Олимпийский чемпион - Фридрих Незнанский

Фридрих Евсеевич Незнанский

Олимпийский чемпион

Глава 1

«Бывшие одноклассники – это родственники, которых не особенно любишь…»

Юрий Гордеев, адвокат московской юрконсультации номер 10, ехал в Балашиху. Ехал на похороны своего бывшего одноклассника.

По дороге он пытался представить себе Витьку Когтева капитаном десантников. И никак не мог этого сделать. Совсем не соответствовал тот образу бравого солдата… Когтев на уроках физкультуры всегда стоял последним в шеренге. Он был самым маленьким в классе. Гордеев до сих пор помнил этого щуплого мальчугана. Зато там, где надо было поработать руками, Витьке равных не было. На общемосковской олимпиаде школьников по моделированию его модель барка «Крузенштерн» заняла первое место, он ездил с ней на выставку в Болгарию…

Что еще Гордеев помнил о Вите? Только то, что на домашней вечеринке девятиклассников в честь 8 Марта тот напился до потери сознания. Смешал, видно, шампанское с водкой. Его пришлось откачивать водой с нашатырным спиртом. От этого «коктейля» Витька травил в туалете весь вечер. Потом двое приятелей, одним из которых был Гордеев, тащили его на себе домой через дворы и заплетающимися языками пытались объяснить его матери, что на самом деле ничего страшного не происходит, ее Витька выспится и будет как огурчик…

Гордеев думал всю дорогу, но ничего больше о Витьке не смог припомнить.

"В шестнадцать лет ты мечтал никогда больше не увидеть ни одну из этих опостылевших рож: Сергеева, Радкевича, Бондарева, Потапенко… В тридцать – огорчаешься, что из-за работы снова не смог попасть на ежегодную встречу школьных друзей…

Кто еще знает, что в двенадцать лет ты плакал, когда физрук заставлял тебя прыгать через коня, а у тебя это никак не получалось? Кто еще помнит, что в шестом классе из-за тебя весь класс опоздал на новогоднее представление в цирке на Цветном бульваре? И что как-то раз ты по ошибке потушил Вечный огонь в местном сквере?

Одноклассники… В девятом классе ты их презирал и считал сборищем идиотов. Теперь они кажутся тебе обычными ребятами. Ты даже уверен, что нынешняя молодежь намного хуже… А не признак ли это приближающейся старости?

Со своим школьным другом ты не виделся уже девять лет и даже не знаешь, где он сейчас…"

По дороге Гордеев остановился у киосков, купил большой букет крупных красных гвоздик и бутылку водки.

К началу траурной церемонии он, конечно, опоздал. Когда вошел, оказалось, что вместительный зал местного Дома офицеров набит битком. В основном военные… Гордеева поразило количество пришедших проститься с Витей. Плакали какие-то незнакомые женщины, пожилые и молодые. Вытирали платками красные глаза… Мужчины стояли с серьезными лицами, некоторые негромко переговаривались.

Гордеев не стал протискиваться вперед, остановился за спинами. Через головы впереди стоящих он разглядел мать Витьки и молодую женщину в трауре, наверное его жену. Точнее – вдову. Вдову и мать Вити окружало множество незнакомых Гордееву лиц. А, собственно, откуда он мог их знать?

Рядом с гробом на красных атласных подушечках были выставлены боевые награды Виктора. Гордеев удивился, что их так много. Серебряные кресты, красные эмалевые звезды, круглые медали…

Стоял почетный караул, и какой-то полковник с рюмкой в руке произносил сбивчивую, но искреннюю речь. Время от времени полковник умолкал, собираясь с мыслями, и тогда в зале стояла тишина, прерываемая лишь всхлипываниями женщин.

Гордеев вспоминал, были ли у Витьки братья-сестры? Или он был единственным в семье? Конечно, не вспомнил.

В середине церемонии прибыли Витины сослуживцы. Видимо, прямо с вокзала. В воздухе сразу запахло кирзой и оружейной смазкой. Для них принесли стулья.

Когда солдаты протискивались со стульями сквозь толпу, кто-то дернул Гордеева за рукав.

Он обернулся.

– Юра! Здравствуй.

Гордеев узнал Эллу Саакян. Она улыбалась.

– Здравствуй!

– Наших видел?

– Нет еще.

– Только что пришел?

– Да нет. Но ведь не протиснуться…

– Идем, – кивнула Элла и повела его за собой.

Бывшие одноклассники собрались в холле Дома офицеров. Мужчины сидели на одном из подоконников, женщины стояли рядом. Все как бывало раньше в их школе.

