Складка времени. Сущность и критерии - Андрей Курпатов

Причем первый из указанных способов думать – «Система 1» – даже сложно назвать думанием. Тут человек скорее «думает, что он думает», тогда как на самом деле он даже не слишком слушает вопрос[72] и совсем не размышляет над вариантами ответа, а просто вываливает на своего собеседника «первое, что пришло ему в голову». Дело в том, что в течение жизни мы нарабатываем огромное множество «мини-программ»: установок, предубеждений, сценариев, систем представлений и т. д. и т. п. (наподобие моих «отмазок») и храним их в закромах своей памяти, пока не представится мало-мальский подходящий случай пустить их в ход. Это такая система-всезнайка: кажется, что у нее всегда и на все есть заготовленные ответы, и частенько они начинают звучать в голове еще до завершения вопроса или до окончательной формулировки проблемы. Словно от зубов отскакивает! Так что случай, который я только что рассказал про псевдопочтальона в самоволке, как раз наглядно иллюстрирует работу «Системы 1».

Однако тот долгий первый год своей службы-учебы, когда я мечтал об увольнительных и, сбегая в самоволки, трясся от ужаса, я всякий раз в аналогичной ситуации пользовался «Системой 2» – ведь у меня еще не было готовых ответов, и я должен был их наработать, надумать. Впрочем, «Система 2», если верить Канеману всегда в деле, только на холостом ходу – она как бы по умолчанию одобряет действия «Системы 1», а включается по-настоящему только в тех редких (редких!) случаях, когда у «Системы 1» нет готового ответа. Канеман предлагает читателям своего бестселлера «Мышление быстрое и медленное»[73] в качестве небольшого эксперимента перемножить 17 и 24 – действие несложное, куда проще, чем «отмазаться» от грозного капитана III ранга, но если вы не знаете ответ наизусть, как таблицу умножения, то вам придется поразмыслить. И вот именно это – «поразмыслить» – Канеман и называет «Системой 2». Этот – «медленный», «осознанный», «произвольный» – способ думать требует от нас внимания, концентрации, интеллектуального напряжения и временных затрат. Кажется, что это предельно простое задание – умножь 17 на 24; так и есть, но произведите этот расчет, поворачивая налево в плотном потоке машин… «Не стоит даже и пробовать», – предусмотрительно предупреждает Даниэль Канеман. Но кроме прочего, и это в рамках рассматриваемой нами темы особенно важно, для работы «Системы 2» нам, как уже было сказано, требуется время – прогуливаясь с товарищем, попросите его умножить 17 на 24, и он тут же совершенно автоматически остановится (или, по крайней мере, замедлит шаг). Включая «Систему 2», мы неизбежно должны прерваться, остановиться, выделить себе время – иначе мы не можем думать (если, конечно, понимать под этим слово, то, что действительно является интеллектуальной деятельностью). Иными словами, когда мы действительно думаем – это нечто совсем другое, нежели наши обычные бла-бла-бла и та «умственная жвачка», что заполняет все наше ментальное пространство на протяжении любого нашего с вами обычного дня.

Собственно Нобелевскую премию Даниэлю Канеману присудили именно за подробный анализ того, как «Система 1», знающая, как ей кажется, ответы на любой вопрос, сбивает с толку «Систему 2», которой, чтобы реально включиться, надо задуматься, а она, к сожалению, ленится и позволяет нам поступать «привычным образом», а не так, как, наверное, следует (с учетом обстоятельств, знаний и по-настоящему здравого смыла). Как говорит сам Канеман: «Нам всегда необходим самоконтроль для поддержания связного хода мыслей и занятий умственной деятельностью, требующей усилий. Хоть я и не проводил систематических исследований в этой области, частое переключение между заданиями и умственная работа на повышенной скорости, скорее всего, не слишком привлекательны, и по возможности подобных занятий люди избегают. Именно поэтому закон наименьшего напряжения – это закон»[74].

Впрочем, Даниэль Канеман постоянно и настойчиво подчеркивает, что «Система 1» и «Система 2» – это просто удобные абстракции, описывающие когнитивно-поведенческую динамику, а не какие-то там самостоятельные «субличности», живущие в наших головах. Действительно, никаких декартовых человечков в мозге, разумеется, нет, а есть определенные процессы, которые и создают тот рисунок, который удобно объяснять таким вот образом. С другой стороны, очевидно, что за этими абстракциями скрываются вполне объективные и фактически наличествующие нервные процессы в головном мозгу человека. Более того, еще в 60-х годах прошлого века Александр Романович Лурия обнаружил, если не самих этих «гомункулов» (что было бы, прямо скажем, странно), то по крайней мере индивидов, у которых осталась лишь одна такая «субличность» – «Система 1». И как это часто бывает в подобных случаях, на помощь пришла неврологическая патология[75], а именно пациенты с травмами и заболеваниями, которые привели к развитию «лобного синдрома».

