Фазовый переход. Том 1. «Дебют» - Василий Звягинцев

Вопрос, конечно, крайне неделикатный, но специалисту по всяким нечеловеческим логикам виднее.

– Есть, – спокойно ответил «барон», – десять или двенадцать, точно не помню, к половине из них я давно уже не входил. Они надоели, исполнив свое предназначение, произведя мне трех законных наследников и сколько-то там бесалаломпи.

Этот термин означал потомков, по каким-то параметрам не подходящих под статус «истинно высочайших», низведенных в некоторый промежуточный ранг, что-то вроде «неслужащих дворян» времен Екатерины Великой. Они вели вполне достойный образ жизни, но не владели личными феодами и не могли наследовать родительские, не допускались к тому, что здесь можно назвать «руководящей работой», а главное – не годились для функции «производителей». Производителей «высочайших», понятное дело. «Первоклассных мыслящих» они могли плодить сколько угодно, пользуясь земными женщинами, списанными, так сказать, их законными (то есть лично добывшими этот «материал» во время экспедиций на Землю) хозяевами.

– Со мной сейчас живет только одна, но и то до тех пор, пока я не добуду себе парочку новых. Она неглупая и искусная «подруга», но уже не доставляет прежней радости…

– И что с ней будет потом? – спросил я.

– Еще не думал. Может быть, отдам младшим сыновьям, пусть она их поучит, пока своих женщин не добыли. Или отпущу на «свободное поселение», будет жить как многие бывшие жены, даже сможет завести собственный гарем из «мыслящих». У нас выращивают таких, специально для этого самого… Женщину, после того как она познала «высочайшего», обычным образом не удовлетворить. Вот вы бы не сумели. – «Барон» довольно похабно заржал, сразу потеряв всякую человеческую привлекательность.

Я обратил внимание, как Скуратов, хоть и специалист, но человек более светлого и гуманного века, чем наш, сжал кулаки так, что побелели костяшки. Действительно, дикость вполне древнеримская, вроде как в кинофильме «Калигула».

Глава четвертая

Антон, пользуясь собственной, непонятной даже Левашову, методикой, сначала на огромной, как экран старинного «широкоформатного» фильма, плоскости совместил изображение кормовой вертолетной площадки «Валгаллы» с плацем во дворе дуггурианского «пункта дислокации» так, чтобы уровень утоптанной ногами и укатанной колесами земли до миллиметра совпал с уровнем тикового настила палубы. Перед этим он еще производил сложные математические расчеты, касающиеся компенсации переносимой массы, во избежание аннигиляции двух десятков тонн вещества, которое в какой-то момент превращается в антивещество. Вот этот момент и необходимо каким-то известным ему способом свести к абсолютному нулю.

Всем, кому приходилось пользоваться «методикой Антона», отмечали, что процедура как таковая вполне комфортна, не создает неприятных ощущений, а главное, не связана с необходимостью превращаться в пучок излучения, на другой стороне канала опять преобразующегося в материальный и по-прежнему живой биологический объект.

В принципе пользование «каналом Левашова» во многом равнозначно прыжку с парашютом с негарантированным качеством укладки, а «по-антоновски» – это просто шаг через порог из одной комнаты в другую. Легко и стопроцентно безопасно. Если не случится той самой аннигиляции. Но раз Земля до сих пор существует, то, скорее всего, и этот переход произойдет благополучно.

Поэтому, хоть через робота Аскольда и удалось вдруг наладить связь с «Валгаллой» и попросить настроить для встречи систему СПВ, предпочли все же пойти более надежным путем.

Первыми в свою реальность перешли «старшие братья», как бы игнорируя обязанность командиров вначале обеспечить эвакуацию «женщин, детей, стариков» и вообще подчиненных. Но, с другой стороны, вне театра боевых действий по трапу корабля и самолета по прибытии в порт назначения первым сходит начальство.

А последним отошел отряд прикрытия во главе с капитаном Ненадо, гордо отдававшего честь встречающим из повернутой назад стволом башни замыкающего БРДМа.

– Все здесь? – на всякий случай спросил его Новиков перед тем, как Антон разорвет связь с прекрасной, но оставившей неприятное впечатление «сестрой Земли».

– Так точно, – ответил капитан после того, как его взвод покинул технику и в несколько секунд построился в две шеренги лицом к боевым машинам.

– Господа офицеры, поздравляю с благополучным завершением операции и возращением на Родину. Всем спасибо за службу, – уставным образом подвел итог их несколько затянувшейся (с точки зрения остававшихся на Земле) операции Шульгин. Насчет «Родины» он несколько перебрал, потому что как раз офицерам до их Югороссии отсюда было пока что не ближе, чем от покинутой «Дуггурляндии».

– Сейчас разместитесь по каютам и наконец отдохнете. Нелегкая выдалась экспедиция, – с чувством продолжил он, краем глаза наблюдая, как за спиной Воронцова еле сдерживают нетерпение, чтобы кинуться к своим «блудным мужьям» Анна, Ирина и Алла. Страшно подумать, почти два года девушки ждали. Каково им пришлось!

– Рады стараться, господин генерал! – дружно ответил строй, чрезвычайно довольный возвращением на всем знакомый пароход, на котором столько уже лет назад начиналась их невероятная служба.

Однажды, то ли в Южной Африке, то ли еще раньше, после боев в параллельной Москве поручик Оноли, склонный к философствованию, довольно меланхолически заметил за вечерним застольем (точно как у Дениса Давыдова: «Конь кипит под седоком, Сабля свищет, враг валится… Бой умолк и вечерком снова ковшик шевелится»[38]): «А не кажется ли вам, господа, что все мы давно убиты? Кто где. Я вот, например, скорее всего – осенью девятнадцатого года на Екатеринославском мосту. Выжить там было просто невозможно – почти полверсты бегом под шквальным огнем махновских тачанок…»

А все последующее… Не зря ведь очнулись, фактически мы как раз на «Валгалле». После чего началось достойное каждого посмертное существование. Чертовски приятное, не скрою, по-любому лучше, чем догнивать в сырой земле без памятника, креста и даже могильного холмика…

Мысль, к слову сказать, прямой поддержки у собрания не встретила, кое-кто попробовал даже оспорить ее с религиозных или материалистических позиций, но в голову большинству она запала. На эмоциональном уровне.

А что – теория, по сути своей, объясняющая все сразу и полностью снимающая любые вопросы по поводу каких угодно несообразностей текущего бытия.

Правда, оставался вопрос, а что происходит с теми, что ухитряются погибнуть и здесь, по второму, так сказать, разу? Отчего они вновь не возвращаются к пиршественному столу, как положено по скандинавскому эпосу?