Железный Сокол Гардарики - Владимир Свержин

Выбрав одну из шляпок, Софья с видимым усилием нажала на нее, и лежак повернулся вокруг своей оси, совсем как щеколда на калитке. Я едва успел схватиться за дощатые края, чтобы не слететь на пол. Разгадка действительно оказалась проста – я попенял себе, что не догадался прежде. В те времена, когда часовая башня еще служила для военных целей, в полу галереи были проделаны бойницы, позволявшие защитникам стрелять вниз в случае необходимости. Впоследствии отверстия заделали, но не все. Одно из них, находившееся аккурат под лежанкой, было прикрыто цветным стеклом, позволявшим и видеть, и слышать происходящее внизу. Каноны же фортификации изначально предполагали делать бойницы в местах затененных, «дабы затруднить прицеливание по ним». Из залы, которая просматривалась сквозь темно-зеленое стекло, оно, должно быть, казалось небольшой трещинкой в каменном своде. А то, что происходило этажом ниже, виделось хоть и в мрачном свете, но вполне четко. Видимо, мастер Андреа не был чужд прагматичного любопытства, возможно, даже не совсем бескорыстного.

Картина, представшая моему взору, радовала глаз и огорчала слух. Царь Иван сидел почти точно под нами, имея вид не столько грозный, сколько угрюмый. Перед ним стоял его любимый «звонарь» и несколько помощников оного, среди прочих и Штаден.

– …Завтра же на лобном месте казнить стервеца, – вещал государь. – А пред тем ломом железным руки ему растрощить. Что молчите? Не вы ли мне за него слово молвили?

Малюта Скуратов под гневным взглядом царя подался назад, выдвигая на передний план Штадена.

– Мой государь, – склонил голову вестфалец. – То, что случилось вчера, – прискорбно, и нет слов, чтобы выпросить прощение. Лишь моя преданность вам – заступница мне. Однако же сердце обливается кровью при мысли о том, что вор и злодей Якоб Гернель останется непокаранным за свои преступления пред вами. Ибо никто не сможет тягаться в зловредном колдовском искусстве с этим негодяем. Только его злополучный племянник, возможно, сумел бы подобраться к нему.

– Ништо! – оборвал его царь. – Вы мне на кой, ежели одного душегуба-чернокнижника схватить не можете?! Что же касаемо земляка твоего, то ежели так он могуч да умел, как ты о нем сладко поешь, то что ему кандалы? Он и без тебя с ними управится.

Царь искренне порадовался удачной шутке, и его приближенные весело заржали вслед за ним. Я уже стал волноваться, чтобы от дружного хохота не начало дребезжать стекло, но тут в царский «кабинет» вбежал какой-то служка в долгополом кафтане и с порога рухнул на колени.

– Не вели казнить, государь-надежа!

И без того мрачное лицо самодержца потемнело, хмурые брови жестко сошлись на переносице, делая его лик действительно грозным.

– Докладывай! – рыкнул он.

– В Китай-городе неспокойно. Казаки мятежничают.

– Толком говори. – В тоне монарха чувствовался набатный гул.

– Люди Вишневецкого прознали, что одного из их посольства в железа взяли, а поутру казнят. Так они во хмелю и злобе толпой выступили к палатам царским. Требуют выдать им иноземца как есть и обиды ему не чинить. Впереди всех поручник гетмана – некий Гонта. По пути к ним всякого гулевого люда великое множество пристало. Лабазы многие пограбили, в палатах боярских ворота повышибали.

– Толпу батогами рассеять, – отчеканил царь. – Смутьянов же, заводил – изловить. На дыбе пытать. Затем, в мешки живьем зашив, прилюдно в реке утопить.

– Князь Федор Бельский о том распорядился. Выслал мятежникам навстречу стрелецкого голову Шевелева с войском. Так те, окаянные, ворвались в Богоявленский монастырь и там заперлись. Грозятся, ежели не отдадут им чужеземца да с миром не выпустят, запалить Москву.

– Ах оно семя гадючее! Охвостье волчье! Стращать меня вздумали! На господний дом покусились?! Да эти стены Тахтамыш жечь страшился. Христопродавцы басурманские! Кто этих святынь со злым умыслом коснется – и дня не проживет. Ступай да вели, чтоб этого дьяволова выкормыша – Гернелева сродственника – конями на площадь сволокли. Мы его враз на кол посадим, чтоб всякому хряку неповадно было!

– От монастыря до Кремля – чуть более ста саженей, – точно самому себе проговорил Малюта Скуратов.

Реакцию царя на столь пикантное географическое наблюдение я не успел отследить, поскольку в голове моей взорвался возмущенный голос Лиса.

