Пламя моей души - Елена Сергеевна Счастная

и дело слышались говоры непонятные, хоть и знакомые. И с берегов южного моря заезжали сюда торговцы: оружие своё предложить, не столько в бою местным воинам привычное, сколько диковинное и украшенное дивно. Хоть и дорогим было оно, да охочие до него всегда находились: за них порой и золота-серебра отсыпали столько, сколько сам клинок весит вместе с ножнами. И ткани хитровытканные да окрашенные травами теми, что в здешних краях не растут, мелькали яркими пятнами то тут, то там. За ними-то и охотились порой девицы, у кого кошель не пуст, кто мог позволить себе купить отрез: на рубаху праздничную — вышить да подол с рукавами и воротом после украсить. А то и на очелье в приданое. Боярыни с дочками присматривались к перстням с диковинными самоцветами в них, что сияли и переливались в лучах светила так, что аж слепило глаза. Но всё ж чаще ставили на Велеборском торге прилавки купцы, что на том же языке разговаривали. Лишь по говору да одежде можно было понять, с какой стороны прибыл.

Остановилась Вышемила у одного такого прилавка с обручьями широкими: бронзовыми да серебряными — женскими и мужскими, на солидную руку. В таких и княжичу не зазорно появиться. И смотреть бы на более тонкие — для девичьей руки предназначенные — а взгляд всё к ним возвращался. И мысль в голове расцветала всё яснее: Ледену бы подарок сделать. Вышемила потянулась даже за одним: украшенным ладными, выполненными явно искусной рукой узорами — и Тана тут же одёрнула её. Та глянула грозно, пресекая все возражения наставницы.

— Думаешь, вернётся к тебе? — прошипела та тихо, поглядывая на торговца, который наблюдал пока за ними молча. — А ты тут из кожи вон лезть станешь, стараться для него?

— А вот и стану! — огрызнулась Вышемила.

— На такую тонкую ручку надобно обручье поменьше, — заговорил вдруг молодой мужчина, что подошёл к ним сбоку и пока, кажется, сам лишь приглядывался к товарам.

Вышемила повернулась к нему гневно: и он туда же! Незнакомец улыбнулся сдержанно, отчего его дивного медового цвета глаза чуть сощурились, пустив от уголков в стороны тонкие лучики добрых морщинок. Молод он оказался, сам, видно, не так давно женихом стал зваться. Но добротная, из заморской же ткани зелёная рубаха с щедрой вышивкой, обувка справная: не лычаки, не поршни, а сапоги крепкие — чтобы в дороге не износились быстро — выдавали в нём человека не такого уж и простого. А вот загар на лице гладком, почти юношеском, говорил, что под светом Ока ему приходилось бывать много. Стало быть, и сам купец или сын купеческий, что с отцом в путь отправился этой весной?

Окинул он ответным приветливым взглядом, отчего злиться на него совсем расхотелось — и взял с прилавка тонкое витое обручье, словно предложить его взамен выбранного собирался.

— А если подарок я выбираю? — прищурилась Вышемила, всё ж ещё серчая на него за то, что в разговор с наперсницей вмешался.

— Отцу или брату? — обезоруживающе улыбнулся мужчина.

И как будто знал всё, а нарочно так говорил: поддеть пытался.

— Жениху, — твёрдо бросила она.

Тана только вздохнула и очи горе возвела. Не считала она, конечно, что Леден женихом подопечной приходился — вот и злилась. А незнакомец взглядом внимательным за ней проследил, отчего на щеках сразу жаром вспыхнул румянец, словно во лжи только что уличили. Вышемила даже ладонь приложила невольно — и захотелось тут же уйти. Лучше уж в другом месте посмотреть украшение: верно, не только здесь продаются. Но обручье было до того красивое, что отойти прочь оказалось совершенно невозможным.

— А хочешь, подарю? — мужчина наклонился к ней ближе, и его хитроватое лицо теперь можно было рассмотреть лучше.

Короткая рыжеватая бородка обрамляла твёрдо высеченный подбородок и слека скрывала резкие скулы. Необычно тонкий нос выдавал в нём уроженца северных земель, что лежали ещё дальше и чуть западнее Зуличского княжества. Там много торговали с варягами на островах, да и кровь их, кажется, примешивалась к крови местных чаще, чем вдалеке оттуда.

— Вот просто так и подаришь? — покачала головой Вышемила, одёрнув себя наконец: уж больно рассматривает его пытливо. Как бы не возомнил чего.

— Нет, конечно, — усмехнулся тот. — Только если имя своё назовёшь.

Торговец, что наблюдал за всем уже с явным интересом, прислонившись плечом к опоре прилавка, только хмыкнул громко и руки на груди сложил. Даже Тана притихла, почти что дыхание затаила, не пытаясь вмешаться. И по лицу её блуждало странное выражение: будто ждала чего-то.

— Вот прямо это обручье и подаришь? — Вышемила указала на выбранное. — То, которое я жениху своему приглядела? И надо тебе тратиться на незнакомого человека?

— Очень уж имя твоё узнать хочу, — мужчина улыбнулся шире. — Да и человек тот, видно, хороший, раз такая красавица подарок ему выбирает и перед наставницей своей его отстаивает.

Она призадумалась крепко. Не всякому, конечно, хочется имя своё называть — для того хоть толика доверия в душе должна быть. Но разгорелось в груди чувство такое, когда на любую шалость или смелость пойти хочется. Аж распирает. Да и ничего дурного, кажется, незнакомец не таил.

— Вышемилой меня кличут, — ответила она, решившись.

И ладонь раскрытую протянула нарочито требовательно, улыбаясь мужчине в ответ. Пусть уж за слова свои, неосторожно сказанные, отвечает.

— А меня как зовут, узнать не хочешь? — тот опустил взгляд на её руку и поднял вновь.

— Такого уговора у нас не было. Зачем мне твоё имя? — она пожала плечами.

— Тоже верно, — он покачал головой, а после повернулся к торговцу. — Дарко, заверни девушке то обручье, которое она выбрала.

Торговец цыкнул, поглядывая на него с притворным укором, но полез под прилавок и достал небольшой холщовый мешочек, в который и опустил украшение — да тесьму затянул.

— Перед батюшкой как за обручье будешь оправдываться? — хмыкнул, не сдержав всё ж улыбки.

— Разберусь, — тот махнул рукой беспечно и принял от него мешочек, после чего только протянул его Вышемиле.

Стало быть, не ошиблась, сын купеческий. То-то он так смело решил подарок сделать всего-то за имя одно. Она с сомнением посмотрела в его тёплые глаза, а после невольно — на Тану, которая губы кривила, надо сказать, не слишком-то довольно. Кабы за косу не отдёргала после.

— Хороший ты