Лобный синдром

Главный признак того, что мы с вами существуем во времени – это целенаправленность наших действий. Если у наших с вами действий есть некая осознанная цель, то очевидно, что для нас существует будущее, то есть – время. Теперь представьте себе молодого мужчину, который сутками лежит на больничной койке, тупо уставясь в потолок. Ему не скучно, не печально… Ему никак. Он просто смотрит в потолок. Если вы подойдете к нему и попробуете чем-нибудь отвлечь, заинтересовать, это потребует от вас немалых усилий. А если вы попытаетесь произвести над ним какую-то манипуляцию – например, сделать ему лекарственную инъекцию, он, скорее всего, огреет вас ночным горшком. Но допустим, что до крайностей не дошло, и вам все-таки удалось привлечь его внимание, и вы даже сподвигли его на какую-то интеллектуальную деятельность. Он будет страшным образом на ней застревать. Например, вы уговорили его нарисовать круг (или треугольник, или крест) – он нарисует один, потом второй и будет продолжать рисовать круги (или другие «заказанные» фигуры), пока не закончится бумага или пока вы не отберете у него пишущий инструмент. В его мире время словно совсем не движется. Или, если вы попросите его повторить любую простую историю из трех-четырех предложении, он в ней запутается и начнет рассказывать обо всем, что попадается ему на глаза, и так же не сможет самостоятельно остановиться. Любой предмет, нечаянно оказавшийся в поле его зрения, тут же станет главным персонажем его бесконечного «пересказа» истории из нескольких предложений. Попадется другой предмет – будет другой.

Примерно так выглядит пациент с «лобным синдромом»[76]. Этот молодой человек способен к элементарной интеллектуальной деятельности (но только здесь и сейчас), у него сохранена память, общие представления о действительности, он владеет языком, и вообще, у него масса других способностей. Нет у него, пожалуй, только одного – времени. Дело в том, что лобные доли играют определяющую роль в формировании нами целей и задач, а также в разработке планов наших будущих действий. Они координируют наши знания и умения, причем в правильной последовательности, и ведут нас к ожидаемому результату, а потом еще информируют нас о том, что с поставленной задачей мы справились. Конечно, лобные доли человеческого мозга достаточно велики – наша префронтальная кора занимает порядка 29 % всей коры головного мозга (для примера, у шимпанзе – только 17 %, у собак – 7 %, а у кошек и вовсе – 3,5 %), и в зависимости от объема и конкретной зоны поражения мозговой ткани симптомы будут варьироваться. Но сейчас нас интересуют в первую очередь, те нарушения, которые специфическим образом связаны с процессом мышления – точнее, с целенаправленным мышлением. Именно этот вопрос и изучал академик Александр Романович Лурия, а также многочисленные представители его научной школы.

Знаменитый ученик знаменитого академика Лурии – директор Института нейропсихологии и познавательных процессов Нью-Йоркского университета Элхонон Голдберг[77] рассказывает в связи с этим весьма показательную в своем роде историю: «Ответственность за способность организовывать поведение во времени и экстраполировать во времени также лежит на лобных долях. Имеете ли вы хорошее предвидение и способность планирования, или же живете „без царя в голове“, зависит от того, насколько хорошо работают ваши лобные доли. Пациенты с повреждением лобных долей отличаются своей неспособностью планировать и предвидеть последствия своих действий. […] Я вспоминаю возмущение медсестер неврологической службы университетского госпиталя, где я консультировал много лет назад. Некоторые пациенты отделения постоянно заходили в комнаты других пациентов, вызывая гнев медсестер, которые обвиняли их во всех мыслимых враждебных намерениях. Реальность была намного проще и печальнее. Гуляющие пациенты заходили в двери просто потому, что двери там были»[78]. А лобные пациенты Евгении Давыдовны Хомской – другой великой ученицы Александра Романовича – норовили, например, войти в шкаф, и все по той же самой причине – в нем была дверь. Зачем они это делают, объяснить лобные пациенты, конечно же, не могли[79].