...Встретимся в октябре... (СИ) - Моран Маша

Он отстранил меня от себя и серьезно заглянул в мои глаза. Я ожидала чего угодного, любой дурной новости, но совсем не того, что он потрется о меня щекой и тихо выдохнет:

— Как же я скучал по тебе, Настя… Как же дико я скучал…

И я скучала. Каждую секунду.

Но даже если бы могла, ни за что ему в этом не призналась бы.

Я впивалась в его плечи, оставляя кровавые отпечатки собственных лап, и хоть на пару минут делая его своим.

— Не бойся… – Глаза Димы сверкали невероятным серо-зеленым сиянием. – Теперь я с тобой.

Он осторожно взял меня за лапу и, рассматривая поврежденные когти, грубо выругался. Если в ход шли подобные слова, значит, он сильно разозлен. Пусть даже внешне это никак не выражается.

А мне уже было все равно на все раны и повреждения. На то, что почти все это время голодала и пряталась по углам. Главное – видеть его рядом. Живого и здорового.

Дима осторожно опустил меня на матрас и снова погладил по голове:

— Сейчас я переоденусь, и мы пойдем гулять.

Он уже развернулся, чтобы уйти, как повернулся обратно и уложил рядом со мной букет.

— Это тебе. Не знаю, видела ли ты такой же сон, как и я… Но во сне тебе понравилось. – Он улыбнулся одновременно нежной и лукавой улыбкой, от которой мое сердце едва не взорвалось.

Даже не дал полюбоваться собой! Быстро отвернулся и… резко замер на месте.

— А где твой дом? И все игрушки? И наши вещи? – Он говорил медленно, размеренно, угрожающе вытягивая каждый гласный. Потом заметался по спальне что-то ища: – И доска пропала!

О… с доской Нина Павловна разделалась с особой жестокостью. Даже свечи не пощадила.

Дима сорвал с себя куртку и швырнул ее на пол, а потом бросился к шкафу.

— Сюда тоже успела сунуть свой нос. – Он снова ругнулся и так хлопнул дверцей, что задрожала вся спальня.

Не знаю, что испытывала в этот момент. Радость, что он вернулся? Или боль от того, что вижу его таким?

Мне хотелось, чтобы он лег, уложил меня сверху, и я могла излечить всю его боль. Втянуть ее в себя и оставить внутри него только счастье. Проблема была в том, что я оказалась единственной женщиной на земле, не способной сделать его счастливым.

И от этого моя собственная боль душила, лишая сознания.

Глава 20. Дима

— Где. Все. Вещи. ГДЕ?! – Красная пелена перед глазами была похожа на кровь, в которой я очередной раз пытался не утонуть. – ГДЕ ОНИ?!

— Не ори на меня! Я – твоя мать! Где твое уважение? – Мать храбрилась и отступала назад, но ее голос трусливо дрожал. А самое главное – виновато срывался.

— Мое уважение?! Ты хочешь знать, где мое уважение? Оно здесь. Ты им сейчас пользуешься. Потому что если бы не оно, я бы вышвырнул вас с отцом наружу, в чем вы были!

Я очень старался не орать. Сдерживался изо всех сил. Но понимал, что надолго меня не хватит.

Не знаю, на кого я злился сильнее. На родителей? Я ведь оставлял Злыдню с родными мне людьми. Надеялся, что уж они-то позаботятся о ней. Ведь если не им, то кому доверять?

Но злость на себя была больше. Я снова ее подвел. Оставил одну, вынудил бороться до крови за собственную жизнь. О том, что отец с матерью едва не натворили, я старался не думать. Потому что точно сойду с ума.

— Ты совсем сошел с ума с этим чертовым котом? Это твоя шлюха дала тебе его? Наверное, еще и приворожила! Напоила чем-то тебя, дурака. И кота своего сунула!

Если бы она не была моей матерью, я бы точно не сдержался и ударил ее.

Вместо этого я перевернул верх ногами празднично накрытый стол, дико зарычав. Еда разлетелась во все стороны, марая белоснежную кухню.

— Ты псих! Что ты творишь, Дима?!

— Я спрашиваю в последний раз. Где. Все. Вещи?

— Выкинула я их, понятно?! – На этот раз заорала и мать. – Выкинула всю эту ерунду, доски и белье! А ту чепуху раздарила знакомым. О чем ты только думал, когда все это покупал? Она тебя в какую-то секту втащила, да? Я знаю! Я же вижу! Но не на тех напала! У меня бабка посильнее ее будет. Отворожит так, что эта твоя стерва загнется. Чтобы не колдовала на чужих сыновей!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Не знаю, как все это выдержал. Каждое слово разъяряло еще больше. Я ринулся к матери, впился пальцами в ее плечо и швырнул к выходу.

