главное, неукротимую решимость, не уступавшую Гордениной ярости. Показалось, что он слышит тяжелый звук удара, – и вяз остановился в поднятых руках Гордени. Мгновение тот постоял как замороженный, потом качнулся и стал поворачиваться…

И тут Зимобора что-то толкнуло вперед: та же неосмысленная сила, которая вывела его из-под внезапного удара на темном Княжеском поле, подсказала, что сейчас будет. Горденя развернется и опустит свой вяз на голову того, кто окажется позади. А уж после, может быть, посмотрит, кто это.

Как сам Рарог, Огненный Сокол, Зимобор с разбега прыгнул на могучие плечи Гордени, мокрые от пота и горячие, как натопленная печка, опрокинул его на песок лицом вниз и заломил за спину руку с вязом.

Толпа вокруг при его внезапном появлении резко вскрикнула, и даже девушка, отскочившая было в сторону, изумленно глянула на него.

– Воды дайте! – заорал Зимобор, зная, что дорог каждый миг.

Девушка, к счастью, поняла его: схватила ведро, из которого старик со старухой умывали рыжего мужика, и перевернула над обоими противниками. Большая часть попала на Зимобора, но и Гордене немало досталось, и холодная вода помогла тому прийти в себя. Девушка живо зачерпнула из реки и снова облила Горденю. Оглушенный и изумленный, он не понял сразу, отчего упал и откуда взялся этот, который над ним сидит. Дернувшись, Горденя охнул и замер: его держали крепко, и попытки вырваться только причиняли напрасную боль. Парень что-то промычал, толпа вокруг замолкла, пораженная и недоумевающая.

– Пусти! – сказала девушка, хмурясь. – Пусти его.

Зимобор ослабил хватку – Горденя не пошевелился. Зимобор совсем выпустил его и разогнулся, сверху глядя на лежащего буяна и девушку, склонившуюся над ним. Тут она тоже выпрямилась и в изумлении стала разглядывать Зимобора. Казалось удивительным, что она смотрит на него, как будто увидела впервые: в глазах Зимобора они были уже почти знакомы, поскольку пришли сюда вместе, и только потом он сообразил, что он-то ее видел, а она его – нет. Она была красива, и это показалось правильным: издали любуясь ее стройным и сильным станом, Зимобор ждал, что лицом она будет так же хороша. Особенно привлекали взгляд ее черные, тонкие, красиво изогнутые брови, из-под которых умные темно-голубые глаза казались необычайно яркими. Правильные черты, стройная шея и мягкая ямочка между ключицами, немного видная в вырезе рубахи, нежная, золотистая от первого легкого загара кожа, высокая грудь, сильные загорелые руки с засученными рукавами, небольшие, но крепкие ладошки – все это как-то сразу накатило на него и словно обняло. Она была живая, такая живая, теплая и яркая, что Зимобор даже растерялся. Вроде бы девушек он видел немало, но сейчас смотрел на эту чернобровую с ее коромыслом, словно заново открывал для себя белый свет.