Ты моя проблема (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна"

— Я тебе все объяснил, — Денис наблюдает за моими движениями, — решение за тобой.

Решения… решения… Откуда же мне знать, как правильно поступить в этой ситуации? Насколько рисково пробовать? А если ничего не выйдет? Я же сгорю. Расплавлюсь от переполняющих чувств и его безразличия. Если он решит уйти, то он сделает это жестко. Обрубит все канаты одним махом.

Несколько долгих секунд полирую взглядом глянцевый пол, а после медленно перевожу внимание к Денису.

— Хорошо. Я готова к, скажем так, некоторым неудобствам первое время.

Соколов как-то странно улыбается и подталкивает меня к двери.

— А если там кто-то есть? — пугаюсь одной только мысли, что буду замеченной, как выхожу из женского туалета в компании мужчины.

— Все только тебя и ждут, пошли.

Он тянет меня за руку. Мы возвращаемся за столик. Еда больше не лезет.

— Я хочу уйти, — нервно постукиваю пальцами по столу. Денис, конечно, не оставляет это без внимания.

— Ладно. Счет принесите, — просит официантку.

В гардеробе Соколов подает мне куртку, а когда подходим к машине, достает из багажника бумажный пакет.

— Это что?

— Твое пальто.

— Точно, спасибо.

В ресторан, где я его оставила в день рождения Катюши, так до сих пор и не заглядывала.

— Поговорила с отцом? — Денис спрашивает это очень обыденно. Смотрит в лобовое стекло, внимательно наблюдая за дорогой.

Сцепляю пальцы в замок.

— Нет. Не решилась пока. Хотела, но, знаешь, мне кажется, он расстроится.

— Так и будет.

— Группа поддержки из тебя не очень, — вздыхаю.

— Смотри на вещи проще. Сказать все равно придется. Так смысл ждать? Думать об этом постоянно. Просто расскажи им, послушай объяснения, перевари и живи дальше.

— Так не бывает. Так легко.

— Если ты сама этого хочешь — бывает.

Смысла спорить не вижу. В чем-то Денис, конечно, прав. Я сама себя накручиваю. Раздуваю ситуацию до библейских масштабов, вместо того чтобы уже спокойно сесть, поговорить и все выяснить.

«Мерседес» припарковывается прямо у моего подъезда. Денис выключает зажигание и разворачивается ко мне всем корпусом.

Сейчас, когда на его лице не осталось ни единого следа прошедшего боя, он выглядит иначе. Грубоватые черты, слегка вытянутый подбородок, проницательный взгляд. Немного с прищуром, он всегда так смотрит. Внимательно. Подмечает каждую деталь. Из-под ворота футболки и расстегнутой куртки виднеется переплетение татуировок, они растягиваются по шее с правой стороны, доходят почти до уха.

— Она что-то значит? — вытягиваю руку, прикасаясь пальцами к его шее.

— Силу духа.

— Я тоже всегда хотела татушку, правда, папа был против, — морщу нос.

На самом деле у Соколова не одна татуировка. Я еще видела на запястье и выше по руке примерно до локтя.

— Мой отец связывает татуировки только с тюремной тематикой, — усмехается, — у каждого свои заскоки. Телефон свой дай.

Обхватывает мою ладонь, которая все еще находится рядом с его шеей, и опускает наши переплетенные пальцы на свое колено.

— Зачем?

— Давай.

Вытаскиваю смартфон из сумочки и протягиваю Денису. Делать это одной рукой не очень удобно.

Он быстро набирает что-то на экране.

— Мой номер. В прошлый раз ты слишком быстро убежала. Я не успел тебе ничего сказать, — возвращает телефон. — Поэтому звони, потом делай выводы.

— Ладно, — поджимаю губы, чтобы скрыть улыбку.

Все как-то слишком хорошо, но я даже думать не хочу обо всем, что ждет меня дальше!

— Я пойду. Мне завтра в шесть вставать. Мастерство артиста на семь утра перенесли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Денис кивает, но не выпускает мою руку.

— Что? — улыбаюсь.

— Попрощаться, — подается вперед, просто впечатывая меня в сиденье.

Мы целуемся бесконечно долго, прежде чем он нехотя отпускает меня домой.

Забегаю в квартиру, трогая свои губы. В животе порхают бабочки. Я готова улыбаться вечно. Правда, уверенность в этом быстро тает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Где ты шляешься в такое время? — мама выходит из кухни с чашкой в руках.

