Дерево на крыше - Виктория Токарева

Марго отправилась в зал Чайковского. На концерт хора имени Свешникова. Это был протест.

Марго решила жить своими интересами, а именно: ходить на концерты, встречаться с подругами, путешествовать. В Болгарию, например.

У нее не было других интересов, кроме интересов семьи. Она вникала в замыслы Александра, поддерживала паникершу Веру, обслуживала мужа, а о внуке — и говорить нечего. Принц. Свет в окне. Она собирала его по капельке, по росинке. И вот он вырос под два метра. И что? Оказывается, все ее усилия были не в ту сторону.

Марго купила с рук билет. Села в двадцатый ряд.

Зал был полон, что странно. Кому сейчас интересен академический хор? А вот интересен.

Дирижер собрал внимание. Хор вытянулся. Напрягся.

— Улетал соловушка далеко, на чужую теплую сторонку… — затянул солист серебряным тенором.

— Надолго прощаюсь с вами, люди, — вплелись альты. — Улетать пора моя настала…

Хор пел чисто и печально, будто отпевал. К глазам подступили слезы. Марго подняла глаза и увидела, что потолок побежал. Стены по бокам стали заваливаться.

Рядом с Марго сидела девушка с нотами на коленях, должно быть, студентка консерватории. Она наклонилась к Марго, тихо спросила:

— Вам плохо?

— Нет, нет… — испугалась Марго.

Она боялась обеспокоить собой, стать нагрузкой. Деликатность — качество настоящего интеллигента. Марго никогда не складывала свои проблемы на чужие плечи. И даже такую проблему, как страх смерти, она не стала ни с кем делить. Оставила при себе. Люди пришли слушать хор, а если она в это время собралась умереть, это ее дело.

— А когда весна проснется, я вернусь к вам с новой песней, — пел хор.

«Я вернусь к вам…» — отпечаталось в сознании Марго, и она полетела в крутящуюся воронку.

Приехала «скорая». Марго отвезли в больницу.

У Александра шло озвучание. Вторая смена. Его долго не подзывали к телефону. Наконец подозвали.

Александр прервал озвучание. Помчался в больницу.

Марго лежала не просто бледная — белая, как стена. Маленькое тело под тонким одеялом.

Александр не мог поверить, что деятельная, красивая Марго и эта белая седая старушка — одно.

— Ты поправишься, — убеждал Александр. — Сейчас в Америке появились новые лекарства. Я скажу Егорычеву, он привезет.

— У меня инсульт? — спросила Марго.

— Да. Но у тебя хороший инсульт. Я говорил с врачом.

Марго улыбнулась краем рта:

— Я не боюсь. Мне уже семьдесят шесть лет. Среднеправительственный возраст.

Все советское правительство доживало именно до этого возраста, несмотря на элитную медицину и суперпитание. Значит, больше не положено. Во всяком случае, нескромно.

— Сара жила до ста двадцати, — напомнил Александр.

— Какая Сара?

— Жена Авраама. Наша праматерь. А Моисей жил четыреста лет.

Марго не ответила. Потом проговорила:

— Я сжевала твою жизнь… Если хочешь, женись на Лене.

— Поздно. Я ее передержал.

— Ты еще не старый. Пятьдесят лет для мужчины — это расцвет.

— Не думай об этом. Отдыхай.

Марго закрыла глаза.

— Я завтра приеду, — пообещал Александр.

Александр вернулся на студию. Надо было закончить озвучание.

Марго осталась одна. Стала думать о том, что с ней произошло. Больше всего на свете она боялась — не смерти, нет. Она боялась «сесть в угол», как говорила дворничиха Дуся. Это значило оказаться парализованной, стать обузой для своих близких. Они, конечно, будут сочувствовать, не сдадут в богадельню, но качество их жизни ухудшится резко. Какая жизнь, когда в доме лежачий больной… Все сгрузят на Веру. Ей придется быть кухаркой, горничной, народной артисткой, медсестрой и сиделкой. Не много ли… Вышла бы в свое время замуж за генерала, носила бы каракулевую шубу. Так нет… Вклячилась в мальчишку на десять лет моложе, и в результате — ни одного светлого дня. Бедная Вера. И Александр бедный. Она вмешивалась, выстраивала его судьбу по своему разумению, и в результате три несчастных человека: Александр, Вера и Лена.

Иван сам по себе. Отдельный человек. Бабка ему не нужна. Ему, молодому, неинтересен опыт через поколение. Ему вообще не нужен ничей опыт. Он открывает свой мир.

Бог сжалился над Марго и отзывает ее из командировки. Если она не может больше служить своим близким, то и себе она тоже не нужна.