Отец, схвативший меня за руки и заведший их за спину, оказался единственной преградой.

— Если с ней хоть что-то случится, я не посмотрю, что ты моя мать. – Я вырвался из хватки отца. – Убирайся отсюда. К моему возвращению, чтобы вас обоих тут не было!

Я ушел обратно в спальню, безуспешно пытаясь отдышаться. Это совсем не походило на то, что я успел нафантазировать за дни отсутствия. Хуже всего было то, что Настя опять подвергалась опасности. И все из-за меня.

Настя все так же сидела на матрасе и опасливо трогала кролика пушистой лапкой. Даже кошка из нее получилась милая. Такая, что хотелось прижать к себе, как мягкую игрушку, и не отпускать.

Я думал, что сойду с ума без нее. Все эти дни меня пожирала безумная тоска. Я вспоминал, как мы вместе ходили за покупками, ленились, лежа на диване, или дурачились в бассейне. Я усаживал тогда еще Злыдня на небольшой надувной матрас и отправлял несчастного кота в плавание. Еще и удивлялся, почему он смотрит на меня с такой человеческой ненавистью.

Видя, как она нюхает душистые бутоны и жмурится, я понял одну простую вещь: я сделаю все, чтобы вернуть Настю. Пусть даже на это уйдет вся жизнь. Потому что никто другой, кроме нее мне не нужен.

Она особенная. Не знаю почему именно. Потому что видела меня настоящим? Или потому что в курсе всех моих больших и маленьких грехов? Или потому что может быть рядом, когда нужна? Не осуждает, не пилит мозг и не учит жизни. Я едва не рассмеялся. Конечно, она же кошка!

Я подошел ближе и осторожно взял Настю на руки. Она приветливо мяукнула и тронула лапой мою шею.

— Все у нас с тобой наперекосяк. – Она смотрела своими голубыми глазищами так пристально, что мне даже стало больно. – Прости, я не думал, что все получится вот так. Но обязательно все исправлю. У нас с тобой будет свидание. Но сначала я отвезу тебя к ветеринару.

Прямо при Насте я быстро переоделся в брюки и рубашку, ощущая себя пацаном, впервые отправляющимся гулять с девочкой. Мы снова будем шататься по магазинам, бродить по ночному городу, а потом вернемся сюда, зажжем свечи и поговорим.

И обязательно зайдем еще в одно место.

Вставив в уши наушники, я подхватил Настю на руки и закутал в полу куртки, туда, где билось сердце.

Столько еще предстояло сделать… Но сейчас я хотел просто отдыха. Внутри жила отчаянная неубиваемая надежда, что встретит меня именно Настя, такой как я ее запомнил. Но все обернулась каким-то безумным ужасом.

Родители копошились на кухне, о чем-то тихо переговариваясь. От них такого предательства я не ожидал.

— Ключи оставите у консьержа.

— Дима, постой! – Мать ринулась следом. – Нам нужно поговорить. Это все ненормально!

Я резко обернулся, сжимая Настю так, словно ее могли отобрать.

— Ненормально то, что ты пыталась убить живое существо! Которое я тебе доверил. И пока я не отправил тебя собирать по подругам все, что ты раздарила, лучше уйди отсюда.

Я не стал выслушивать, что она кричит мне в спину. Меня и так рвало на куски от злости от того, что она бесцеремонно влезла в нашу с Настей жизнь и разрушила наши попытки выстроить хоть что-то. Я чувствовал себя счастливым, пока собственная мать не превратила мое счастье в грязь и мусор.

— Не бойся. Они больше не будут тебя обижать. Мы что-нибудь придумаем с моими командировками. Хорошо?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Настя кивнула и спрятала лицо у меня на груди. Она до сих пор дрожала и цеплялась коготками за мою рубашку. В этом было что-то такое трогательное и беззащитное, что в груди снова заболело.

Сначала я отвез ее к ветеринару, который бросал на меня осуждающие взгляды и неодобрительно цокал языком. Он делал вид, что говорит сам с собой, все время спрашивая «Как можно было довести настолько породистую кошку до подобного». Я не выдержал и рявкнул, чтобы он занимался своим делом, а не читал мне нотации. Удивительным было то, что Настя попыталась его поцарапать. Как будто хотела защитить меня от несправедливых обвинений. Вот только я вполне их заслужил.