— Тебя это волнует? — прищуриваюсь и стягиваю с плеч куртку. Пакет с пальто ставлю на пол.

— Что за вопросы?!

Я так злюсь на нее, что не замечаю, как выпаливаю:

— Логичные. Не уверена, что тебе есть дело до приемного ребенка.

Мама каменеет. Роняет кружку, и чай разливается по паркету. Выражение ее лица меняется. Она словно стареет на глазах. Всегда приподнятые в победоносной улыбке уголки рта опускаются. Глаза становятся влажными. Она растеряна. Вытягивает руку, но мгновенно ее отдергивает.

— Ксюша… как ты узнала?

39

После ее вопроса становится горько. Я так круто и зло выплеснула на нее правду…

Кстати, хорошо, что я забыла цветы в машине. Не думаю, что нам обеим сейчас хотелось бы выяснять то, откуда они появились.

— Слышала ваш с папой разговор в ресторане. Ты сказала, что он не хуже тебя знает, что стало с моими родителями…

Мама поджимает губы. Смотрит в пол. Думает. Знаю, что в ее голове сейчас миллионы мыслей. У нее шок, а у меня вкус крови во рту. Прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы хоть немного отвлечься на физическую боль.

— Идем в комнату, разговор будет долгим.

— Ладно, — провожу пальцами по стене и заворачиваю в гостиную.

Мама уже сидит на диване, нервно покачивая ногой. Она начинает рассказ сразу, без каких-либо вопросов или подводок. Она всегда такая — прямолинейная.

— Мы дружили семьями. Инна и Антон — так звали твоих родителей. Тебе было три недели, когда случился пожар. Папа лично был на выезде. Кто-то из соседей вместе с пожарными вызвал МЧС.

— Они сгорели?

Мама кивает. Мне кажется или по ее щеке катится слеза? Наверное, за всю свою жизнь я еще ни разу не видела, как она плачет. Ни разу.

— Мы тогда жили еще не в Казани. Инна была актрисой, играла в местном театре. Антон учился на режиссуре. Они были творческими людьми, творческими, но слабыми. Хотели пробиться, но не получалось. Постоянные провалы и общение с «творческой» тусовкой привели к тому, что их квартира превратилась в притон. Кого там только не было… Когда Инна рассказала, что беременна, я посоветовала ей… В общем, они бы не потянули ребенка. Да и не были к нему готовы. Но она решила, что не сможет с этим жить. Ее бы убило понимание того, что она избавилась от ребенка. На те девять месяцев они завязали со своей веселой жизнью. Антон даже устроился работать охранником в супермаркет.

С каждым ее словом я чувствую, как сжимается мое сердце. Не верю тому, что слышу. Моя биологическая мать была актрисой… никому не нужной, выброшенной на обочину жизни артисткой, которая сломалась.

— А потом?

— Ты родилась, — мамино лицо вдруг озаряет улыбка, — мы с папой приходили на выписку. Ты была такой спокойной девочкой… После роддома Инна продержалась недолго. У нее случилась депрессия, и все снова покатилось в бездну. Антон практически сразу бросил работу. Тусовки продолжились. Квартира превратилась в притон. В ту ночь было очередное гуляние. Кто-то поджег в квартире салют. Загорелась занавеска. Народ был уже невменяем. Ты спала в соседней комнате, когда это происходило… Пожар очень быстро разросся. Соседи вызвали помощь, но многие просто задохнулись от угарного газа.

— Почему я выжила?

— Когда папа тебя вытащил, его бригада как раз дежурила в ту ночь. Он первым забежал в квартиру, знал, что там ребенок. Врачи говорили, что вряд ли смогут спасти, но случилось чудо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Наш папа меня спас?

— Да, наш папа, — мама стирает со щек влагу, делает глубокий вдох и медленно распрямляет спину. У нее вновь появляется идеальная осанка.

— Почему вы меня забрали?

— Мы знали Инну и Антона всю жизнь. С детства были соседями. Ходили в одну школу. Когда все это началось, не раз пытались вытащить их из этого кошмара, но, если человек не хочет… ему практически невозможно помочь. Мы оформили твое удочерение почти сразу, а потом решили, что лучше будет уехать из нашего города. Мы не хотели огласки. Не хотели, чтобы ты узнала.