Криминальные прогулки - Фридрих Незнанский

Турецкий кивнул: да, мол, ничего себе, – и продолжал слушать.

Психиатр снова откинулся на спинку:

– Так вот. Люди с таким расстройством постоянно пытаются доказать что-то другим. Они всегда в напряжении, они зациклены на том, что их считают, ну… неполноценными, что ли… Вот Корнев, например, был уверен, что окружающие видят в нем дурака.

– А что, видели? – спросил «важняк».

– Ну… Всякое бывало… Но он не дурак… Он далеко не дурак… – Тут психиатр снова перевалился через стол и, почему-то покосившись на дверь, прошептал: – Он, пожалуй, будет поумнее иных моих руководителей из облздравотдела…

Александр молчал.

Психиатр понял, что отклонился от темы, и продолжил:

– Плюс ко всему Корнев патологически жесток. Просто патологически! – Он поднялся и задумчиво прошелся вдоль кабинета. У самой двери остановился и вдруг с неожиданной для его массивной комплекции легкостью встал на руки и крикнул:

– Уау!

Турецкий обомлел.

Психиатр снова опустился на ноги и выпрямился.

– Не обращайте внимания… – сказал он, ничуть не смутившись. – Снимаю накопившееся напряжение…

Александр знал, что психиатры часто бывают похожи на своих пациентов, поэтому действительно решил не придавать значения этой выходке.

– Вы сказали о жестокости Корнева… – напомнил он.

– Ах да… – Психиатр возвратился за стол, сложил перед собой руки, как примерный школьник, и очень серьезно посмотрел на Турецкого. – Так вот. Обида на весь мир, жажда доказать свою полноценность, нет-нет, даже не полноценность, а превосходство над другими и тяга к жестокости сплелись в Корневе в единый клубок. Но тут есть один интересный момент… – Психиатр прищурился и поднял вверх указательный палец, акцентируя внимание на важности того, что он собирался сказать. – По моим наблюдениям, если Корневу удавалось каким-то образом потешить свое самолюбие, отыграться, так сказать, за обиды, насладиться болью жертвы, ну, например, если избивал он кого-нибудь сильно, с оттягом, как говорится, то он старался максимально долго продлить это свое, как я его называю, состояние блаженства. А продлевал он его, постоянно вызывая в себе воспоминания об этом событии. А когда эти воспоминания тускнели, он, чтобы снова разбередить их, возвращался на то место, где ему было так хорошо. Ну на вокзал там, например, или еще куда… Как бы энергией удовольствия он хотел там подпитаться, понимаете? От асфальта, где кровь избитого им человека еще чернела, от забора какого-нибудь, где за гвоздь клок одежды зацепился, да и вообще – от общего антуража… – Тут психиатр потер подбородок и снова подался к Турецкому: – Я думаю, что если Корнев действительно совершал все эти убийства, то он не уехал из Тулы. И не уедет. Будет прятаться, отсиживаться по углам, но не уедет. Потому что тут он, судя по всему, испытал минуты наивысшего блаженства…

Александр вскинул брови:

– Вы считаете, что он может вернуться к своему ангару?

Психиатр мотнул головой:

– Нет. Это вряд ли… Это было бы слишком. А я же говорю – он не дурак… Но согласитесь, что тридцать семь человек убить – это не нос кому-нибудь расквасить на вокзале. Тут для него не капля, тут для него море удовольствия. А один ангар море не вместит. Оно теперь в представлении Корнева по всему городу разлилось. Он совершал убийства на территории Тулы? Значит, вся Тула для него теперь как сплошная эрогенная зона. Куда ни ткни – везде хорошо… – Психиатр помолчал и, словно опасаясь, что Турецкий не воспринял его слова всерьез, добавил: – Да-да, это именно так! Я пациента Корнева хорошо знаю…

Турецкий задумчиво постучал пальцами по столу и спросил:

– То есть вы часто виделись с ним?

Психиатр мотнул головой:

– Не часто… Но регулярно. Раз в квартал он обязан был приходить в диспансер на обследование, тут мы с ним и встречались… – Психиатр потер виски и вздохнул: – Честно говоря, в последние два года я чувствовал, что у Корнева есть какая-то тайна… Он ни разу не проговорился о ней, ни полунамека не дал, но меня-то не проведешь… Я по взгляду все определял, по интонации… – Тут он снова встал из-за стола и двинулся в обход кабинета. Правда, на этот раз все обошлось без акробатических этюдов и без «уау!». Он лишь немного задержался у двери, потоптался на месте и пошел обратно. – Да, тайна у Корнева была… Была… Он как будто чего-то боялся, мне даже иногда казалось, что он хочет куда-то сбежать… – Тут психиатр, что-то вспомнив, метнулся на свой стул и уставился на Турецкого. – А знаете, что он сказал мне, когда мы виделись в последний раз? Не так уж и давно это было – недели две назад… Он сказал: «Если я спрячусь, то меня нигде не найдут. Ни на земле, ни на небе!»

