Фазовый переход. Том 1. «Дебют» - Василий Звягинцев

Ирина, сильно сжав его ладонь, провела его по коридорам и трапам в свою каюту молча. Даже, кажется, сцепив зубы.

Захлопнула за собой дверь и только тут, в собственном, изолированном от всех мирке, дала волю чувствам. Она изо всех сил обняла Андрея, прижалась к нему всем телом и просто-напросто разрыдалась. Как самая обычная деревенская баба, не обученная психоаналитиками и не усвоившая канонов великосветской сдержанности. Как будто он действительно вернулся с какой-то прежней войны, откуда письма и весточки не доходили годами. Или вообще никогда.

«Скажи, что я писать ленив, что полк в поход послали, и чтоб меня не ждали…»

Он слушал ее рыдания, собирал губами слезы с ее щек, не позволяя никаких вольностей, руки его сомкнулись у нее на лопатках и так и оставались в этом положении. Он словно снова, как в самом начале их знакомства, понял, что она любит его гораздо больше, чем он ее. Хотя как можно тут говорить – больше, меньше? Она эмоциональнее, ничего не скажешь, но он знал, что без малейших сомнений отдаст жизнь ради нее. Если это, упаси бог, потребуется, и о чем еще говорить?

Он был без нее всего два месяца и невероятно соскучился, даже не столько по ее телу и по тому, что происходило у них в постели не так уж часто последние год или два, а просто по ее присутствию рядом. Голосу, каким-то особенным словам, общим воспоминаниям, уверенности, что пока они вдвоем – ни с кем из них не может случится ничего плохого.

Ирина, последний раз всхлипнув, повлекла его в глубь лабиринта своей каюты, которого целиком не знал никто, кроме нее и Андрея. Гостей, в том числе и ближайших подруг, она принимала лишь в нескольких, специально отведенных для того помещениях. Да и у всех «братьев» и «сестер» личные помещения создавались и оформлялись по индивидуальному проекту, отражающему не только сиюминутные вкусы, но и глубинные черты личности.

Зайди кто-нибудь посторонний в каюту Ларисы, например, расположенную на целых трех палубах, он заблудился бы среди абсолютно разностильных помещений, связанных множеством трапов и потайных ходов, и среди зарослей почти двухсот квадратных метров зимнего сада, занимавшего среднюю из трех палуб. Кто-то мог бы назвать такой проект параноидальным, но она во время постройки «Валгаллы» увлекалась как раз «Именем розы» Умберто Эко и позаимствовала кое-какие элементы из описания монастырской библиотеки.

В небольшой, но уютной спальне обращенные на северный, сейчас затененный борт парохода окна были задернуты вдобавок плотными шелковыми шторами цикламенового цвета. От этого в пахнущей знакомыми духами и иной косметикой каюте царил нереального оттенка полумрак.

Торопливо, помогая друг другу и ничего больше не говоря, они разделись и, снова сомкнувшись в объятиях, упали на широкую постель, с которой Ирина в последний момент косо вбок стянула покрывало.

Через час или полтора бурных и каких-то сумасшедших ласк, как в ту ночь, когда Ирина сбежала с дачи бывшего мужа и привезла Андрея в свою городскую квартиру[40], она, измученная, но прямо-таки светящаяся внутренним пламенем, села на постели, дрожащими руками взяла с прикроватной тумбочки портсигар, закурила.

– Пожалуй, теперь я верю, что там у тебя никого не было. Долго нужно было поститься, чтобы так оторваться…

– Разве плохо получилось? – спросил Андрей. Он, уже входя в каюту, сформировал совсем небольшую, локальную мыслеформу. Чтобы Ирина сейчас была такой же, как в тот самый раз. Три года не поймешь каких отношений – влюбленности с ее и почти что братской дружбы с его стороны, потом четырехлетняя разлука на ее замужество и новая встреча, с теперь уже вполне зрелой, опытной и по-прежнему влюбленной в него женщиной. Та ночь была незабываемой. По многим причинам. Сейчас он пожелал, чтобы подобное повторилось. За все время их совместной жизни она была, в общем, сдержанной любовницей, умелой, ласковой, но – спокойной. Крышу у нее срывало всего несколько раз за много лет. А ему подруга нравилась больше всего именно в такие моменты – когда сознание почти полностью отключается и остается только страсть. Как говорил Шульгин, медицинский специалист и вообще большой любитель и ценитель этого дела: «У женщины настоящий акт – это то же самое, что эпилептический припадок. Даже почти все симптомы одинаковые, и во время, и после…»

Вот сейчас мыслеформа удалась, и он снова любил не красивую, элегантную, утонченную, с принципами девушку, которая не позволяла раздевать себя при свете и могла в постели завести разговор о последнем вернисаже в Манеже или о хокку Басе (бывало такое, особенно в молодости), а ефремовскую женщину, предупреждавшую неопытного партнера, что секс с ней может завершиться летальным исходом[41].

– У тебя, надеюсь, тоже? – с легкой иронией спросил он.

Ирина аккуратно притушила в пепельнице едва на треть выкуренную ментоловую сигарету и, сделав хищное лицо, повалила его на спину, уселась верхом и, словно наездница шенкелями, сжала коленями его ребра:

– А вот сейчас узнаешь…

Несмотря на очередную вспышку страсти, ничего она ему не доказала. Такие дамы, как Сильвия или Лариса, могут ежедневно изображать с достоверностью, удовлетворившей бы самого Станиславского, женщин, до безумия истосковавшихся по мужской ласке. Другое дело, что Ирина в принципе была абсолютной однолюбкой. Когда снова сошлись после ее развода (да и замужество у нее было чисто деловое, почти формальное), она не изменяла ему ни разу, Андрей знал это совершенно точно.

Только уже приняв душ и начав одеваться к ужину, Ирина спросила Андрея, просматривающего в соседнем салоне новозеландские и австралийские газеты и журналы двухнедельной давности, – а что это за девицу в армейском камуфляже вы с собой привезли? Когда улетали, ничего подобного с вами не было… Дипломатическая представительница? Тогда почему сразу не познакомили?

Новиков вошел в гардеробную, непосредственно примыкающую к спальне и отделенную от салона нешироким коридором. Он не любил перекрикиваться из комнаты в комнату, не видя собеседника.

Ирина как раз пристегивала застежку тугого золотистого, разрисованного подобием черных орхидей чулка, поставив длинную ногу на пуфик. Андрей отвернулся, зная, что она не любит, чтобы на нее смотрели, когда она одевается, еще больше, чем на раздевающуюся.

Но это мало помогло: все три переборки и даже дверцы платяного шкафа были сплошь зеркальными, и подругу он видел во всех ракурсах в бесчисленном числе отражений.

«Гаданием со свечкой здесь хорошо заниматься, – подумал он. – Черт знает что можно увидеть, наверное».