Темные числа - Маттиас Зенкель

отказа набит носителями информации, а на них записана программа, с которой он собирался участвовать. Мирейя должна убедить Совакова и тренеров других команд, что имеет право принять участие в тренерском соревновании в качестве представителя Эдуардо. Ей нужно только подключить носитель информации к конкурсному компьютеру и запустить программу: «RUN». Сказав это, Эдуардо написал команду указательным пальцем на стекле. От вертикальной палочки буквы «R» остался след. «Вопрос чести!»

– Хорошо, хорошо, я попробую, – сказала Мирейя и вытащила тетрадку из-под халата. Записав слово в слово просьбу Эдуардо к коллегам, инструкции по управлению программой (одну команду) и шифр кодового замка от чемодана, она осознала проблему.

– Что такое?

Носители информации, к счастью, не нужно передавать через санитарный шлюз, чемоданы не помещали в карантинную зону. Проблема в том, что ни Эдуардо, ни вахтеры не знали, куда отправили багаж членов команды. В Ховринской больнице его точно нет. Может, автобус, который должен был отвезти сборную в гостиницу, доставил чемоданы в «Космос»? Или багаж, чего доброго, до сих пор в аэропорту?

Шлыков подремывал на заднем сиденье. Когда Мирейя его разбудила, он испуганно подскочил и потянулся.

– Само собой, я могу отвезти вас и в Шереметьево-2. Но я не думаю, что они что-то отдадут. Скорее всего, багаж еще на таможенном складе, тут ваши товарищи из посольства должны подключаться. В любом случае, самое позднее в половине шестого меня призовет долг, – сказал он и показал на таксометр с нулями.

•

В «Космосе» жизнь бурлила. Толпы возбужденных участников Спартакиады устремлялись из корпуса для заседаний к столовым, а кураторы шикали, расширяя частотный диапазон. Мирейя не испытывала ни малейшего желания фильтровать и демодулировать исходящие сигналы: кто сколько очков набрал, каким приемом решается такое-то и такое-то задание, что будет вечером, ЕСЛИ… И ВОТ… ЕЩЕ… КАНАЛ… – все сливалось в неясный шум. Крепко прижимая локтем сумку, Мирейя пробиралась к стойке регистрации.

– Нет, – ответила администратор, – багаж кубинской сборной не доставляли… Повторите еще раз имя… Нет, никаких сообщений для вас тоже не передавали… С кем переговоры?.. Гавана? Ориентировочно через два-три часа соединим с вашим номером.

Мирейя как раз собиралась войти в лифт, когда из-за багажной тележки вдруг вынырнул Радионцев. Было заметно, как вымотал долгий конкурсный день помощника председателя оргкомитета: голова, казалось, держится на плечах только благодаря туго завязанному галстуку.

– Хорошие новости, – хрипло сообщил Радионцев. – Мы наконец узнали, в какой больнице ваша команда; надо признать, все получилось несколько своеобразно, не нашлось свободного карантинного отделения, которое могло бы вместить всех, так что пришлось решать на ходу, не хотелось ведь разлучать ребят, это было бы жестоко, вдали от дома, одни, в больнице, разве можно, а завтра утром мы им цветы…

Мирейя перебила его:

– Эдуардо Пиньера попросил меня срочно передать одну просьбу председателю Совакову.

– А, так вы уже общались с тренером, – сипло сказал Радионцев. Без ущерба для головы он развязал галстук, доказав, что еще сохранил запас прочности. – Отлично, отлично… Просто камень с души. Но ваша просьба сейчас некстати, начинается внеочередное совещание тренеров, которое…

– Отлично! Просьба Эдуардо Пиньеры касается именно этого совещания.

Тут голова Радионцева все же слегка опрокинулась набок. Он искоса посмотрел на Мирейю снизу вверх и, видимо, понял, что она понимает, что он понимает, что она понимает, что необходимые решения будут приниматься на другом уровне.

– Пойдемте, – вздохнул он и пропустил ее в кабину лифта. Неуклюже ткнув ключиком в панель управления, он запустил механизм, и кабина двинулась вниз, на цокольный этаж, для которого на панели не было кнопки.

В коридоре подвала стояли ящики с кое-как вымытыми, кисло пахнувшими бутылками из-под молока. Еще были тележки, наполненные чистящими средствами, румынским красным вином и пакетами риса. Два помощника повара стояли с таким ошарашенным видом, словно их застигли за чем-то неприличным. Мирейя и Радионцев прошли через вращающуюся дверь, и через пятьдесят метров коридор закончился большой проходной комнатой с кафельными стенами. Впереди Мирейя увидела два грузовых лифта, слева – шесть металлических дверей, ведущих в холодильные камеры, а справа – шесть двойных дверей, за которыми, если верить надписям, находились складские помещения I, II, III, IV и V. За распахнутой настежь шестой дверью открывался вид на уютно расположившуюся компанию: здесь собрались тренеры на так называемое совещание. Клайнверт, погрузившись в кресло, разглагольствовал на русском без акцента: «…При этом результаты расчетов и классовый подход должны рассматриваться как единое целое» и все в таком духе. Чон, его соперник из Северной Кореи, одобрительно кивал; в этой специальной сфере переводчик им не требовался. Всякий раз, когда Клайнверт называл что-то «объективным», чехословацкий тренер вздергивал брови, от чего создавалось впечатление, что у Соботы дискинезия или невралгия. Остальные семь тренеров сидели тут же полукругом у журнального столика, на котором стояли три монитора. Электропровода и кабели для передачи данных уходили вверх, соединяясь в жгут, который исчезал на потолке в кабельном канале. Торшеры в задней части бывшего склада освещали стол с обильными закусками и школьную доску.

Когда Радионцев постучал о косяк двери, Клайнверт умолк и глазки его потонули в толстых складках кожи. Тренер советской сборной обернулся и оценивающе посмотрел на Мирейю. Разноцветные глаза Птушкова – отталкивающие и страстные одновременно – озадачили ее: она никак не могла понять, о чем он думает. Когда Птушков повернулся к Радионцеву, взгляд его сразу посуровел:

– Да?

Сотрудник оргкомитета Спартакиады откашлялся и покаянно доложил:

– У представителя кубинской сборной срочное сообщение для председателя Совакова.

– Он там, за компьютером с Хьюго, – ответил Птушков.

Мирейя заметила за дверью вешалку с зимними пальто и меховыми шапками. Рядом стояли шесть алюминиевых чемоданчиков. Ближайший был заперт навесным замком и стянут двумя ремнями. На нем красовался нарисованный от руки герб Народной Республики Болгария.

– Я поставлю его в известность, если это не противоречит правилам, – сказал Радионцев.

Клайнверт, сопя, выбрался из кресла и молча направился к столу. Остальные тренеры с помощью жестов и мимики, имевших как национальный, так и личностный характер, тоже выразили равнодушие.

– Ну, тогда… – прохрипел Радионцев. Вооружившись ушанкой и пальто, он исчез в одной из холодильных камер.

– Разрешите пока предложить вам что-нибудь, – обратился Птушков к Мирейе, широким жестом указав на стол с деликатесами. – Ну что ж, коллеги… От имени председателя Совакова приглашаю подкрепиться. Угощайтесь. Как известно, остатки сладки.

Клайнверт уязвленно выпятил губы, поставил наполненную до краев тарелку на подлокотник, а потом уже опустился в кресло.

– Хорошо поработал, хорошо поел, – протрубил Козловски, а Сёллёши поддержал:

– Мозг подзаправил, душу смазал!

Тренеры, что называется, принялись демонстрировать характеры и предпочтения: одни