– Что-что? – переспросил Турецкий.

– Ни на земле, ни на небе, сказал, не найдут его. Во как! Я ему: «А зачем тебе прятаться-то, Витя?» А он глаза в пол и – молчок. Так и не вытянул я из него ничего… – Тут психиатр покачал головой: вот, мол, как оно все. Но тут же снова встрепенулся: – И все-таки я думаю, что он где-то поблизости… Где-то рядом… Вы уж поверьте мне, я в своем деле кое-что понимаю…

Турецкий поверил.

А в скором времени произошло вот что. Один из тульских наркодилеров, задержанных в ходе милицейской облавы, признался, что в течение последнего времени несколько раз продавал героин Вите Мак Даку.

– До того, как его стали разыскивать? – уточнили милиционеры.

– И до и после! – нагло посмотрел им в глаза наркодилер. – Только после он маскироваться начал. Бороду приклеил, усы и очки черные надел… Но я его все равно узнал…

– Так что ж ты не заявил?! – не выдержали милиционеры.

Наркодилер усмехнулся. И в его усмешке легко читался ответ: «Я ж не идиот, клиента сдавать! Может, он у меня еще раз купит!»

– Тварь ты… – сказали милиционеры.

– Ага… – зевнул наркодилер.

После этого Турецкий еще раз переговорил с психиатром, и тот с абсолютной уверенностью заявил, что наркоманом Корнев быть не может. Во-первых, склонности у него к этому делу нет, а во-вторых – и это «во-вторых» на самом деле было главным, у Корнева, оказывается, редко встречающаяся аллергия на наркотики и алкоголь…

Таким образом, Турецкому стало ясно, что героин Корнев покупал не для себя.

Он покупал его для Инги.

Значит, она жива.

И значит, она у него.

В тот раз, когда Витя заявился со своим предложением помыться, Инга даже и сопротивляться толком не могла. Только слабо отпихивалась, когда он выволакивал ее из комнаты.

– Пусти… – хрипела она, не обращая уже внимания на боль в горле.

А Витя смеялся и декламировал:

– Надо, надо, надо мыться по утрам и вечерам, а нечистым трубочистам стыд и срам, стыд и срам!

Он двигался спиной вперед и держал Ингу под мышками на уровне своего живота, так что она тоже волочилась за ним спиной вперед и безуспешно пыталась хвататься за все по пути, чтобы хоть как-то затормозить.

Из комнаты они переместились в какой-то длинный коридор, и Витя потащил Ингу вдоль него.

– Да пусти же ты… – беспомощно извивалась она.

– Да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое! – не обращал никакого внимания на ее слова Витя.

Скоро он втолкнул Ингу в какую-то дверь и наконец отпустил. Она дернулась вперед, но потеряла равновесие и, пытаясь удержаться, повелась в сторону, потом назад, затем снова куда-то в сторону и как-то закрутилась, закрутилась… Перед ее глазами замелькали белая керамическая плитка, которой было выложено все вокруг, и когда она все-таки осела на пол, то оказалось, что прямо возле нее стоит заполненная водой ванна.

– Голову помоешь вот этим! – Витя протянул ей какой-то флакон с отвернутой крышкой.

Инга подняла голову и прочитала на этикетке «Блонди. Красящий шампунь».

И тут она почувствовала, что в ней вскипает такая злость, то есть даже не злость, а какая-то жуткая смесь обиды, жалости к себе, желания вырваться отсюда и ненависти, ненависти, ненависти к этому скоту, мерзавцу, уроду, и все это перемешалось в груди, забурлило, загудело, заревело там хрипом и, как раскаленная вулканическая лава, выплеснулось страшным воплем:

– Га-а-ад!!!

Она выбросила вперед руку и выбила флакон из пальцев Корнева. Флакон описал в воздухе дугу и шлепнулся горлышком вниз в стоящий неподалеку унитаз.

– Дура! – закричал Витя. – Дура!

Он метнулся к унитазу, сунул руку в его глубину и вытащил флакон. Тут же наклонил его горлышком к подставленной ладони, надеясь, что внутри еще что-то осталось.

Но флакон был пуст.

Витя резко обернулся к Инге и прошипел:

– У меня ведь только один был! Теперь придется новый покупать!

Инга молчала.

Лицо Корнева передернулось, он подошел к ней и наотмашь ударил пустым флаконом по лицу.

Турецкий и оперы поселились в гостинице. Но не в люксовских апартаментах, которые приготовил им не в меру радушный прокурор Клюев, а в обычном трехместном номере.