Веллоэнс. Книга первая. Восхождение - Андрей Шумеляк

голый череп с едва видным шрамом с левой стороны макушки. Впрочем, она была

по-своему красива – тонкий нос, лисьи, всегда задорные красные глазки.

Подбородок маленький, острый – можно ухватить двумя пальцами, кожа

неестественно бела. Альбиносы среди людей – редкость, а чтобы еще и женщина –

только в фантастике. Хеминс небрежно помахал:

– Проходи, Дип. Как твой календарь, все бьешься в раздумьях?

– Герр Кайрат, летоисчисление – моя страсть. У каждого есть тайная мечта

изменить мир и только я так смел, что мечтаю наяву.

Юноша сел. Кресла послушно подвинулись, сохраняя равное расстояние

между участниками. Этот ход предложил Сартмес, дабы равноправие выражалось

даже в площади сенсорки у заседающих. Он всегда старался поступать правильно.

«Это в нем и плохо – невозможно достичь вершины горы, не спустив пару лавин и

десяток альпинистов».

– Ты каждый день именно этим и занимаешься. Я не зря спрашиваю о

календаре. Расскажи подробнее об успехах.

Диптрен заметил, как в глазах Наттилы (так звали белокожую) промелькнул

интерес.

– Отчего же не рассказать. Я лишь немного пощипал существующее

времяисчисление. Год делится на четыре сезона. Каждый сезон состоит не из трех

месяцев, а из четырех. Каждый месяц – из трех недель. Первые две недели по семь

дней (пять рабочих плюс два выходных), в третьей – восемь, то есть один

дополнительный выходной. Ну, понимаете, это последняя неделя, дополнительное

время отводится на планирование следующего месяца. Каждый четвертый месяц

идет как раз на смену сезона. Отличен тем, что в последней неделе уже

одиннадцать дней – три на планирование нового сезона, и стандартный день для

месяца. Таким образом, периоды в каждом сезоне стабильны. Есть лишь одна

загвоздка.

– В чем же она заключается?

Вопрос задал Гринвин. Он поправил очки, пронзал юношу острым, как

скальпель, взглядом.

– Лишний день с четвертью. Мой календарь состоит из трехсот шестидесяти

четырех дней. Так и должно быть изначально. Но вращение Земли замедлилось, календарь растянулся. Да и смысл менять систему?

Директор с профессором переглянулись. Хеминс улыбнулся, заложил руки за

голову и откинулся в летающем кресле. Магнитный стул описал поворот и

придвинулся к столу. Гринвин кивнул Натилле. Раздался звонкий тонкий голосок.

– Да, у юноши определенно есть пророческое чутье. И предпосылки к

шизофрении. Одно другому не мешает.

Обернулась к Диптрену.

– Вы считаете, что календарь – лишь хобби, но ваши расчеты имеют более

важное значение. Вы заново составили утерянную тетраграмму Набополассара –

ученые считают, что в то время планета была в идеальном состоянии.

Синеволосый внимательно слушал. Девушка продолжала.

– Во времена до разгерметизации аквасферы земли порядок смены сезонов

регулировался защитной оболочкой планеты, располагавшейся над ионосферой.

Представляла собой сетку, мы не знаем из чего – возможно, разновидность редких

металлов. Она регулировала вращение земли и преломляла излучение Солнца.

После разгерметизации – в истории Вы ее знаете как всемирный Ноев потоп, -

вращение планеты перестало регулироваться и началось угасание жизни. Сейчас

же поведение планеты похоже на поведение вращающегося волчка – явная

нестабильность. Первая волна была сбоем с оси.

– Я удовлетворен нашей беседой, Натилла, узнал много нового и, мне по душе

ваш… – Диптрен запнулся, – комплимент относительно пророческого чутья.

Юноша умолк, обратив внимание на выпавших из беседы мужчин. Те

наблюдали внимательно, параллельно размышляя о своих проектах. Парень ударил

по коленям, бодро воскликнул:

– Но мы же ученые! Согласен – для непосвященных наша наука и

использование модуляторов уже сильно смахивает на колдовство – а это только

начало… Хватит вступлений, говорите прямо.

– Посмотри.

Гринвин привстал, подошел ближе к сенсорам. На панели возник

голографический волчок, погруженный в прозрачную сферу. С голову человека, крутится ровно, иногда между ним и столом проскакивают желтые искорки.

Профессор сделал движение рукой. Юла сделала пару неуверенных оборотов, скользнула и кубарем поскакала в сторону Хеминса. Предмет исчез у края стола.

