Типичный Петров - Владимир Новиков

Как всякий зритель мужского пола, я довольно скоро выстроил иерархию четырех героинь исходя из собственного вкуса. На первое место у меня вышла… Нет, не блондинка Саманта. Внешние данные у нее впечатляющие, но есть два минуса в поведении. Слишком увлекается оральным сексом

(все-таки разумная мера нужна и в этом), а также чересчур озабочена размерами мужского члена. Ни ум, ни душа для нее не важны. Нет, нам это глубоко чуждо. Посему пальму первенства я отдал темноволосой улыбчивой Шарлотте. Да, как ни странно. Такая кошечка, с невинно-добропорядочным видом и тайным блеском в глазах – это то, что надо (если не мечтать о чудесах). Саманте, стало быть, досталось серебро. На третьей ступени – Миранда, рыженькая дылдочка с детским личиком, есть в ней некоторая пикантность.

А вот главная героиня Керри осталась за пределами пьедестала почета.

Понимаю, что актриса, ее играющая, – самая звездная из четырех, но по жизни мне такой типаж не импонирует. Я даже удивился, что ты себя отождествляешь именно с ней. У нее такое тело небогатое, уж совсем никакого сходства с тобой. Что же касается художественного образа, если тут допустимо такое выражение, то подобные дамы в жизни имеют место. И в американской, и в нашей. Женщины, не способные отдаться полностью. Это беда – и для них самих, и для мужиков.

27. МЕЖДУ ВИТОЙ И ВИКОЙ

Май выдался без Виты, потому опять зачастил я на Боровую улицу.

Упорно всматриваюсь в Вику:

– Так и не пойму: какого же цвета у тебя глаза?

– Болотного. Мне мама всегда говорила, что они у меня как у козы.

И взгляд такой же невинный, как у козы, когда она забредет в огороде куда не надо и погрызет там все…

Болтая, я стараюсь умерить в себе нервную дрожь, в которую меня повергает ее беззащитное тело, уже полностью вышедшее из одежд:

– А где же у тебя родинки? Ни одной не вижу. И как тебя на роль Руси утвердили?

– Лучше не говорить о том, как и за что роли дают. А у меня есть просьба одна. Не обидишься?

– Конечно нет.

– Можно так, чтобы молча? А то я начинаю думать, что ты уже скоро, и из-за этого не могу настроиться.

Смущаюсь. Оказывается, я не умею себя вести надлежащим образом.

Хотя… Вита совсем другая: она и сама любит подавать реплики, не стесняясь в выражениях, и мои безумные признанья ей по вкусу, тает вся в такие мгновенья. Ладно, здесь будем соблюдать законы немой пластической драмы.

Но не получилось у меня молчаливую роль выдержать. То есть продержать рот несколько минут плотно закрытым, а в конце соединить свои разжатые губы с Викиными – эту техническую задачу я мужественно выполнил. Но то оказалась последняя встреча наших тел. Может быть, я сам и сделал ее последней…

В общем, сейчас ты будешь сильно смеяться над несостоявшимся донжуаном. Я не только не послушался твоих мудрых советов, но и – более того – стал им следовать с точностью до наоборот.

Мои визиты на Боровую улицу прекратились ввиду внешних обстоятельств и по причине более чем уважительной: к Вике приехала ее мама из

Волгограда. Уважаю я родительские чувства: сомнительное удовольствие для матери узнать, что у дочки такой немолодой, женатый и небогатый любовник. А я и не спешил, не беспокоился. Все-таки, извини за циничное признание, сексуально голоден не бываю я никогда, и, увлекаясь женщиной, ни разу не пользовался ею как тренажером для нервной разрядки или резервуаром для излития излишков. А получать от встречи – с мужчиной, с женщиной ли – душевное облегчение, – так это, кажется, не грех ни по каким заповедям и кодексам.

Свидания с Викой превратились в прогулки, приятно волнующие. То провожаю ее после спектакля, то просто встречаемся на нейтральном поле. И вот однажды, в майский солнечный день, пересеклись мы у площади Александра Невского. Вика в красной маечке, с голым животиком, может она себе такой молодежный стиль позволить. По Лавре пошатались и двинулись в нашу общую сторону по Обводному. Потом удлинили маршрут, свернув налево и дойдя до “Литераторских мостков”.

В общем, гуляя по кладбищам, отгрохали шикарные похороны нашей любви, сами того еще не понимая.

Вика, как всегда, была воды в рот набравшая, а я все ее провоцировал на откровенность. Говорю: так и не разгадал я твою тайну. А она мне тут же: “Может статься, никакой от века загадки нет и не было у ней”. Ох уж эти девушки, говорящие и думающие цитатами из русской поэзии! Как вы и самих себя недооцениваете, и от жизни ждете чего-то нереального! Но в то же время уйдет в прошлое этот трогательный тип

– и что останется? Растленные малолетки, вопящие: “Нас не догонишь!”

– и из всей мировой культуры усвоившие только воровской лозунг “Не верь, не бойся, не проси”?

