Гретель и тьма - Элайза Грэнвилл

– А какой это будет пирог?

– С котятами и Рапунцелью. В хозяйстве все сгодится: кошка соседская родила деток, а повар утопил их в ведре. Ты сказку слушать хочешь или нет?

– Не буду есть пирог с котятами.

– Тогда не получишь пудинга.

– Ну и пусть. Что принц дальше делал?

– Так вот, под цветами у роз были острые шипы – здоровенные, как твой мизинчик, и кривые, как ятаган у злого турка, и потому достал принц свой меч и принялся рубить стебли. – Грет рассекает воздух ножом для масла. – Рубит он стебли, а шипы колют его в ответ, покуда на земле не стало по колено красных лепестков и алой крови. На это ушла у него неделя, а то и больше, но он наконец прорубил дыру – довольно, чтобы внутрь пробраться. И вот дворец, все еще заколдованный, и все в нем спят: повара, служанки, лошади, гончие. Всюду пыль. Schmutzf[62] — Она хлопает по стене мухобойкой, подбирает полумертвую мясную муху за крылышко и несет к открытому окну. – Даже навозные мухи.

– А что же Спящая Красавица?

– Она тоже спала. – Грет зевает. – Она спала долго-долго.

Мне так не терпится, что не могу ноги держать спокойно.

– Дальше, дальше.

– Может, потом. Я слишком устала. Кроме того, еще столько котят нужно нарубить, глаза у них повыковыривать.

Я смотрю в таз.

– Это не котята. Это голуби, которых ты купила на рынке.

– Уверена? – Грет смеется и тыкает в окровавленные тушки. – Слушай. Слышишь? – Она прикрывает рот ладонью. – Мяу-мяу-мя-а-а-ау.

– Глупости какие. Это ты мяукаешь. И вообще, я знаю, чем все закончится. Принц целует Спящую Красавицу, и она просыпается…

Меня кто-то трясет. Потом мне по лицу бьют рукой, сначала слева, потом справа. Я смаргиваю – надо мной стоит Урсель.

– Прекрати.

Дядя Храбен хватает ее за запястье.

– Это еще зачем? Оставьте несчастного ребенка в покое.

– Что, пусть стоит тут еще пять минут с разинутым ртом и пялится в никуда? У нее какой-то припадок. Не смотрите на меня так – кто-то должен был что-то предпринять.

Ведьма Швиттер обнимает меня костлявой ведьминской рукой.

– Пойдем, Криста, пора нам спуститься.

– Нет! Нет! Подождите. – Я бросаюсь на папу, целую его. Он странного цвета, а щека у него такая, будто он только что вошел с улицы снежным зимним вечером. Глаза смотрят прямо на меня, но он не просыпается, и я все целую и целую его, пока дядя Храбен меня не оттаскивает. Затем ведьма Швиттер склоняется к папе и закрывает ему глаза, а я помню, как он это делал маме, после того как пооткрывал окна. Все расступаются, потому что явилась Йоханна, и лицо у нее ужасного серого цвета, как лужа, а под глазами темные круги.

– Конрад? Мне сказали, кто-то… – Она касается его запястья.

– Это просто заклинание, – говорю я ей. – Вам надо его поцеловать, и он проснется.

– Он умер, Криста, – говорит она плоским голосом. – Нет его.

– Нет, есть. – Я топаю и принимаюсь пинать дальний конец кровати. – Папа! Папа! Проснись.

– Невелика потеря, как выясняется, – говорит Мецгер, перекрикивая меня и пожимая плечами.

– Тш-ш-ш! – Ведьма Швиттер делается очень злая и кивает в мою сторону. – И так все плохо, и без… – Она пытается притянуть меня к себе, но я не даюсь.

– Слабонервный засранец собирался свалить, бросить важнейший исследовательский проект, который мог помочь тысячам героев. Более того, это оскорбление…

– Убью того, кто это сделал, голыми руками, – говорит Йоханна, глядя прямо на него. – Втопчу в землю.

Мецгер выставляет вперед подбородок.

– На меня только не смотри. Я не лазаю в потемках по спальням. Я бы его к стенке поставил да расстрелял.

– Это кто-то из них, – говорит дядя Храбен. – Должно быть, вырвались и нашли дорогу сюда.

– Не говори ерунды, – отвечает Йоханна, злобно глядя на него. – Как эти твари могли сбежать? Чертова стена вдвое выше тебя, да еще и с колючей проволокой по верху, под напряжением.

Я щиплю папу за пальцы ног под покрывалом. Пинаю кровать еще сильнее, и Йоханне приходится кричать, чтобы дядя Храбен ее расслышал. Он продолжает говорить, будто не разобрал:

– Я уже отдал приказ о дополнительной поверке…

– Быстро же ты. – Йоханна прищуривается. – И когда только успел?

