Несколько мертвецов и молоко для Роберта - Георгий Котлов

На площади еще с застойных времен торчит памятник Ленину, который городские власти уже лет десять собираются демонтировать, чтобы установить на его месте новый — Пушкину. Я вспомнил, что года четыре назад, у подъезда, Коля, пыхнув как следует, утверждал, что, вместо того чтобы тратить огромные бабки на демонтаж и установку нового памятника, можно сделать гораздо проще — отрезать Ленину плешивую голову, а на ее место приделать кучерявую Александра Сергеевича, — в руку засунуть вместо кепки книгу. Помню, что Коля утверждал все это тогда вполне серьезно, а мы, Емеля, его приятели и я, вовсю потешались над ним.

Обещанный памятник Пушкину власти так и не установили. Фонари и луна равномерно поливали мягким светом могучую фигуру Ильича с вечной кепкой в вытянутой руке. Если присобачить другую голову, а в руку засунуть вместо кепки книгу, мог бы получиться Пушкин…

Еще луна освещала трехэтажное здание позади площади, в стену которого замуровано письмо к жителям 2017 года, и как-то местные газеты разболтали, о чем примерно в нем говорится. «Дорогие потомки, вы, наверное, уже живете при коммунизме, а мы, ваши прадеды и прапрадеды, проливали свою кровь за ваше светлое будущее…» Ну и дальше в подобном духе.

Предки, составлявшие это послание, просчитались. Вот «потомки», наверное, удивятся, когда через семнадцать лет прочитают письмо. При коммунизме жить они точно не будут, а вот дерьма, думаю, в 2017 году будет достаточно. Вполне возможно, что никудышная жизнь превратит людей в озверевших монстров и, словно в фантастическом боевике «Безумный Макс», они будут безжалостно перерезать друг другу горло за кусок хлеба и литр бензина, а на какое-то там письмо, замурованное в стену здания, им будет наплевать. Все к тому и идет.

Даже здесь, на площади, была слышна музыка, которая громыхала в парке, был слышен свист и громкие восторженные вопли, когда ди-джей объявлял очередную песню. Вниз, к парку, вела длиннющая мраморная лестница, на которой после дискотеки обязательно кого-нибудь зарежут. Если поднять всех мертвецов, молодых парней, зарезанных и забитых кулаками здесь насмерть, они, выстроившись словно почетный караул, будут провожать вас от верха до самой нижней ступеньки.

Мы спускались по этой лестнице, и с каждым шагом музыка становилась все громче. Крутили старинный хит Андрея Губина «Мальчик-бродяга». Когда лестница кончилась, ди-джей поставил Б. Моисеева, песню «Черный бархат».

— «Черный бархат, а под ним — душа! За душою нет ни гроша!» — принялся подпевать мой спутник.

Аллеи в парке освещались фонарями с разбитыми плафонами, на танцплощадку, огороженную невысоким заборчиком, было направлено несколько мощных прожекторов, которые освещали возвышение с кривлякой ди-джеем, его аппаратуру и несколько десятков танцоров — в основном молоденьких девушек. Парни, облепив забор, смотрели, какие они выламывают коленца, эротично вертя попками в коротких юбочках.

— Класс! — выдохнул Михаил, когда мы протиснулись к этому забору. — Видишь, Роберт, вон тех двух? Ну, одна в красном топике, а вторая в комбинезоне в обтяг. Умопомрачительные фигурки! Да видишь, что ли, Роберт?

— Вижу, — ответил я.

Фигурки у девушек действительно были умопомрачительные. Загляденье, а не фигурки. Танцевали они чуть в стороне от основной, так сказать, массы, и так профессионально выгибались, что все парни рядом с нами так и таращили на них глаза. Очень сексуально выглядело, когда девушки в такт музыке демонстрировали движения, словно лаская друг друга. И одеты они были очень сексуально. Одну девушку обтягивал черный комбинезон, вторая — в красном топике и такой короткой юбочке, что при малейшем наклоне можно было видеть ее белые трусики.

— Вот это да, понимаю! — сказал Михаил, не отводя от девушек блестящих глаз. — Но что за странный танец? Уж не лесбиянки ли они?

— Тебе-то не все ли равно? — спросил я.

— Нет, конечно. Сейчас я с ними познакомлюсь. Считай, они уже у нас в кармане. Тебе, Роберт, какая из них больше нравится? Мне — в юбочке. Жди меня здесь…

Михаил перемахнул через заборчик, и хотел это сделать с понтом — дескать, я парень натренированный и перепрыгнуть через эту преграду для меня — плевое дело. Но получилось у него неуклюже, этакий деревенский подвыпивший увалень, по другую сторону заборчика он чуть не упал, и выглядело все это очень смешно.

Пританцовывая, он прямиком направился к девушкам. Ди-джей поставил покойного Женю Белоусова, его песню «Вечерочек».

Выписывая немыслимые кренделя и вихляя бедрами, Михаил приблизился к девушкам и, встав между ними, попытался влиться в их ритмичный танец. Честно говоря, со стороны это выглядело отвратительно. Я смотрел на них, и мне было стыдно за Михаила. Так стыдно, что я готов был сквозь землю провалиться.

Нет, сперва девушки улыбались Михаилу и даже наклонялись к нему, что-то спрашивая и отвечая, когда спрашивал он, не переставая при этом танцевать, но затем им, видимо, что-то не понравилось, потому что они прямо-таки шарахнулись от него. Может, он сказал им что-то не то. Может, они поняли, что он не только порядочно пьян и у него воняет изо рта, но и с головой у него не все в порядке. Или, может, по внешнему виду, одежде Михаила, они определили, что он не принадлежит к новым русским парням, и потому не пожелали с ним иметь ничего общего, даже танцевать.

Да и какой, к чертям, из него танцор? Переминался с ноги на ногу, неуклюже взмахивая руками, а девочки танцевали что надо. Не знаю, в чем заключалась причина, но факт был налицо — моего приятели отшили.

Михаил сделал вид, что ничего не случилось, и, неуклюже покривлявшись еще какое-то время, вернулся ко мне.

— Ну, что? — язвительно спросил я. — Как успехи?

— Нормально. Договорился с ними встретиться. Через двадцать минут.

— Да ну! — удивился я.

— Вот тебе и «ну»!

— И где встреча?

— Айда, я покажу…

Сперва мы шли по освещенной аллее, а потом, свернув с нее, пробирались в темноте до каких-то развалин.

— Что это тут такое? — полюбопытствовал я.

— Туалеты. Мужской и женский. Раньше были. Теперь их сломали, а новые еще не построили. По привычке все девки бегут сюда. Да ты погоди, Роберт, сам увидишь… Тихо, идут. Прячься за эту стену…

Действительно, раздался женский смех, голоса, и мы спрятались за одну из полуразрушенных стен, от которой местами отвалилась штукатурка, а местами еще держалась. Под ногами, впиваясь в подошвы, похрустывал битый кирпич.

Шаги и смех приблизились, а затем за стеной раздалось характерное журчание. Судя по голосам, за стеной находилось трое молоденьких девушек.