Дерево на крыше - Виктория Токарева

— Ну, смотри…

Они замолчали. Молчание было долгим. Лена решила, что связь прервалась, и громко, отчаянно крикнула:

— Алик!

— Да здесь я… — угрюмо отозвался он. — Такие вот дела…

После похорон были поминки.

К Александру подходили люди, что-то говорили. Александр кивал, как будто слышал и понимал. Но он не вникал. Просто ждал, когда все кончится.

Наконец все подошло к концу.

Александр вернулся домой и ушел в свою комнату.

Дабижа тут же принялась кому-то звонить. По делу. Она открыла магазин «Вторые руки» типа комиссионки. Ношеные вещи поступали из Германии. Здесь их приводили в порядок и продавали за хорошие деньги. Получалось очень выгодно, не то что кино снимать.

Александр достал из тайника пистолет. Пистолет ему подарил поклонник таланта, богатый мужик. Александр его усиленно прятал, а сейчас достал.

Лег на кровать лицом к стене. Лежал и смотрел в стену. Перед глазами — светлые обои с пальмочками, как будто нарисованными коричневым карандашом. Эти обои Александр помнил с детства. Значит, сколько времени квартира без ремонта? Тридцать лет? Сорок?

Александр нажал на курок. Щелчок. Перед глазами те же самые обои. Александр не мог понять: на каком он свете?

Сел. Спустил ноги на пол. К ногам тут же подошел кот. Потерся. Тот же кот и так же потерся.

Из коридора доносился голос Татьяны. Она всегда орала в трубку, не доверяла технике. И сейчас орала.

Александр понял, что он жив. Пистолет дал осечку.

Второй раз он стреляться не стал. Испугался.

Татьяна Дабижа открыла три химчистки. Это оказалось непросто: взятки, подписи, аренда помещения.

Татьяна взяток не давала. Манипулировала именем Александра. Отказать ей — значит отказать большому художнику. А большие имеют дополнительные права на все, и на аренду помещения в том числе. Чиновники решали вопрос. (Бюрократическая формулировка.)

Александр целыми днями лежал лицом к стене, не хотел жить. Потеря смысла жизни.

Эта постоянная депрессия — как гиря на ногах Татьяны. У нее ведь никто не умер, и даже наоборот: деньги текут рекой, жизнь бьет ключом.

Надо было как-то решить вопрос с Александром. Но как?

Если смысл жизни потерян, его надо заменить. Замена смысла.

Татьяна сосредоточилась. Она умела сосредоточиться, когда надо.

В этом крылась причина ее жизненного успеха.

У Александра развилась бессонница. Он засыпал под утро и спал до обеда.

— Так и будешь? — спрашивала Татьяна.

— А что? Я тебе мешаю?

— Ты же не птица. Мужик должен работать и зарабатывать.

— Для кого?

И в самом деле. Татьяна зарабатывает, как семь мужиков. А ему одному — много ли надо? На похороны? И так похоронят. На поверхности не оставят.

Все лучшее осталось в том времени, когда он жил с Верой и считал себя несчастным. Именно тогда он снял свои лучшие фильмы. Именно тогда испытал самые яркие чувства…

Александр сожалел, что не умер от желчного перитонита. Он был в расцвете славы. Его хоронили бы с почестями, как члена политбюро. Он не женился бы на Татьяне, не обидел бы Веру, не узнал бы о смерти сына…

Однажды его разбудили шаги, голоса, стук дверей. Александр открыл глаза и увидел посреди своей комнаты девочку лет пяти. Она была замотана в пуховый платок и походила на маленькую бабенку.

«Ребекка», — толкнулось в Александре. Он ее никогда не видел, но сразу узнал. Девочка не похожа на Ванечку, но видно, что его дочь. Те же синие, граненые глаза и та же манера стоять, выпятив пузико.

В дверях маячила нестарая женщина лет пятидесяти. Вот уж точно копия Ребекки. Вернее, наоборот. Девочка — копия бабушки.

— А где Оля? — спросил Александр.

— Замуж вышла, — отозвалась бабушка. — В Риге живет. Там свои дети.

Значит, Ребекка не понадобилась в новой семье.

На девочке было тяжелое пальто, сшитое на руках. Детей в городах давно так не одевают. Современные дети носят пуховые легкие комбинезончики. А здесь — бедность. Та самая голь, которая на выдумки хитра.

Татьяна высилась среди комнаты — торжественная и взволнованная, как на сцене. Это был ее проект: поехать в Мамыри, разыскать внучку Александра и привезти с доставкой на дом.

— Откуда ты узнала? — спросил Александр.

— Не в колбе живем, — загадочно отозвалась Татьяна.

