Свет в твоем окне (сборник) - Лариса Рубальская

Пульт

Ты ключ в машине повернешь,Нажмешь на газ, рванешь, как ветер,Как бритвой, взглядом полоснешьИ на вопрос мой не ответишь.

К душе твоей так сложен путь,А может, все от неумения.Чтоб быть с тобой, мне нужен пультС дистанционным управлением.

Я б на кнопки нажимала,Я б тебя переключала —То погромче, то потише,То пониже, то повыше.Ты зависел бы от кнопки —Ты бы наглым был и робким,Ты был ярким бы и бледным,То богатым был, то бедным.Если б я с тобой скучала,Я тебя бы выключала.

Ты массу тела накачал,И тяжесть мне твоя приятна.С тобой летаю по ночамИ не спешу к себе обратно.

Ты идол мой, мой бог, мой культ,Ты мой восторг и сожаление.Но где же взять мне чертов пультС дистанционным управлением?!

Пустые хлопоты

Помню, ветер гнул сирень в аллее,Произнес ты горькие слова.Я еще сказала – пожалеешь,Вот и оказалась я права.

Помню, как проплакала я ночью,Представляя, как ты там с другой.Ты теперь вернуть былое хочешь,Это невозможно, дорогой.

Пустые хлопоты, пустые, мой хороший,Пустые хлопоты, ты тратишь время зря.Пустые хлопоты, цена им – медный грошик,Не расцветет сирень в начале января.

Помню, как сидели мы с подругойИ решали, как мне дальше жить.Но судьба умеет как разрушить,Так и из кусочков все сложить.

Помню, ветер дул такой холодный,Я с другим согрелась в холода.Ты сказал, что хочешь быть свободным,Ты теперь свободен навсегда.

Пурга

Мы с тобой оба стали другими,Как же это случилось, скажи?Посмотрела глазами чужими,Закипев водопадами лжи.

Ты такой никогда не бывала,Понимала – я занят, дела.Обнимала меня, целовала,И ждала, каждый вечер ждала.

Я понять не могу —Что ты гонишь пургу,Жизнь мою погружая во мрак.Но не враг я, ты слышишь – не враг.

Я привык, ты была моей тенью,Забывал, что ты часто одна.Переполнилась чаша терпенья,Я-то думал, что чаша без дна.

Ангел мой, как ты с демоном схожа!Ты в слезах указала на дверь.Может быть, я не самый хороший,Но не самый плохой, ты поверь.

Двойная жизнь

Как долго я была одна…Жила, забытая судьбою.Сюжет несбыточного сна —Вдруг в жизнь мою ворвались двое.

И я хожу от дома к дому,От одного хожу к другому,Сжигают сердце два пожара,Я их никак не потушу.И я хожу от дома к дому.От одного хожу к другому.Я так боюсь небесной кары,Грешу, и каюсь, и грешу!!!

Всю ночь шел дождь, к утру затих,Рассвет подкрался осторожно.А то, что я люблю двоих,Понять, наверно, невозможно.

И я хожу от дома к дому,От одного хожу к другому,Сжигают сердце два пожара,Я их никак не потушу.

И я хожу от дома к дому.От одного хожу к другому.Я так боюсь небесной кары,Грешу, и каюсь, и грешу!!!

Две радости, две страшных лжи,Душа, разбитая на части.Моя судьба – двойная жизнь,Двойная боль, двойное счастье.

Митрофанушка

Считается, что время летит очень быстро. Конечно, летит, когда все хорошо. Но в невеселые времена оно медленное и тягучее. А поэтому лучше, чтоб оно летело. Ведь это только ощущение, а реальность-то одна и та же.

Итак, мое время рвануло в полет уже давно. Зашелестела книжонка моей жизни, открываясь наугад то на веселых, то на грустных своих страничках.

Ну вот, например, взяла да и открылась там, где была я второ– или третьеклассницей, и почему-то даже заглавие появилось.

А дело было так.

Я отличница, бабушка не нарадуется, учительница не нахвалится. И быстрее всех читаю, и стихов знаю больше, чем сама учительница, ну и характер, само собой, – ангел. Да, и, чуть не забыла, волосы завиваются в конце косичек локонами, а если косички распустить, то все закрутятся, но так в школу ходить нельзя, а в конце косичек – пожалуйста.

Как какая комиссия из РОНО приедет на открытый урок, так меня – к доске. Вот, мол, каких вундеркиндов воспитываем.

Ну а уж если утренник какой-то грядет – вся надежда на меня – звезду художественной самодеятельности 3 А.