Было много хорошего, много любви. Александр и Ваня — они как солнцем заливали ее жизнь. И ей казалось: именно от любви лопнул сосуд в мозгу. И именно любовь залила жизненно важные центры.

В ушах возникло напряжение. Запел хор. Но откуда здесь хор? Или это гудят водопроводные трубы?..

Прощание с Марго проходило в актовом зале музыкального училища. Это было ее последнее место работы.

Марго буквально утопала в цветах. Лежала спокойная, седая и красивая. Ее знали и любили. И прощались не с телом, а именно с Марго — талантливой и недооцененной.

Вера — в черной накидке из вологодских кружев — сама скорбь. Она искренне скорбела, но и благодарила судьбу. Марго правильно сделала, что умерла. Марго все и всегда делала правильно.

Вера стояла у гроба, потом куда-то отходила и снова возвращалась. На ней была куча обязательств: транспорт, кладбище, поминки.

Александр не верил, что Марго больше нет. Он, конечно, видел гроб и мертвое лицо, но не осознавал, что это — правда. Потому что, если поверить, надо немедленно взвыть и застрелиться.

Второй режиссер Алик Пахомов со страхом поглядывал на Александра. Он боялся, что Александр взвоет и застрелится у всех на глазах.

Александр встретился глазами с Аликом и неожиданно подмигнул ему. Алик удивился. Мастер нуждался в поддержке, а он сам поддерживает соратников. Снимает пафос трагизма. Алик отошел в сторону и позвонил сценаристке Лене.

— Как он? — спросила Лена.

— Он мне подмигнул, — ответил Алик.

— Понятно… — отозвалась Лена.

Она понимала не только в его фильмах, но и в нем самом.

Лена на похороны не пришла. Марго — это территория Веры, и она не хотела мешать.

Иван на похороны бабушки не приехал. Станция «Зима» — не ближний свет. Вера не настаивала. Марго все равно нет. А то, что в гробу, — это не Марго. Пусть запомнит бабушку живой.

Поздно ночью, после поминок, Александр приехал к дому Лены.

Лена не села в машину. Они стояли под звездами.

— Меня мучают две вещи, — говорил Александр. — Первое: испытывала ли она предсмертные муки? Было ли ей больно? И второе: было ли ей страшно? Боль и страх. Я все время думаю: вдруг ее охватил смертный ужас, она стала искать меня глазами, а вокруг больничные стены, все чужое. Зачем я ушел на это чертово озвучание? Как будто на другой день нельзя озвучить. Или вообще не озвучивать. Будь проклято это кино.

Лена молчала. Потом сказала:

— С тобой жить нельзя. И умереть нельзя.

Александр рассчитывал, что Лена его утешит. Найдет какие-то слова. Все-таки писатель. Слов много знает. Но Лена почему-то не захотела утешить. Сказала злую правду. Кому она нужна в такие минуты…

Время шло. Дни наматывались один на другой, как клубок ниток. Александру не становилось легче. Наоборот. Тоска по Марго усиливалась. Становилась непереносимой.

— Сунь руку в огонь, — советовала Вера. — Физическая боль перебьет душевную.

Этот рецепт Вера вычитала в романе у Маркеса «Сто лет одиночества».

Александр вначале не обратил внимания на дурацкий совет своей жены. Потом поразмыслил: зачем жечь руку, когда можно сделать необходимую операцию.

Александру давно советовали вырезать желчный пузырь, забитый камнями. Александр все не мог найти время для операции, да и что за удовольствие: ложиться под нож. А сейчас — самое время под нож. Страх перед операцией, сама операция, наркоз, швы — все это оттянет его от боли душевной. Он будет бороться, выживать и выздоравливать. Выплывать в другие воды.

Александр лег в больницу. В больнице ему понравилось.

Врач — волосатый еврей в расцвете сил, производил убедительное впечатление. Он успокаивал: операция не сложная, все равно что удаление аппендицита. Быстро, не больно и не опасно.

Вокруг порхали медсестры. Самая ловкая — Танька по фамилии Дабижа. Фамилия похожа на имя.

Однажды во время дежурства Танька спросила:

— Хотите мои зубы посмотреть?

— Зачем? — удивился Александр.

— Ни одной пломбы…

Не дождавшись согласия, Танька широко разинула рот. Зубы были действительно один к одному, новенькие, как из магазина, безукоризненно белые и чистые. Александр подумал невольно, что Танька вся такая — новенькая, промытая молодостью. В животе стало горячо. Ему остро захотелось ухватить Таньку и затолкать под одеяло. Но на завтра была назначена операция. Это остановило. Александр не боялся операции. В операционную пошел легко, как за сигаретами. И очень удивился, когда, отойдя от наркоза, погрузился в боль и в тошнотворное состояние. Из живота торчали трубки.