Гордеев поздоровался с мужчинами за руку. Эдик Коваль! Шевчук! Юлик Радзиховский! Подумать только, сколько они не виделись! И при каких обстоятельствах довелось встретиться…

Разговорились. Эдик работал программистом в холдинге, Шевчук – на таможне, Радзиховский, как ни странно, стал летчиком, водил большие пассажирские самолеты. Элла преподавала французский язык в лицее…

– А помнишь Ирку Колбеко?

– Помню.

– Представляете, она училась в Питере на востоковедческом факультете, а потом неожиданно вышла замуж за араба и стала шахиней.

– Кем?

– Серьезно! Жена шаха – шахиня? Или как называется?

– Шахта, – пошутил Коваль.

– Не смешно, Коваль. В общем, Ирку теперь зовут Фатима, живет она во дворце с павлинами и финиковыми пальмами. Недавно приезжала, фотографии показывала. У них княжество – тысяч пятьдесят населения. Главный дефицит – вода.

– А собственный слон у нее есть? – ехидно поинтересовался Радзиховский.

– Слона нет, но есть «роллс-ройс».

– Это неинтересно. Любой дурак может иметь «роллс-ройс». А вот слона… Физиономия у нее и теперь вся в веснушках?

Посовещавшись, мужская половина класса пришла к выводу, что Ирка поступила очень дальновидно, выйдя замуж за шаха. Ей с ее внешностью лучше жить в местности, где женщины носят паранджу.

– Мальчики, какие же вы нахалы! – объявила Элла, надув губки. Гордеев вспомнил, что именно так она делала и в школьные годы.

«Нет, – подумал он, – если мы и меняемся, то очень мало. Когда мы встретимся еще через двадцать лет, парни все так же будут сидеть на подоконнике, болтая ногами, обсуждая одноклассниц, а Элла так же кокетливо надует губки…»

Перед самым концом церемонии приехал Сасин.

– Надо же! – удивились бывшие однокашники. – И не побрезговал.

Он занимал какой-то весьма ответственный пост в одном из министерств. Гордеев не стал интересоваться, кем именно сейчас работает Сасин. Он его недолюбливал со школьных лет. И тут, как ни странно, вспомнил об этом.

Сасин приехал на служебной «ауди» с водителем и привез корзину белых лилий. Чуть раньше Сасина прибыли две группы телевизионщиков с разных каналов – «делать новости». Поставив у гроба корзину и расправив ленты с траурными надписями, Сасин обратился к Витиной матери, поцеловал ей руку, что-то пошептал на ухо вдове и постоял пять минут со скорбным лицом у гроба. Когда телевизионщики отсняли репортаж, Сасин простился и уехал. Бывшие одноклассники понимающе переглянулись: мол, мы-то знаем, кто такой Сасин.

На кладбище Гордеев промерз до костей. Когда присутствующие стали прощаться с покойным, он тоже подошел к гробу. Посмотрел Вите в лицо и не узнал его. Это был совсем другой человек. Вернее, то, что от него осталось… Гордеева это поразило. Витя не вписывался в его теорию о том, что никто в принципе за эти годы не изменился. Витя изменился. Можно сказать, до неузнаваемости…

После похорон мать Вити пригласила их на поминки.

Гордееву хотелось втихую слинять, но остальные его не отпустили. То есть просто схватили за руки и повели к столу.

Чинно сидел он на дальнем конце длинного стола и пил рюмку за рюмкой. Школьные друзья, и даже Элла, не отставали. Когда с прощальным словом выступили все родственники и сослуживцы Вити, очередь дошла до его бывших одноклассников. Гордеева заставили подняться и произнести речь от имени класса. На ходу он ничего не мог придумать, промямлил пару банальных общих фраз и упомянул к чему-то Витину победу на олимпиаде по моделированию. Рассказал, как он был поражен, увидев модель барка «Крузенштерн»… После этих слов мать Вити разрыдалась. Гордеев сел, стыдясь посмотреть людям в глаза, чувствуя, что сморозил глупость, растравил раны. Впрочем, уже изрядно подвыпившие однокашники так не считали. Они одобрительно покивали, а Юлик Радзиховский, разливая водку, даже сказал: «Я всегда говорил, что Юрка из нас самый умный!»

Затем были еще речи. Мать Вити громко всхлипывала. Ей принесли капли. Запахло аптекой. Окружившие ее женщины уговаривали ее успокоиться. И тут кто-то из сослуживцев Вити затянул негромко какую-то солдатскую песню. Остальные подхватили. Вышло это у них здорово и весьма кстати.

Браток, поднимем по одной

За то, чтобы вернулись мы домой,

За то, чтоб пуля миновала

И чтоб любимая ждала.

Гордеев выпил еще рюмку, чувствуя, как тепло разливается по телу и одновременно мороз подирает по коже… Такие вот взаимоисключающие ощущения.

«Ты как домой доберешься? – спросил самого себя. – А! Плевать, поймаю такси…»

Скребет на душе, когда солдаты поют на поминках погибшего друга.