Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Александр Алексеевич Другов

подписания, когда Бортновский широким взмахом простирает в его сторону коротенькую руку:

— Вот, Алексей, знакомься, — это Андрей, мой помощник. Фактически правая рука. Человек исключительных способностей. Ну-ка, Андрюш, сообщи нам, каков курс франка к доллару на сегодняшней бирже?

Помощник и фактическая правая рука мучительно краснеет и, вытянув шею, говорит:

— Леонид Б-б-борисович, сегодня к-к-курс еще не сообщали.

— Ну ладно, тогда поведай нам, скажем, когда был построен Собор Парижской Богоматери?

— С т-тысяча сто шестьдесят третьего по т-тысяча д-двести пятьдесят третий г-годы.

— Во, видел? А вот почему Квазимодо смотрел на казнь этой, как ее…

— Эсмеральды.

— Да, Эсмеральды, с северной башни Собора Парижской Богоматери?

Парадоксально, но Бортновский совсем не намерен унижать своего референта. Он скорее хвастается им, как барин породистой борзой. Ему и в голову не приходит, что может твориться в душе Андрея. В глубине темно-серых глаз парня пролетает едва заметный нехороший огонек, но он покорно отвечает:

— Потому что только оттуда была видна городская ратуша и Гревская площадь, где ее казнили.

Бортновский в восторге поворачивается ко мне.

— Вот, Алексей, понял, какие люди у меня работают? Это же клад, а не сотрудник!

— Понял-понял. Спасибо, Андрей, ваши знания действительно впечатляют. Просто поразительно.

Парень с молчаливой благодарностью смотрит на меня, а Бортновский повелительно машет ему рукой:

— Ну все, можешь идти.

— Леонид Б-борисович, там Балабанов звонил. Сказал, что будет через пять минут.

— Так что ж ты, идиот, молчал?

Андрей отвечает с неуловимой мстительной нотой:

— Я х-хотел сказать, но вы стали з-задавать вопросы про Париж.

— Черт бы его взял, этого Балабанова! И тебя вместе с ним! Болван!

Бортновский швыряет в Андрея ручку, которая оставляет на обоях синий росчерк чернильных брызг и откатывается ко мне под ноги. Подняв ручку, протягиваю ее референту. Покрывшись красными пятнами, Андрей хватает ручку и вылетает из кабинета. Когда дверь за ним захлопывается, Бортновский со злостью отдувается:

— Вот дубина! Типичный Форест Гамп! Ты смотрел этот фильм? Просто один к одному. В данном случае — обшее слабумие при колоссальном интеллектуальном потенциале.

— Ты смотри, полегче с ним. Люди не любят, когда над ними издеваются. Тебе эти демонстрации его способностей еще боком выйдут.

Бортновский пренебрежительно машет рукой.

— А, брось. Что он мне сделает? Вот сейчас один тип придет, так тот действительно просто ходячая головная боль.

— Может быть, мне уйти?

— Да нет, сиди уж. Это вряд ли надолго. И потом, при таком разговоре свидетели не помеха.

Бортновский не успевает договорить, как в кабинет врывается среднего роста плотный рыжеволосый мужчина с всклокоченной бородой. Пришелец с размаху впечатывается в кресло и, сопя, начинает сверлить Бортновского взглядом.

Хозяин кабинета довольно неумело изображает равнодушие. Постепенно он начинает краснеть и ерзать в кресле. Молчание сгущается и давит. В полной тишине я с удовольствием перевожу взгляд с Леонида на его гостя и обратно. Наконец, Бортновский неуверенно спрашивает:

— Как дела, Борис?

От этого вопроса бомба наконец взрывается.

— Ты, скотина, имеешь наглость спрашивать, как дела?! Это после того, как ты мне подсунул целый ворох липы?!

При жав руки к груди, Бортновский надрывно-искренне ноет:

— Боря, о чем ты говоришь? Когда у меня есть хотя бы тень сомнения, я ведь сразу тебе говорю, предупреждаю. Неужели ты думаешь…

Тут собеседник Бортновского срывается на визг.

— Ты предупреждаешь?! Да ты в жизни никогда этого не делал! Ты, сволочь, когда давал мне эти картины, только сказал, что они не атрибутированы.

— Так они и действительно не были атрибутированы.

— Да, только ты не предупредил, что эти картины отвели в Русском музее в Петербурге.

— Но, Боря, поверь мне…

— Тебе может поверить только псих, слабоумный идиот вроде меня! Тебе было известно, что эти работы не прошли экспертизу и что их знает каждая собака. Кроме меня.

Балабанов переводит дыхание, и Бортновский пользуется моментом, чтобы удовлетворить свое любопытство:

— Ну и что, у тебя возникли проблемы?

— Слава Богу, нет. Я успел показать их только одному дилеру, и он сказал, что прекрасно знает эти якобы работы Саврасова и Шишкина. Более того, он даже знает, кто на самом деле автор этого фальшивого Саврасова. Какой-то русский академик начала века. Его подпись смыли, подписали Саврасовым и продали какому-то иностранцу.

— Но я-то откуда мог…

— Все ты прекрасно знал! Ты, с твоим опытом не мог не знать провенанса этих работ.

Моих знаний хватает, чтобы уловить содержание этого напряженного диалога. Мой новый приятель Бортновский подсунул своему партнеру несколько липовых работ Шишкина и Саврасова для продажи в России. Картины были ранее «засвечены» на рынке антиквариата, что уже само по себе нехорошо — каждый коллекционер предпочитает купить вещь, которую еще никто не знает. Гораздо приятней поразить гостя новинкой своей коллекции, чем выслушивать: «Как же, я знаю эту вещь. Мне ее предлагал такой-то. Я ее не взял — это не лучшая работа автора. Да и цена… За сколько вы взяли? Сколько-сколько?! Что вы, мне эту картину отдавали вдвое дешевле».

Хуже того, на эти картины было получено отрицательное заключение в Русском музее. Как говорят специалисты, их «отвели» эксперты. Опытный человек, Бортновский действительно не мог не знать провенанса, то есть истории или происхождения этих картин. Таким образом, предлагая их своему партнеру он мог надеяться лишь на то, что тот получит на них положительное заключение в другом музее, скажем, в Третьяковской галерее, или продаст малосведущим лицам вообще без письменной экспертизы.

И вот как раз в последнем случае Борис попадал бы в крайне неприятное положение. Что такое в России «малосведущее в живописи лицо при больших деньгах»? Это человек, занимающийся криминальным или околокриминальным бизнесом, пожелавший вложить деньги в предметы искусства и заодно улучшить интерьер своего жилища. Только подобный типаж может не знать о том, что такое экспертиза и не потребовать ее.

Теперь предположим, этот самый Борис продает пять-шесть липовых картин Шишкина и Саврасова. Я их не видел, но средних размеров работа этих мастеров стоит от тридцати до пятидесяти тысяч долларов. Таким образом, общая стоимость сделки составила бы около двухсот тысяч долларов или больше.

Не будем более сдерживать свое воображение. Представим, что в гости к упомянутому бандиту приходит некто сведущий в искусстве и хозяин интересуется мнением специалиста об этих картинах. Слово за слово, и встревоженный хозяин несется со всей приобретенной живописью в отдел экспертизы Третьяковки. Если он не скончается на месте от огорчения, получив в ответ на свои вопросы пять или шесть «нет», то дальше он начнет активно искать продавца этих шедевров.

Далее все зависит от кровожадности новообращенного любителя