– Чуть ранее. – Дядя Храбен и Йоханна пристально смотрят друг на друга. – Лучше уж так. – Она открывает рот сказать еще что-то, но он вскидывает руку, и она словно передумывает. – Они сейчас сверяют номера. Нужно показать пример – двести за одного. Чтоб свинье-убийце неповадно было. – Он оглядывается по сторонам. – Это наше внутреннее дело. Фрау Швиттер, мы можем поручить вам проделать все необходимое?

– Я его приготовлю, если вы про это. А малышке понадобится что-нибудь черное из одежды. – Она кладет руку мне на плечо.

– Не буду я в черном. – Не хочу, чтобы из меня делали ведьму.

– Спета твоя песенка про «не хочу» и «не буду», – объявляет Урсель, а у самой лицо довольное. – Никто с тобой тут нянькаться больше не станет. Девочки в приютах делают, что им велят, без разговоров. И растут быстро.

– Да что ж такое, Урсель, – говорит ведьма, – зачем же так черство. У нее только что отец умер.

– Папа не мертвый.

– Мертвее некуда, – говорит Урсель. – И незачем притворяться, что нет.

– Тупая жирная ведьма. – Она вскидывает руку, а я пячусь. – Мой папа не умер. – И тут Лотти спрашивает, что мы будем делать, если папа теперь мертвый. Кто за нами присмотрит? Я трясу ее. Она опять спрашивает, и я дергаю ее за волосы. – Он не умер. – Лотти спорит со мной. Говорит, что папа любит маму сильнее, чем меня, и ушел ее искать. – Папа не умер! – кричу я. – Не умер, не умер. – Лотти все говорит мне, что папа умер и мы с ней теперь совсем одни. Она все никак не замолчит, даже после того, как я беру ее за ноги и бью о стену, и кричу, чтобы перекрыть ее голос, и кричу, пока все в комнате, кроме нас с Лотти, не зажимают руками уши. Дядя Храбен склоняется ко мне, говорит что-то. Я царапаю ему лицо. Бегаю по комнате, плююсь и выкрикиваю очень скверные слова. Лотти права: теперь все ушли – мама, папа, Грет – и остались только эти противные люди. Я стукаю ведьму Швиттер и пинаю Мецгера по ногам. Херта пытается скрутить мне руки за спину. Урсель хватает меня за волосы и снова бьет по лицу. Я кусаю ее за руку и сплевываю кровь.

Ведьма возносит свою волшебную палку и трогает меня ею.

Все вдруг стихает. Я дрожу с головы до пят. Как будто не схватившееся бланманже.

– Хватит, – говорит она и выталкивает меня в другую комнату. – Сядь. Если хочешь поговорить или поплакать, лучше потише. Урсель принесет тебе теплого молока с медом. Надо выпить все до капли. Потом можешь немного поспать.

– Хлопотно с ней, – произносит кто-то. Мецгер. Я слышу его трескучий голос. – И все же… – Тут он смеется. – Рискну предположить, что кому-то может понравиться ее усмирять, когда время придет.

Дядя Храбен тоже смеется:

– Ода.

– Свихнутый ребенок. Ненормальная. Никогда не впишется в приличное общество. Ее надо изолировать.

По-моему, это Херта33, но ведьма Швиттер достала расческу и делает вид, что прибирает мне волосы, а на самом деле кладет на меня сонное заклятье. Проснувшись, вижу, что уже темнеет, а я не у себя в постели. На окнах зеленые занавески, пахнет мастикой. Напротив меня висит большой крест, а к нему прибит Иисус. У его ног – статуэтка Девы Марии, вся в синем, рядом коробка со свечами. Я лежу под покрывалом, в своей одежде, Лотти – под боком. Отталкиваю ее от себя.

Где-то рядом разговаривают люди. Я узнаю голос ведьмы Швиттер и дяди Храбена, а еще там есть другой, низкий мужчина, он рычит медведем, и дама – она обгрызает свои фразы до маленьких кусочков и выплевывает их в неправильном порядке. Я выбираюсь на лестничную площадку и смотрю вниз, но там темно, и я никого не вижу. Слова ползут червяками из темноты, как черти в жутком сне.

– Невозможно, – говорит рыкливый мужчина. – Совершенно невозможно. Поведение, которое мне описали, указывает на некоторое умственное отклонение, близкое к мании. Требуется психиатрическое вмешательство.

– Она свихнутая, в смысле. Я так и думала. – Это мерзкий голос Урсель.

Рыкливый мужчина откашливается.

– Я считаю, она подходящий субъект для шоковой терапии – в Эрлангене34 уже проведена кое-какая интересная работа, но, разумеется, это не мое поле экспертизы. Этого ребенка в любом случае, похоже, стоит держать изолированно, а у нас попросту нет соответствующих заведений.

– Недостаток дисциплины. Раздражительность. Другие девочки. Нет.

– Она пережила ужасное потрясение, – говорит ведьма Швиттер. – Это, несомненно, нужно учесть.

– Это не просто естественное расстройство из-за смерти ее отца, – вставляет дядя Храбен. – Тут все серьезнее. Со слов Йоханны – Aufseherin[63] Лангефельд35, – ребенок застал мать за актом самоубийства.