Она повела гостей на кухню. Их надо было накормить и расселить. Татьяна собралась прописать Ребекку и бабушку на площадь Ивана. В свою бывшую квартиру. Предстояли справки, документы. Предстояло свершить невозможное.

Но для Татьяны ничего невозможного нет. Вся ее жизнь — скачки с препятствиями.

Татьяна любила препятствия, как молодая кобыла, когда надо сгруппироваться и перепрыгнуть, не зацепив. Без преодолений скучно и вяло. Что за жизнь без преодолений…

Татьяна вывела гостей из комнаты. Закрыла за собой дверь, чтобы не нарушать режим Александра. Но Александр не лег больше лицом к стене. Сколько можно смотреть в стену, что там можно увидеть, кроме пальмочек.

Надо вставать. Надо работать и зарабатывать. Тащить эту беспомощную парочку: бабушку и внучку.

Бог даст день, а пищу даст Александр.

Иванушка будет доволен. А может быть, он и подослал.

Прошли годы.

Вера умерла.

Незадолго до смерти она дала телевизионное интервью. Передачу записывали в доме престарелых, и у всех создалось впечатление, что она умерла в богадельне. Но это не так. Вера умерла в своей квартире, которую ей когда-то помог купить Александр. Дал половину суммы.

Мог бы, конечно, дать всю сумму, но и половина лучше, чем ничего.

Бог даровал Вере легкую смерть. Во сне.

Вера лежала со спокойным разглаженным лицом — красивая и ясная. Может быть, она простила всех и вся. Или забыла всех и вся. Ее ждала встреча с сыном, с его картинами, которые он написал неземными красками.

Интервью вышло через полгода после ее смерти.

Лена с напряжением смотрела на экран.

Вера повествовала о своей жизни, и Лена с ужасом ждала, что Вера сейчас по ней пройдется. Размажет по стене. Отомстит, хотя бы словесно. И будет права по-своему. Пару слов за испорченную жизнь.

Сергей вжался в спинку кресла. Если Вера пройдется по Лене, то значит — и по нему. А у него пол-Москвы друзей, больше сотни подчиненных. Но — никаких имен. Никакого сведения счетов. Только достоинство и мужество.

Вера рассказывала, как потеряла главную любовь жизни — Александра. Потеряла единственного сына. Господь уготовил ей такой путь.

Вера читала свои любимые стихи — без актерства, очень просто, благородно, донося только автора. И ни в коем случае — себя.

Лена, привыкшая видеть Веру в разорванном халате, разлюбленную и униженную, была поражена размахом ее личности и таланта. Вера как будто пришла из зазеркалья, чтобы сказать: «Вот она — я. А вы все живите, как умеете».

В конце передачи Вера грустно улыбнулась и спросила ведущего:

— Я погорелица, да?

Ведущий подумал и ответил:

— Все мы погорельцы.

Все ждали от жизни большего. Хотели одно, получили другое. Каждому недодали.

Несколько раз в году, на церковные праздники, Александр навещал Веру на Ваганьковском кладбище.

Предварительно он звонил Рябе — это имя закрепилось за Ребеккой. Они встречались у входа на кладбище, покупали гвоздики. Вера любила эти стойкие цветы за то, что долго не вянут и пахнут гвоздикой.

Первое время после похорон к могиле Веры шли беспрерывно, в основном простые русские женщины. Такие, как она сама. Ее лицо и образ, запечатленные на экране, ее жизнь и страдания, ее глубокая вера, покорность судьбе переросли в Веру, а может, сравнялись с ней.

Люди шли и шли. Оставляли цветы. На могиле возвышался целый холм из цветов, внизу подсохшие, сверху — свежие.

Ручеек людей не иссякал.

Начался новый этап: Вера — святая Матрона. Икона. Нравственный идеал.

А может, она и была святая. Недаром же ей явился Иван Богослов. Не к каждому он подходит и заговаривает, не каждого так испытывает на прочность.

Постояв у могилы, Ряба и Александр шли к выходу. Не торопясь, гуляя по кладбищу.

У Александра развязался шнурок, тащился по земле, пылясь. Александр не спешил его завязать. Для этого надо наклониться, а у него болела поясница. Мучил радикулит.

Пятнадцатилетняя Ряба забежала вперед, легко присела, завязала шнурок на бантик и выпрямилась. Смотрела на деда синими, бесконечно родными глазами Ванечки.

Что было в жизни Александра самое драгоценное: Вера, Ванечка, Ряба — все те, кого он так страстно не хотел.

— Дитя мое, — растроганно проговорил Александр.

— Это ты дитя мое, — отозвалась Ряба и поправила шарф на его шее.

Лето еще не установилось. Но солнце припекало, а в тени было прохладно и ветрено.