– Але, капитан! Я не понял, шо это за прогулки при луне! То ты уходишь, то тебя нет? Отзовись, голуба!

– Я, как обещал, – ушел.

– Не врубился. – На канале связи зависла пауза. – Ты шо же, умудрился, вися на цепях, шо тот Кащей, закадрить какую-то Василису? Ну и темпы. Чисто европейский размах. Как ты вообще ее нашел? Я, например, с момента прибытия в Златоглавую еще ни одной путевой тетки не встретил.

– Это не я нашел. Это меня нашли. Так сказать, привет от Баренса.

– Дядя Джо оставил тебе маяк? – В голове Лиса слышалось возбуждение, какое бывает при удачной охоте. – Старый прохвост. А сейчас ты где?

– Наблюдаю свысока, как Иван Грозный дает указание посадить меня на кол… – Я осекся. – Сергей, вы в каземате?

– Ну.

– Быстро уходите оттуда. Стражники уже идут по мою душу.

– Ну е-мое, – возмутился мой напарник. – А я-то надеялся поиграть в детей подземелья. Ни сна ни отдыха измученной душе.

Правила этой игры были мне незнакомы, и поэтому, еще раз посоветовав уходить подобру-поздорову, я вернулся к созерцанию происходящего этажом ниже.

Царь Иван стоял, опершись на длинный золоченый посох с такой силой, будто желал вонзить его железное копьецо в каменный пол. Губы его нервно кривились, и то, что сходило в этот миг с царевых уст, более всего напоминало сдавленный рык. Сомнений в том, что отчаянные казачьи головы не остановятся перед тем, чтобы зажечь столицу, у него не было.

– Ну! Что ты, книгочей, скажешь? – наконец выдавил он, глядя на Штадена.

– Вокруг монастыря множество деревянных строений, – начал Генрих. – Они быстро займутся.

– Не о том речешь! – гневно прервал его царь. – О том, как полымя по Москве гуляет, и без тебя знаю. Скажи, что артикулы воинские об том глаголят.

– Штурмовать монастырские стены долго и опасно. Но это и ни к чему. Я рядом с Гонтой в бою был. Он воин смелый, но не умный. Ежели молодого Гернеля освободить да замирение пообещать, то казаки из-за каменных стен выйдут.

– Вот тут мы их и… – сжал пудовые кулаки один из сотников.

– Ежели смутьянов в Москве убить, – покачал головой Штаден, – Вишневецкий сюда шагу не ступит. Ежели и ступит, то против государя сабли да пики свои обернет. А их у него тыщ до тридцати будет. Посольство следует мягко пожурить да поскорее с дарами к гетману отпустить. Ну а по дороге много чего случиться может. Гернелев же племянник тем временем дядю своего искать будет…

Он сделал многозначительную паузу:

– …Пока не найдет.

– Будь по-твоему, – хмуро согласился Иван Грозный. – Но помни: и за казаков, и за этого немчину – головой отвечаешь. Пошли стремянного сказать, чтоб сюда его волокли.

Я поглядел на сидящую рядом Софью.

– Кажется, мне самое время возвращаться.

Глава 10

Король Уго II был непревзойденным фехтовальщиком, что позволяло ему блистательно выигрывать многие философские и поэтические споры.

В каморке над царскими палатами повисла недоуменная пауза. Софья Федоровна глядела на меня с явным состраданием, полагая, должно быть, что удары, пришедшиеся в голову, нанесли непоправимый вред моему разуму.

– Оставьте эту затею, – с напором проговорила она. – Когда стемнеет, я выведу вас отсюда. Верные люди снабдят вас конем, оружием и деньгами. Не забывайте – дядя ждет вас.

– Я думаю, звезды подсказали ему, когда меня встретить.

Восхваления астрологических талантов Якоба Гернеля были прерваны довольно неожиданным образом. Давешний слуга, посланный за мной, влетел пред грозные очи государя и заученным движением рухнул на колени.

– Не вели казнить!

– Молви слово, – с нескрываемой угрозой в голосе изрек Иван Васильевич, и его изборожденное глубокими морщинами лицо заранее потемнело.

– Убег, стервец, – крестясь на образа, со слезой в голосе выдохнул придворный.

– Толком говори, – взревел самодержец, замахиваясь посохом.

– Не губи, отец-кормилец! – рыдал служка. – В стену ушел, злодей окаянный, – не переставая креститься, всхлипывал он. – Одну лишь пяту со шпорой узреть поспели, да и та мигом исчезла.

– Да что ж ты брешешь, гнойный прыщ! – Царь и великий князь всея Руси собственноножно пнул и без того ошалевшего слугу.

– Сходить, разве, самим глянуть? – Малюта Скуратов вопросительно посмотрел на своего разъяренного «игумена». – С нами крестная сила.