Дочь оружейника - Генрих Майер

– Я жду ваших приказаний, синьор капитан, – отвечал Фрокар с важностью, приличной ученому. – Что мне писать?

– Напиши прежде письмо к епископу Давиду и проси от моего имени свободу оружейнику Вальтеру, за которого я даю триста флоринов выкупа.

– Триста флоринов! – вскричал Фрокар, уронив перо от удивления.

– Триста флоринов! – повторили паж и оруженосец.

– Ну да, триста золотых флоринов, – сказал Перолио, – разве этого мало?

– Вы шутите, капитан, – ответил бывший монах. – Старая кожа слесаря не стоит и ста флоринов.

– Может ли ван Шафлер предложить такую сумму? – спросил Перолио.

– У него нет столько денег… Разве продаст старый свой замок! Но извините мой вопрос, синьор. Зачем вы хотите выкупить старого оружейника? Кажется, без него вам гораздо удобнее…

Перолио взглядом приказал Видалю и Ризо выйти и отвечал Фрокару:

– Я не прошу твоих рассуждений, негодяй; делай что велят, только постарайся, чтобы письмо к епископу было надменно и дерзко.

– Позвольте заметить, синьор, что это дурное средство получить то, чего вы желаете.

– Почем ты знаешь, чего я желаю?

– Но…

– Молчи и пиши.

Фрокар понял, что нечего рассуждать, и перо его забегало по бумаге. Через несколько минут он радостно вскричал:

– Готово!

И он громко прочитал странную просьбу, которая была похожа на приказ.

– Хорошо, – сказал Перолио, – ты действуешь пером также хорошо, как ланцетом и топором. Теперь пиши другое письмо, к главному викарию епископа. Проси его учтиво помешать освобождению оружейника Вальтера, скажи, что бурграф в отчаянии от его плана, потому что он необходим для делания оружия, которого нам недостает. Постарайся изменить почерк, чтобы подумали, что это предостережение жаркого приверженца епископа.

– А, теперь понимаю! – вскричал Фрокар. – Папенька нашей блондиночки не скоро вернется… Экий я болван, синьор!

Когда второе письмо было окончено, Перолио взял обе бумаги и начал их рассматривать. Фрокар, видя это, улыбнулся иронически, потому что очень хорошо знал литературные способности своего начальника, который только сличил оба почерка и, взяв из рук своего секретаря, поставил в конце письма к епископу крест и приложил к нему свою печать.

– Хорошо, я доволен тобой, – сказал капитан и, вынув кошелек, туго набитый золотом, бросил его на стол, сказав:

– Возьми два флорина за работу и пошел прочь.

Фрокар схватил с жадностью кошелек и будто стараясь распутать шнурок, отошел к окну, где было светлее, но подальше от глаз бандита. Перолио не выпускал его из виду и сказал, смеясь:

– Подай, я сам развяжу кошелек, ты можешь ошибиться в счете.

– Не беспокойтесь, синьор, я достану сам.

– Говорят тебе подай!

И вырвав кошелек из рук Фрокара, начальник Черной Шайки подал ему две золотые монеты, которые тот принял, согнувшись в дугу, но внутри недовольный такой ничтожной платой. Когда он был уже на пороге комнаты, Перолио вернул его и, подавая еще две монеты, сказал:

– А вот задаток новой работы, за которую я заплачу щедро. Я знаю, что ты искусный слесарь.

– Правда, капитан, я знаю понемногу все ремесла; только если вам нужна слесарная работа, стоит сказать слово – и здешние работники сделают вам все отлично.

– Если я говорю тебе, болван, то хочу, чтобы сделал ты, а не другой.

– Не знаю, синьор, буду ли я в состоянии…

– Сделать фальшивый ключ? Разве это будет в первый раз?

– Клянусь святым патроном, что я никогда не решался на подобные дела.

– Молчи, бездельник! Разве ты забыл, каким ключом отворил сундук фламандского графа, который дал тебе гостеприимство, приняв за пилигрима? А кто сделал ключи к кассе твоего монастыря, откуда ты исчез в одну ночь вместе со многими драгоценными вещами? Забыл ты также…

– Синьор капитан, – прервал Фрокар, – к которому замку прикажете сделать ключ?

– Я покажу тебе после… Ты сейчас упомянул о замке ван Шафлера… Знаешь ли ты, где он?

– Знаю, синьор.

– Далеко отсюда?

– Мили четыре. Не хотите ли вы отправиться туда?

– Может быть.

– Ну, уж это будет напрасно. Замок так стар, что не стоит нашего посещения. Там нечем будет даже накормить ваших солдат.

– Скажи Вальсону, чтобы он выбрал пятьдесят лучших всадников и вышел с ними из города, как будто для прогулки. Пусть они остановятся в маленьком лесу близ Сент-Йоста, я скоро приеду к ним.

Фрокар ушел. Перолио позвал Ризо и Видаля, чтобы они помогли ему одеться. Он выбрал простой, но красивый наряд, надушился, приказал Видалю приготовить лошадь и оружие и ждать его за городом, сошел в нижнюю залу и приказал доложить о себе хозяйке, которая по обыкновению работала вместе с Марией.

– Я пришел поблагодарить вас за комнаты, которые вы мне назначили, – сказал он, раскланиваясь очень вежливо.

– Извините, мессир, если что не по вашему вкусу, – проговорила Марта, вставая, – мы люди простые, а вы привыкли к роскоши.

– Напротив, любезная хозяйка, мы, люди военные, привыкли ко всем лишениям.

– Все же я желала бы доставить вам лучшее помещение…

– То есть, вы желали бы избавиться от несносного постояльца?

– О нет, мессир, – вмешалась Мария, – матушка не то хотела сказать… Она не думала вас обидеть.

– Я и не обижаюсь, милые мои хозяйки. Очень естественно, что вам неприятно иметь в доме военных, особенно, когда мужа вашего здесь нет. Я слышал о несчастье, случившемся с храбрым оружейником и хотел, чтобы вас избавили от постоя; но это было невозможно; надобно было дать место или начальнику или солдатам, и для вашей же пользы я согласился быть вашим постояльцем, потому что мои воины могли бы принести вам много беспокойства.

– В таком случае, мессир, я должна благодарить вас за внимание.

– Я приму вашу благодарность, когда выхлопочу свободу мастеру Вальтеру.

– Вы знаете, что он в плену? – вскричала Марта.

– Знаю, и тотчас же позаботился о его освобождении.

– Вы? – проговорила с недоумением молодая девушка.

– Да, я. Вы не верите мне, прекрасная Мария? Прочитайте же это письмо.

Мария прочитала громко и Марта заплакала от радости.

– Вы видите, – продолжал Перолио, – что я не так зол, как говорят; я хочу доказать, напротив, что желаю добра прекрасной Марии и ее семейству.

– Я и не считала вас нашим врагом, – отвечала Мария наивно. – Мы вам не сделали никакого зала, за что же вам угнетать нас?

– Но признайтесь, Мария, вы сердитесь на меня за первый мой визит. Я был тогда очень встревожен и погорячился не кстати… Эта печальная сцена произвела на вас дурное впечатление.

– Если это и правда, мессир, – проговорила Мария, – ваше письмо изгладило все другие воспоминания.