Очищение огнем - Джессика Марч

– Такая болезнь может потребовать более серьезного лечения, чем психотерапия в отсутствие пациента. Конечно, окончательный диагноз я поставлю только, когда осмотрю больную.

Кей хмуро уставилась на доктора. Она уже объяснила, как Локи отказалась ехать в Хило, выкрикивая, что боги накажут ее неверие. Локи не выходила из квартиры, но Мак, Лили и Свенсоны по очереди сидели с ней, боясь, что больная убежит из дома, отправится к вулкану или исчезнет неведомо где.

– Но если вы не сможете ей помочь, доктор Паркер, тогда к кому обратиться? Вы единственный психиатр на острове.

– В Гонолулу их десятки. И многие работают в психиатрических учреждениях, куда нужно было бы направить вашу мать.

Льюис Паркер оказался жилистым, крепким, но спокойным красноречивым мужчиной, с вьющимися черными волосами и добродушными карими глазами, обычно скрытыми очками в тяжелой черепаховой оправе. На основе ограниченного опыта в общении с докторами – до сих пор Кей лишь изредка приходила в крохотную клинику делать прививки – девушка ожидала, что Льюис Паркер окажется гораздо старше, солиднее и уж, конечно, будет одет в накрахмаленный белый халат. На самом деле доктору было лет тридцать пять, и встретил он Кей в шортах цвета хаки из бумажного твила и яркой гавайской рубашке с красным узором.

Маленький кабинет в крыле больнички Хило на восемьдесят мест тоже мало напоминал приемную врача.

Стены украшали плакаты с изображением боя быков и панельками пробкового дерева с открытками и рисунками, присланными пациентами. Кей понимала, что с ней говорит профессионал, и он дает ей правильный совет. Однако легче от этого не становилось. Кей с трудом сглотнула и прошептала:

– Под психиатрическим учреждением вы, я полагаю, подразумеваете «сумасшедший дом».

Доктор ободряюще улыбнулся.

– Нет, я вовсе не это имел в виду. Я не сказал, что ваша мать pupule.

Он употребил гавайское слово, означавшее «безумец», словно надеясь, что это укрепит доверие между ними.

– Я рекомендую поместить больную в такое место, где она будет находиться под постоянным наблюдением. Но это должна быть современная больница. И, в зависимости от того, насколько быстро пациент поддастся лечению, ее пребывание там может быть сравнительно недолгим – вероятно, не более двух месяцев.

Если мама будет поддаваться лечению. Кей вздохнула.

– Мне нужно было самой привести мать сюда до того, как ее сбил с толку этот… знахарь.

– Это не имеет значения. Из того, что вы рассказали о судьбе матери, можно предположить, что происходящее сейчас – всего лишь внешнее проявление проблем, мучивших ее много лет. Обратись она год назад, я, скорее всего, рекомендовал бы то же самое лечение.

Кей устало обмякла в кресле. Лучшая больница – наверняка в Гонолулу, а у матери должно быть все самое лучшее, если даже придется потратить последние сбережения и влезть в долги.

– Мама… сейчас спокойна… не буйствует, – сказала девушка. – Нельзя ли сделать что-то, пока она живет со мной?

– Можно попробовать транквилизаторы. Но при этой болезни, Кей, смены настроения и поступки вашей матери будут непредсказуемыми, и сомневаюсь, что без лечения она сможет вести нормальный образ жизни.

Кей поняла, что выбора действительно нет.

– Придется подумать, где взять деньги на больницу. – Вы, кажется, говорили, что ваша мать была замужем за морским офицером и не разводилась?

– Да…

– Значит, имеет право лечиться в морском госпитале. Они обязаны позаботиться о жене офицера. А оборудование и врачи в Пирл-Харбор – превосходные. Последнее время туда обращаются так много ветеранов вьетнамской войны, что доктора накопили большой опыт лечения психических заболеваний. Я могу позвонить в Пирл-Харбор прямо сейчас, Кей, и попросить принять вашу маму.

– Хорошо, – еле слышно пробормотала Кей. Как тяжело согласиться на разлуку с матерью!

Паркер потянулся к телефонному справочнику-картотеке и, вынув карточку, начал набирать номер.

– Как звали вашего отца?

– Не знаю. Мама отказалась сказать. Психиатр положил трубку на рычаг.

– Без этого она не сможет воспользоваться своими правами. Нужны какие-то доказательства, что она была замужем за офицером.

Кей, словно признавая поражение, опустила голову.

– Эй, я же не сказал, что мы сдаемся! Паркер встал и обошел вокруг стола.

– Возвращайтесь домой, Кей, узнайте имя у матери, и я начну переговоры.

Направляясь к выходу, Кей безнадежно думала, что, если даже и удастся уговорить Локи, шансов все равно мало – ведь мать говорила, что запись о регистрации брака уничтожена. Уже у самой двери она обернулась, вспомнив, что не заплатила доктору. Сунув руку в карман летнего голубого платья, девушка нащупала конверт с деньгами, захваченный из отеля. Но Паркер даже не стал ждать, пока она спросит о сумме.

– Никаких денег на этот раз – я настаиваю!

– Не знаю, как благодарить вас, – сказала Кей. – Вы очень добры.

– Не беспокойтесь. За такую улыбку на таком лице, как у вас… считайте, мне уже переплатили.

Все попытки Кей объяснить матери, как важно узнать хоть что-нибудь об отце, разбивались о твердую решимость Локи.

– Он – haole, – повторила Локи снова и снова, – и его имя никогда не слетит с моих губ.

Лили тоже отказалась помочь Кей.

– Оставь мать в покое, – умоляла она. – Эти споры только еще больше ее расстраивают.

Даже Мак просил ее отступиться:

– Мы можем позаботиться о ней, Кейулани. Разве для Локи не лучше видеть вокруг себя любящих ее людей, чем сидеть под замком среди незнакомцев? Будь она буйной или опасной, тогда другое дело, но ведь Локи никому не причиняет зла!

И Кей сдалась, не в силах вынести просьб стариков. Кроме того, состояние Локи не казалось таким безнадежным, как в момент визита к доктору Паркеру. Она повсюду носила с собой мешочек с hamakua, а дома целыми часами сидела перед ними, молча беседуя со звучащими в голове голосами, и лишь иногда, очень редко, бормотала что-то насчет того, какой это грех – жить под крышей мистера Свенсона.

Летний сезон закончился, и Кей снова стала ездить в школу, в Хило, но каждый месяц два-три раза после занятий шла в больницу к доктору Паркеру. Долгие беседы по душам стали началом дружбы. Льюис всячески поощрял стремление Кей пытаться обсудить с ним все, что беспокоило ее, и никогда не брал денег. Он считал, что для ребенка, воспитанного больной матерью, в семье, где последние два поколения не было мужчин, Кей была удивительно уравновешенной. Но доктор предупредил, что она может быть подвержена тому, что он назвал невротическим синдромом, – особенно если страхи и беды, испытанные в детстве, пустили глубокие корни, и результатом станет недоверие ко всем людям. Кей была вынуждена признать, что настороженность – одна из главных ее черт, и именно поэтому она держится подальше от мальчишек в школе, вечно пристающих к ней с просьбами о Свидании, – девушка обрывала их с той же холодной враждебностью, с какой отделывалась от клиентов в отеле, пытавшихся бесцеремонно ухаживать за ней.