И вот в самый разгар моих стремительных успехов врывается какая-то Митрофанова Татьяна – явилась незадолго до новогоднего утренника. Видите ли – новенькая, из Сызрани в Москву переехала. И это свое название ехидное – Сызрань – так произносила, что все наши девчонки от зависти загнулись – тоже захотели из Сызрани этой быть. А сама-то эта Митрофанова – подумаешь, косички никакими кудряшками не заканчиваются, а, наоборот, до конца заплетены и барашками к ушам подвязаны. Уселась на первой парте, губами шевелит, за учительницей слово в слово все повторяет.

А эта предательница-учительница взяла, да и полюбила Митрофанову Татьяну и забыла про меня.

На репетиции новогоднего утренника мы решили сыграть сценку, в которой кучер, напевая песенку, запрягает тройку борзых быстроногих лошадей и едет к любушке своей.

Мы как раз последний год без мальчишек учились, и поэтому роли распределили между девочками.

И борзые – самые примерные отличницы наши – Галя, Катя, Лида. Кучер – Ритка. Она длинная была дылда, поэтому роль эта досталась ей. Ну а уж любушка – понятно кто, я, конечно. Дыроколом из белой бумаги кружочков настригли, кто в сценке не занят, будут потом на них на утреннике дуть, и полетит легкий снежок, и грянет песня залихвастская, и поскачет Ритка-кучер ко мне. А уж я – краса-девица, расцвету у всех на глазах и умчат меня борзые по серебряному снегу вдаль, под звон бубенцов, который обеспечит сама учительница ложкой о стакан.

Дома мы с бабушкой роль мою главную репетировали. Бабушка пела, бубенцы изображала и скакала и за борзых и за кучера.

А мое дело было – плавно расцветать, пританцовывая и кружась в сторону кучера.

Когда бабушка убедилась, что с ролью я справляюсь, стали мы корону мне мастерить. В отрывном календаре бабуля нашла страничку, как в домашних условиях изготовить папье-маше, и работа закипела. Старые газеты мочим, крахмалом мажем, сушим, клеим, корону вырезаем, белой бумажкой сверху, потом ромбики из «золотца» от шоколадки, ватные шарики на ниточках – вокруг лба. И потом самое главное – елочную игрушку – зеленую с красным птичку – молотком – бац, и в мелкие осколки. Потом по ним покатали скалкой для теста, чтоб они совсем мелкими стали. Корону клеем намазали и посыпали этой сверкающей красотой. Никогда еще у меня не было вещи прекрасней, чем эта переливающаяся корона.

А платье решили надеть голубое, в горошек, как снежинки из дырокола. Оно из маминого бывшего перешито было и очень мне шло. Ну а валеночки белые, которые обычно с галошами одевались, для сцены, конечно, без галош. И будет очень нарядно и красиво. И даже ради утренника можно будет все мои кудряшки в косички не заплетать – как-никак любушка. Принцесса-краса.

И вот, на последнюю репетицию я во всей этой красоте пришла. Ритка-кучер тоже здорово оделась – отцовы штаны в валенки засунула, красным кушаком подпоясалась. А на голову напялила кепку чью-то, и на девчонку-то перестала быть похожа.

Лошадки Галя, Катя и Лида все пришли в марлевых платьях. Они ходили до школы в один детский сад и там снежинками наряжались. И вот как раз платьица снежинок пригодились – белые получились лошадки. А на ногах – белые носочки поверх школьных ботинок. Одним словом, все в тон.

Переплели они руки, как будто не лошадок изображают, а танец маленьких лебедей. Ритка на них нитку накинула, а я уже приготовилась расцветать. И тут открылась дверь и заявилась на репетицию Митрофанова Татьяна, и замерли мы все, а особенно замерла учительница. Митрофанова Татьяна была одета в настоящую балетную пачку. На ногах – настоящие пуанты с пробковым носком. А на голове у нее горел-переливался кокошник, настоящий царский кокошник, откуда она его только взяла в своей Сызрани ехидной.

И затанцевала она на пробковых пальчиках в мою сторону, чтоб меня с трона моего скинуть, затмить своей красотой. И у нее все получилось. Расцветала она плавно, пальчиком на руке щеку подпирая, и было даже страшновато, что сейчас эта лебедушка оторвется от пола на своих пуантах и улетит в небо вместе с настоящим кокошником.

Учительница заволновалась, сразу ее любушкой назначила. А мне велела лучше новое стихотворение выучить и в своем платье гороховом его весело всем прочитать.

Почему я до сих пор помню свое горе, слезы безутешные? А бабушка все гладила меня по голове и говорила, чтоб я на эту Митрофанушку внимания не обращала и что великий русский писатель Фонвизин самого глупого героя своего бессмертного произведения «Недоросль» недаром тоже Митрофанушкой назвал.