– Мы пережили один скошенный оборот. Еще две-три волны и планета ускачет

так же, как эта картинка. Атмосферу и верхний слой Земли сорвет также легко, как

вы, господин Диптрен, срываете обертку с зарплатного конверта.

– Каков выход?

Теперь заговорила Натилла:

– До «потопа» у планеты было два спутника – Луна и Иллидо. Во время потопа

один спутник сошел с орбиты и уплыл в сторону Сатурна. Вероятно, до сих пор

дрейфует в одном из колец…

– Откуда такие сведения? Все это больше похоже на мифологию и

псевдонаучные теории.

– Она – мутант.

Хеминс задумчиво смотрел мимо Диптрена. Локти на столе, руки сложены в

замок.

– Когда я, лет десять назад, боролся с лихорадкой, мне «повезло» пройти курс

лечения на военно-полевой базе. Натиллу содержали в одиночной палате, изучали

ее телекинетические способности. В ярости она могла сплющить двадцатитонный

танк, как бумажный домик и зашвырнуть им в пролетавшие рядом истребители.

Военные пытались распознать часть генетического кода, вызывающую такие

способности – герр ухмыльнулся, – понятно для чего. Кроме того, она не

ориентировалась во времени и пространстве – видения, картины, голоса не давали

покоя.

– Так вот почему вы столько благотворили в нейрохирургию? Может и мне

«шизу» поправите?

Директор кивнул.

– Позже. Благодаря воздействию модуляторов удалось взять под контроль

управление такими ценными способностями. Операция длилась трое суток. Мне

это вышло в немалую сумму. Хирурги встроили чипы управления, так что Натилла

может подобно сетевому экрану блокировать видения. Телекинез, к сожалению, почти полностью утрачен. Думаю, он был побочным действием видений. Все, что

она говорит – это обоснование земного и человеческого происхождения – в тысячи

раз согласованнее, чем теории взрыва, эволюции и других научно-популярных

сказок.

– Понятно. Давайте же перейдем к главной теме.

– Хорошо. Надеюсь, я развеял твои сомнения.

Панели помутнели. Возникла голограмма земли. Вокруг летало два спутника.

– Все наши проекты – «Древо», «Двулунье», объединение островов, создание

новых животных – это одна большая миссия. Ты знаешь, что многие наши ходы

шли не по инструкции, но эксперименты с людьми, испытания – все это ради блага

большинства. Мы предлагаем тебе возглавить проект «Двулуние», восстановить

равновесие планеты. Всю информацию тебе передаст Гринвин. «Древом» займется

Сартмес, на этом месте у него не будет поводов испытывать угрызений совести.

Тебя же мы хотим освободить от всех дел – я читал отчет по полевой практике, отдых не повредит. Ты получишь карт-бланш на исследования, свободное

перемещение по планете.

– Но работы здесь немало, как я справлюсь?

– Мы даем тебе еще неделю отпуска – поразмысли. База для создания второго

спутника значительная, надо лишь навести порядок. Твоим помощником, в

обязательном порядке, будет Натилла. Ее способности пригодятся.

Хеминс поднял руку, показывая, что совет окончен. Диптрен смахнул синюю

прядь.

– Почему выбрали меня? У меня не так много способностей и опыта.

Директор довольно потер подбородок. Глаза хитро прищурились, уголки рта

поднялись:

– Главное, в нашем деле – удача. Здесь собрана элита, которая обладают этим

даром. Остальные, как ни жаль это признавать – лишь плебеи.

Все разошлись. Диптрен вышел на посадочную, оседлал погрязший в лучах

заходящего солнца скутер, пальцы привычно щелкали по панели, задавая курс на

остров. Усмехнулся. Видимо и правда у него есть «чутье», о котором говорила

Натилла. Подать в отчете данные о депрессии, чтобы оправдать слабый результат, а

получить за это каникулы с повышением – достойно пророка.

Глава 15. Восстание

Земля дрожала – казалось, надвигается большое стадо. Потяжелевший за

сытую зиму волк, гревшийся на весеннем солнце, лениво поднял морду. Серые уши

давно не слышали подобного – мертвечины хватало и, перестав охотиться на

оленей, зверь потучнел, утратил дикий вид, походя на старого дворового пса.

Поразмыслив и решив, что не стоит сейчас ожидать приключений, поднялся.

Недовольно рыча, просеменил в чащу.

Авенир щурился, иногда бормотал ведомые лишь ему фразы. Одна рука

зажала узду, другая прижата ко лбу, но тень слаба, лучи выбивают слезы, жгут

незажившее лицо. За время похода плохонькое крестьянское ополчение удалось