От Алари до Вьетнама - Базыр Вампилов

Подойдя в сопровождении двух чешских офицеров к двери купе, в котором был Колчак, я постучал.

— Да, да, — послышалось из-за двери…

Отворив дверь, я вошел в полутемное купе. На маленьком предоконном столике горела свеча, бросая слабый свет на сидевшего у окна человека с газетой в руках.

Это был Колчак.

Он был одет в черный френч с адмиральскими погонами, без пояса.

При моем входе он, опустив газету на колени, пристально посмотрел на меня, затем встал, намереваясь что-то сказать, но, увидев стоявших в дверях чешских офицеров, сел па прежнее место и вновь углубился в чтение. Мне хотелось задать Колчаку какой-то вопрос, и я сделал было уже шаг вперед, но в это время один из чешских офицеров дотронулся до моего плеча.

— Пойдемте, — сказал он.

Выйдя из вагона, я подозвал Угроватова и, отдав ему распоряжение готовить лошадей, попросил позвать Соседко.

Представив его чешскому офицеру, которому уже было известно, что один из моих партизан должен ехать в вагоне с Колчаком, и дав соответствующие указания, я попрощался со своим адъютантом (в последний раз, так как, сопровождая Колчака, он заразился тифом и умер в иркутском госпитале…). Надев на себя оружие, пошел вместе с Угроватовым на квартиру к Трифонову.

Рассказав обо всем происшедшем собравшимся у Трифонова товарищам, я выехал с Угроватовым из Зимы к себе в штаб.

Не доезжая до опушки леса около села Ухтуя, мы услышали паровозный гудок, остановились. Мимо нас промелькнули освещенные окна поезда с Колчаком, простоявшего на станции Зима целых 28 часов»{31}.

Партизанский отряд Новокшонова с боями продвигался на восток. Прибыв в Бохано-Аларский район, он принял участие в борьбе с бандитами и кулаками. Здесь же он объединился с бурятским партизанским отрядом П. Валтахинова. Объединенный отряд прошел славный путь до Владивостока.

И. М. Новокшонов стал впоследствии писателем и поэтом. В 1925 г. он был избран секретарем Союза писателей Москвы. Им были написаны поэма о Ленине, повесть «Потомок Чингисхана», составлен сборник «Памяти павших за Октябрь».

Дальнейшее продвижение эшелона с Колчаком было задержано на станции Иннокентьевская.

«Приведя отряды в боевую готовность, — писали бывшие члены Иннокентьевского комитета РКП (б), — начальник штаба Комальков с частью дружинников направился к вагону, где был штаб чешской охраны поезда. Оставив на полдороге между депо и поездом отряд, он один направился к поезду. Чешский офицер приказал Комалькову остановиться, пригрозив открыть огонь. Не обращая на это предупреждение внимания, Комальков продолжал идти. Он заявил чешскому офицеру:

— Рабочие хотят сами охранять Колчака, не согласитесь на переговоры с нами и на наши условия, паровоз не дадим, путь разрушим, и вы не уедете.

Офицер сразу изменил тон:

— Я не могу сам решить этот вопрос, обождите — я доложу в штаб.

Комальков и сопровождающие его члены Иннокентьевского комитета РКП (б) вступили в переговоры. Сначала был получен отказ. Тогда представители комитета заявили, что интервентам дается небольшой срок на размышление и в случае окончательного отказа паровоза они не получат. В случае же согласия иностранцы смогут беспрепятственно продолжать свой путь и задержаны не будут. Вскоре было получено согласие на ввод смешанного с чехами караула для сопровождения поездов с Колчаком и золотом до Иркутска. О происшедшем было сообщено иркутской организации РПК(б), с тем чтобы она приняла все необходимые меры. К поезду с Колчаком нами был прицеплен маневровый паровоз, а представители рабоче-крестьянских дружин под командованием Комалькова встали на охрану поезда. Бойцы-иннокентьевцы были помещены в прицепной вагон…

Когда стало известно, что белочехи согласны передать Колчака политцентру, А. Г. Нестеров, который входил в комиссию политцентра по приему Колчака, активный участник боев против колчаковцев в период восстания, позвонил В. Л. Букатому и доложил ему о необходимости подготовить для операции по задержанию Колчака надежный конвой. Букатый назначил конвоирами солдат инструкторской школы и послал их в распоряжение А. Г. Нестерова»{32}.

Итак, поезд белочехов с Колчаком был пропущен в Иркутск. Стремясь как можно быстрее уйти от наступающих частей красных и беспрепятственно двинуться на Дальний Восток, белочехи решили выдать командованию Красной Армии Колчака и золотой запас.

«В Иркутске, — рассказывает писатель И. Тугутов, — как и следовало ожидать, адмирала встретили не союзнические солдаты…

В вагон вошел чех-комендант.

— Имею честь… Прошу приготовиться, — сказал он Колчаку. — Вы, господин адмирал, передаетесь в руки местных русских властей.

— Почему? На каком основании?

— Местные русские власти ставят условие… Иначе они не пропустят чешские эшелоны за Иркутск. Я имею приказ от чешского главнокомандующего генерала Сырового…

— Но мне гарантировал безопасность генерал Жанен! — воскликнул Колчак. Чех-комендант промолчал.

— А эти флаги? — Колчак показал рукой на перрон, где над дверями вокзала свисали полотнища английского, американского, чешского и французского флагов.

Опять нет ответа.

— Выходит, союзники меня предали, — закричал адмирал»{33}.

Следствие по делу Колчака вела чрезвычайная комиссия в Иркутске. Созданная эсеро-меньшевистским политцентром комиссия с переходом власти к ревкому была реорганизована в губернскую чрезвычайную комиссию.

«Последний допрос производился 6 февраля, днем, когда расстрел Колчака, по существу говоря, был уже решен, хотя окончательно приговора вынесено еще не было. О том, что остатки его банд стоят под Иркутском, Колчак знал. О том, что командным составом этих банд предъявлен Иркутску ультиматум выдать его, Колчака, и его премьер-министра Пепеляева, Колчак тоже знал, а неизбежные для него последствия этого ультиматума он предвидел. Как раз в эти дни при обыске в тюрьме была захвачена его записка к сидевшей там же, в одном с ним одиночном корпусе, его жене Тимировой.

В ответ на вопрос Тимировой, как он, Колчак, относится к ультиматуму своих генералов, Колчак отвечал в своей записке, что он „смотрит на этот ультиматум скептически и думает, что этим лишь ускорится неизбежная развязка“»{34}.

7 февраля 1920 г. административная комиссия Иркутского ревкома вынесла Колчаку и его премьер-министру Пепеляеву смертный приговор. Колчак, о котором в Сибири народ распевал частушку:

Мундир английский,Погон российский,Табак японский,Правитель омский.Мундир сносился,Погон свалился,Табак скурился,Правитель смылся, —

был расстрелян в Иркутске.