Воин огня - Оксана Демченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Домик гратио, покосившийся и убогий, жался к боку холма у самой опушки леса. Огня в единственном оконце не видно: гратио редко разводит очаг, это всем известно. Хотя, пожалуй, мало кто из махигов интересовался тем, не мерз ли бледный зимой и кто помогал ему заготовить дрова. Джанори сидел на пороге своего дома, глядел в небо, огороженное частоколом черного леса. И похоже, не интересовался приближением незваных гостей.
– Я устал носить вину, она тяжела, – громко начал Ичивари еще от угла соседнего дома. – Джанори, накажи меня и тем сними ее, я тебя… Ох, как там положено у бледных? Я вас жестоко и незаслуженно обидел.
– Только что? – Гратио отвернулся от леса и улыбнулся, указав рукой на луг, приглашая гостей рассаживаться по своему усмотрению. – Полагаю, именно так… Ты не передал мне ни единого слова привета от Магура. А ведь ты видел деда, и ты знаешь, как я уважаю его.
– Накажите дважды, – упрямо и почти зло предложил Ичивари, не думая садиться. – За тот раз и за этот. Только дед никому ничего не передавал… он был очень занят. Он нашел то, что… Как бы сказать-то? Что уже и не искал, вот так, пожалуй! Ушел утром без единого слова и не оглянувшись.
– Значит, ему есть за кем приглядеть, помимо тебя, – осторожно предположил гратио. – Добрая весть. Садись, ты же знаешь, что я не накажу тебя. Вера в Дарующего учит нас прощать. Вера в зеленый мир требует того же, но иными словами. Если выполот сорняк из души брата твоего, дай место росту дерева и не уродуй лес костром мести…
– Этого я еще не слышал, – удивился Ичивари, ощущая легкость и радость, словно и правда выполол сорняк из души. – Так написано в книге взвешивания душ бледных?
Джанори рассмеялся, покачал головой и глянул на гостя с новым интересом. Ичивари в свою очередь с болью отметил: за зиму гратио здорово осунулся, ему трудно пришлось в поселке без Магура…
– Весной ты говорил много разного, твоя душа искала помощи и изливала свое отчаяние в крике, – сказал гратио. – Но кое-что ты сказал стоящее, ты меня порадовал. Назвал меня на «ты», намереваясь быть невежливым и все же… все же с помощью ошибки выстраивая нужную тропу понимания. Не сходи с нее теперь. Ты знаешь, я сам придумал звать себя гратио, я почти не помню первой войны, в которой сгорели все наши книги, а с ними и неискаженная вера в Дарующего. Я толком и сам не ведаю, что теперь истина, а что ересь… Только я не сомневаюсь: людям надо верить, чтобы их души не погибли в пожаре злобы.
– Так твой Дарующий, – почти нехотя нарушил молчание Банвас, – он что, уже не бог людей моря? Ха… Ты хочешь нас запутать и протянуть время. Только зачем?
– Мой бог и имя-то свое не всегда признает своим, – огорчился Джанори. – Я неопытный гратио, и вера моя слаба… Однако же ты прав, сегодня не о ней следует говорить. Чем я могу помочь, Ичи?
Ичивари уселся поудобнее и передал гратио листки с записями, прекрасно осознавая странность своих действий, – вон как пажи глаза округлили, заодно онемев от изумления! Читал однорукий столь быстро, что глаза бранд-команды еще чуток увеличились в размерах. Разве можно понять написанное, тратя на это единый миг? Гратио вернул последний лист прежде, чем Банвас выдохнул свое изумленное «о-ох ты-ы», смешанное с завистью…
– Кому-то не нравятся махиги, знающие грамоту и помнящие прошлое, – насторожился Джанори. – Знаешь, Ичи, я обычно не делаю опрометчивых и быстрых выводов. И все же… Мне видится очень дурное в этой истории. Некто стремился либо скрыть содержащееся в записях и опасное для себя, либо заполучить полезное и недоступное. Может статься, то и другое происходило сразу. Одно понятно: этот некто был вынужден торопиться и действовал вопреки своему исходному хитрому плану. Что-то его вынудило спешить, так еще точнее… Огниво брошено глупо и неуместно, вы сразу отметили это. Не придумав ничего толкового, злодей оставил для махигов готовое имя того, кто должен оказаться виновным во всем. Скорее всего, перо, похожее на украшение из волос Ичивари, подбросили в дом Маттио после пожара, действуя еще более спешно. Что еще? Огонь зажжен так, чтобы дать злодею время уйти далеко и даже, может быть, попасться на глаза кому-то, а то и в числе первых прибежать на пожар… Их – злодеев – было по крайней мере двое, вы и в этом правы. Один оставался внизу и бросил камень в окно, едва услышал шумно спешащих к библиотеке бранд-пажей. Планы оказались повторно нарушены, поджигатель покинул комнаты, как трус. Он просто швырнул огниво в сторону у двери, утратив всякую выдержку. Видимо, то, что он сжигал, и то, что уносил с собой, изобличало врагов нашего зеленого мира в тяжких и непростительных деяниях…
Банвас повторно выдохнул свое «о-ох», на сей раз восторженное. Притаившаяся в прищуре настороженность к однорукому бледному иноверцу отступила, оттесненная уважением к его умению видеть скрытое.