Чувствую я какое-то возбуждение, думаю: что же ты так от меня душу свою прячешь – то в молчание, то в цитаты какие-то? И вдруг меня самого потянуло на идиотскую откровенность. При том, что трезв был абсолютно: мы только некрепкого кофе выпили на Невском. Показалось мне, что если я сам обнажусь, то и она вслед за мной. И не нашел ничего лучшего, чем изложить ей всю нашу с тобой историю – с Пскова начиная и Съезжинской кончая. Так меня понесло…

Как она слушала! Ни одного словечка не пропустила, не перебила ни разу, а потом задала о тебе парочку вопросов, на которые я увлеченно и совершенно честно отвечал. Все заново пережил, тебя как будто снова потрогал, да еще на Вику произвел такое глубокое впечатление.

Она никак, правда, не прокомментировала услышанное. Но и то сказать, что я своей исповедью занял все время и пространство. На Растанной вдруг на секунду почувствовал, что теряю Вику. Взгляд мой тогда упал случайно на два дома, тесно прижатые друг к другу. Один – четырехэтажный, сталинский, другой – пятиэтажка шестидесятых годов постройки. А по высоте – одинаковые, словно две половины одного здания. И с Викой соединение показалось мне таким же искусственным и ненадежным…

Но вот и Боровая. Есть там ее мама или нет – неизвестно, но “по умолчанию” надлежит проститься. Целую Вику всеми губами, и она как будто пока трепетом всего тела отзывается. Стоп-кадр. А дальше кина не будет.

28. ОНА НАЧАЛА УСКОЛЬЗАТЬ…

Как принадлежала мне Вика без слов и признаний, так же и удаляется незаметно, на нет сходит.

Глупая моя откровенность, конечно, никакого прямого ущерба мне не принесла. Ну как и кому могла она передать мою тайну? Даже подумать смешно. Вот если бы я нашу с тобой историю доложил лицу мужского пола, то навсегда бы дал ему на себя крючок, и компромат неизбежно бы просочился в окружающее меня информационное пространство. Потому что мужики в большинстве своем – страшные бабы.

Послушала бы ты, как они ближайших друзей поносят: ну, он вовсю гуляет, такой ходок… Будто сами – инвалиды неподвижные. А осуждают в основном из зависти. Некоторые даже вступают с дамами в контакты прежде всего для того, чтобы потом в мужской компании прихвастнуть.

В этом для них главный кайф. Словом, с братьями по полу откровенность и неуместна, и опасна.

А женщины, как ни странно, надежнее, хотя ими в не меньшей степени руководит зависть и ревность. Но именно из ревности и зависти женщина не станет другой женщине делать рекламу, сообщая, как та добилась успеха у представляющего интерес мужичка. Потому что любовная связь в наше время – это успех дамы, а не кавалера. Может быть, в прошлых веках иначе было, но я не знаю, не живал. А по книжкам, по романам судить – дело крайне ненадежное.

Ладно, что-то я в теорию ударился. Не зовут нас с тобой больше на семинар по контактологии, а у меня столько материала накопилось с тех пор…

Но практика довольно мрачная получается. Раньше встречи происходили по Викиной инициативе, и моя задача состояла только в том, чтобы выкроить подходящее время. Теперь же я вынужден все затевать как бы с нуля. После нескольких неудачных телефонных попыток, когда Вика отрывисто-односложно отговаривалась, ссылаясь на всякие обстоятельства, я не выдерживаю и прихожу без приглашения на представление “Темных аллей”. Последнее в сезоне: пластическая драма закрывается до осени, причем неизвестно, возобновится ли она, – и со спонсорами проблемы, и с арендой.

Один раз она мне улыбнулась из толпы в “Генрихе”, очень сдержанно улыбнулась – типа “здравствуй!” или даже “здравствуйте” (в последних разговорах она уже плавно переезжала на “вы”). А дальше – ни Зойка, ни Руся в мою сторону и не посмотрели ни разу. Решительно двигаюсь за кулисы. Там нет персональных гримуборных, в одной комнате семь или восемь девушек, полуголых и потных. Я бормочу “Извините”, но никто не смущен, все даже не прочь свои обнаженные бюстики продемонстрировать истинному поклоннику искусства. И только Вика – представляешь! – от моего взгляда полотенцем заслоняется и вежливо, но решительно просит подождать в фойе.

А там я не один оказываюсь. Молодой человек с белокурой бородкой и в синем джинсовом костюмчике спокойно так стоит между колоннами. Сразу догадываюсь, что Вику он ждет. Помоложе, чем она, будет: явно до тридцати. Пока раздумываю, кем ей юноша приходится, выходит наша прима. Знакомит своих кавалеров, причем меня именует по имени-отчеству, и тут же поясняет, что они с Валерой едут в гости к маминым знакомым. Расплывчатая формулировка. Хоть бы сказала, с какого боку этот Валера появился. Может, это всего-навсего дальний родственник, юный представитель волгоградского клана… Никогда я этого и не узнаю.