Темные числа - Маттиас Зенкель

набросились на искусственную икру, калитки и крымское шампанское, другие налегали на котлеты по-киевски, капустный салат и сыры с квасом или пивом, а третьи позволили себе всего понемножку. Только тренер Болгарии ограничился пепси-колой. Взглянув на доску, Мирейя поняла его сдержанность – сегодня Методиеву еще предстояло выступать в тренерском соревновании:

Фамилию Эдуардо зачеркнули пальцем, другим тренером не заменили: еще был шанс успеть к четвергу.

Методиев уставился на мониторы, покачивая ногой в такт одинокому, призывно помигивающему курсору. На экранах центрального и правого мониторов пока даже не появилась командная строка, они мерцали голубовато-серым цветом. Председатель оргкомитета Спартакиады в запотевших очках вошел в комнату и сообщил:

– Замок примерз, что тут поделаешь. Но Хьюго уже вставил первую пленку. Теперь скоро. Я оставил там своего помощника. Прошу извинить меня и Мирейю Фуэнтес, – сказал Соваков и протянул руку, словно освобождая проход в толпе или указывая место сбора. Мирейя поставила бокал с шампанским на стол и последовала за Соваковым, который закрыл за ними дверь и предложил взять его под руку.

Мирейя все рассказала. Она не замечала тележки с редькой, свеклой, редисом и ревенем и ожидавших лифта уборщиц, посматривавших так, словно они заранее готовы отразить все обвинения. Вынув тетрадку, она изложила Совакову просьбу кубинского тренера.

Вернувшись в складское помещение № 6, Соваков уведомил команду тренеров, что Эдуардо Пиньера, к сожалению, вынужден неопределенное время оставаться на карантине и обращается с просьбой позволить Мирейе Фуэнтес участвовать вместо него.

Соваков и Птушков тихо совещались. Методиев, Мютеску и Баатарн снова отвернулись к мониторам. Клайнверт перегнулся через подлокотник к тренеру Северной Кореи и зашептал что-то, прикрывая рот рукой. Чон сдержанным жестом дал понять, что не понимает, чего хочет немец. Тогда тот перевалился через другой подлокотник в сторону вьетнамского тренера. Чан задумался, взглянул на доску и только потом кивнул. Мирейя глотнула еще шампанского. Она пожалела, что тренер Анголы возится в холодильной камере, ведь на первой Спартакиаде Хьюго Маватику не раз заверял, что независимая Ангола будет вечно благодарна отважным кубинцам. Он, несомненно, поддержал бы просьбу Эдуардо.

Тем временем Сёллёши отставил стакан с пивом и погладил черную как смоль бороду:

– Учитывая, что это соревнование в первую очередь служит проверке и развитию наших возможностей, в интересах всех участников было бы посмотреть, какие решения нашел Эдуардо и на что способна его программа.

Чан возразил, что для участия в любом соревновании необходимо личное присутствие. Однако спортивный дух позволяет тренерам меняться местами. Если кто-то из коллег готов уступить свою позицию в расписании, то у кубинского тренера есть еще три дня до субботнего вечера на выздоровление. Тогда он сможет участвовать лично.

– Да уж, пресловутый спортивный дух, – усмехнулся Соваков. – Перенести выступление кубинского тренера придется в любом случае, Мирейе Фуэнтес необходимо разыскать пленки с программой. Пока неизвестно, куда их отправили после прибытия команды в аэропорт.

– Это открывает путь для махинаций, – заспорил Клайнверт. – Не поймите меня неправильно, но чисто теоретически у кубинского тренера будет возможность тайком продолжить работу над программой.

– Вы сами можете убедиться, что в карантинном отделении нет возможности работать, – бросила Мирейя. – Кстати, наша юношеская сборная очень обрадуется, если их кто-нибудь навестит!

– Наконец-то, – воскликнул Методиев и указал на экран левого монитора, где появилось несколько командных строк. – Последняя пленка. Копирование данных вот-вот закончится.

Козловски предложил немедленно проголосовать, и все взоры обратились к председателю. Соваков буркнул:

– Нет, нет, решать только вам.

Польский тренер сразу поднял руку, ставя на голосование вопрос: «Кто за то, чтобы пан Пиньера (или, в крайнем случае, его помощница) выступил на соревнованиях в субботу?».

Собота и Сёллёши без колебаний подняли руки. Методиев покачал головой. Под одобрительным взглядом Мирейи к голосующим «за» присоединилась Мютеску, а когда поднял руку Птушков, его примеру, сдержанно кивая, последовали Баатарн, Чон и Чан. Не участвовавший в голосовании Клайнверт заметил:

– Ну, раз уж мы доказали нашу непоколебимую солидарность, то кто-то из коллег, выступающих в субботу, должен поменяться местами с Пиньерой.

Хотя тренер из ГДР не произнес слова «объективно», Собота вздернул брови. Соваков заключил:

– Главный вопрос решен. Я возвращаюсь на пост.

Направляясь к дверям, он обернулся, и глаза его за стеклами очков лукаво блеснули (или так показалось в свете лампы на потолке).

– А вам, дорогая, желаю успешных поисков!

•

Два участника Спартакиады, войдя в лифт на четвертом, нажали кнопку верхнего этажа. Они ухмылялись так, будто им удалась какая-то ловкая проделка. От них так и веяло юношескими гормонами. В руках у долговязого была деревянная клавиатура, явно самодельная. Спину он держал очень прямо, возможно, виной тому была отвертка в заднем кармане брюк. Из ранца маленького толстячка свисал кабельный наконечник с девятиполюсным штекером. Выходя, Мирейя подмигнула и пожелала успешного исхода приключений.

На пороге номера она со стоном сбросила туфли. Усевшись на край ванны, Мирейя подставила ноги под приятно прохладную воду, дождалась, пока капли высохнут, подпилила ногти. Немного расслабившись, она подошла к окну. Уже смеркалось. На юге по небу бежали темные клочья облаков. На их фоне отчетливо выделялся празднично освещенный Главный павильон ВДНХ с памятником Ленину. Яркие фонари вдоль прямых, как стрела, аллей всесоюзной выставки напоминали сверху перфорацию остановленной кинопленки. Может быть, иногда ночами сквозь пленку тускло просвечивает царское имение Алексеевское или мусорная свалка николаевских времен, погребенная под главной витриной Советского Союза… Города то и дело неустанно рассказывают истории, непрошено и многоголосо, и не всегда в интересах архитекторов и их заказчиков: почему достижения народного хозяйства, выставленные в роскошном павильоне, не продаются давным-давно во всех магазинах страны? Почему вдоль железной дороги от Москвы до Ленинграда столько ветхих деревенских домиков, а девушки в фонтане «Дружба народов» блестят золотом?

Сейчас Мирейю не интересовали ни неразрешимые диалектические противоречия, ни иные запутанные ситуации и взаимоотношения. Она хотела обдумать возможный план действий на ближайшие дни. Ее нисколько не беспокоило, что вокруг вспыхивали все новые и новые разрозненные огоньки, напротив: чем дольше она на них смотрела, тем увереннее себя чувствовала. Если бы на горизонте вдруг замерцала полоска моря, ночная Москва, быть может, поглотила бы и ее.

В круге света у станции метро «ВДНХ» все еще мелькали пешеходы и тотчас исчезали – кто в автобусах, кто в тени. Два бензовоза и грузовик мчались по проспекту Мира в восточном направлении, за ними несся катафалк – какой русский не любит быстрой езды? Прислонившись к оконной раме, Мирейя разглядела даже Останкинскую телебашню, которая, как минарет, вздымалась в ночное небо. Вспугнутый