– Мы и половины приписанного нам ума не вычерпали из колодца мудрости, – признал этот плечистый сторонник честности. – Их было двое? И Томас…
– Я не называл имен, их пока никто из нас не знает, – мягко возразил гратио. – Но я пойду с вами. Бледные скажут мне, пожалуй, куда больше, чем вам. Может статься, что-то они изложат мне наедине и без права оглашения. Но это не помешает мне сделать выводы и сообщить вам их уже готовые. Идемте. Начнем с дома старого Маттио.
– Ходишь-то ты, как я знаю, не быстро и тяжело, – начал Банвас, с сомнением крякнув. – Эх… Коня бы нам. Беготни-то до утра и моим ногам с избытком будет, это уже очевидно. Хоть обопрись, что ли…
Ичивари смущенно свел брови. Кроме Шагари, свободных коней в поселке нет. Две жеребые кобылы не в счет, а третья целый день провела на вспашке, об этом сын вождя уже наслышан… Как-то отец примет то, что священного коня подведут гратио, иноверцу и сомнительному для многих человеку? Накажет в третий раз за вечер? Интересно, как на сей раз? Пошлет разговаривать со стариками… От осознания угрозы по шее скользнул холодок. До полудня придется сидеть с прямой спиной на шкуре ягуара, вдыхать дым ачира, пить воду очищения, освобождать помыслы и терпеть иные глупости, которые Шеула здраво назвала суевериями. И зачем ему это надо? Джанори сам решил идти говорить с людьми, пусть сам и хромает. Сын вождя проследил, как гратио тяжело поднимается на ноги, как один из пажей подает ему палку, а Банвас подставляет плечо. Вот и пошли, вполне даже быстро. И не надо городить новых глупостей…
– Полагаю, трудно добраться до правды, если дорогу не избирает конь с белым копытом. – Злясь на себя, Ичивари вслух выговорил невозвратное и обрекающее на наказание. – Без Шагари мы просто не справимся…
Один из пажей кивнул и сгинул. Банвас заржал не хуже коня – басовито и шумно, так, что лес притих от опушки и дальше, насколько можно его ощутить. Гратио хватило ума промолчать и не донимать сына вождя благодарностью, окончательно изобличая в поистине женской слабости – неумении отворачиваться и отстраняться от того, что малозначимо для главного дела.
До самого дома Виччи шли молча. Джанори старался не хромать и не просил об отдыхе, зато Банвас дважды останавливался и принимался озираться, хмурясь и всем видом показывая: он что-то услышал. Догадливый паж бегал, заглядывал за кусты и за заборы, хмурился точно так же, как обожаемый старший приятель… и чуть погодя возвращался, виновато разводя руками, – никого не удалось обнаружить. Задержки позволяли гратио отдышаться, в том и был их единственный смысл, это понимали все, но напрямую никто не признал явного. Разве можно потакать слабостям бледных? Почти каждый старик из махигов, помнящий войну, упрямо числил врагами и нынешних бледных. Пусть и неосознанно, пусть не высказывая своих воззрений вслух. Зато каждый по вечерам у очага рассказывал о былых битвах и своем мужестве, о том, как оттесняли бледных к морю и как хоронили лучших воинов. Обвинения, пусть и подспудные, достигали сознания молодых. Так думал Ичивари и удивлялся: «Каково было деду Магуру исполнять просьбу своего друга Ичивы?»
Великий воин умер в бою, оставив невнятно высказанную последнюю волю: пусть настанет мир и пусть не омрачит его пролитие крови безоружных… Выполнять волю погибшего, остужать жажду мести тех, кто утратил близких, и принимать первые, пусть временные и ненадежные, законы нового времени пришлось именно Магуру. Он принял из рук умирающего знак власти, а с ним и обязанность вырастить как своего сына Ичивы, оставшегося сиротой. И конечно, дед пообещал вернуть Даргушу знак в тот день, когда старики признают его взрослым, впустят в круг большого совета, позволят деревьям вырастить два сезонных кольца, присматриваясь к сыну Ичивы, а затем пригласят его занять место на шкуре ягуара.
– Пришли, – с явным облегчением сообщил Банвас.
Он налег плечом на дверь, зарычал от возмущения и принялся проверять прочность досок своим тяжеленным кулаком. Всякому известно: старый Виччи глуховат, если он отдыхает, достучаться до него непросто. Ичивари вздрогнул – нить размышлений лопнула, оставив сознание спутанным и каким-то слоящимся… Прежде прошлое казалось иным, жизнь расстилалась впереди, как солнечная равнина большой степи. Лес за спиной прятал минувшее, и оглядываться не приходило в голову: там, в родном лесу, самые тайные тропы знакомы… После встречи с мавиви что-то сломалось в его понимании мира. Ничего простого не осталось! В каждом, прежде незыблемом и однозначном знании вдруг стал чудиться иной смысл. Возникло пугающее, кружащее голову ощущение, словно он, сын леса, заблудился и не знает более, где начало пути и куда выведет надежная тропа. Прошлое не позади – оно караулит за каждым деревом, как притаившийся враг. Или нечаянный друг? Прошлое врывается в настоящее и меняет будущее. Как? Да взять хоть гратио Джанори, устало привалившегося плечом к бревнам дома. Он враг или друг? Он мудр или лукав? И есть ли смысл называть его бледным, если он потерял руку, воюя на стороне людей леса? Если он родился тут, на этом берегу, и никогда не видел иного… Но судьба его гнет и уродует, обрекая нести бремя чужих давних грехов, вся причастность к которым для него – в одном цвете кожи с людьми моря.