Опаленные войной - Богдан Сушинский

— Сам ты пооткровенничать с ним не захочешь, комендант?

— В крайнем случае. А вы по очереди: один отдыхает, один присматривает.

— Уже понял. Как монахини-кармелитки.

Грошев зашел к нему через час. В старой гимнастерке, в изорванных, явно великоватых галифе, в разбитых сапогах.

— Вот, обмундировали твои архаровцы, я вас спрашиваю. Более человеческого обмундирования у тебя, лейтенант, не найдется?

Громов молча осмотрел его, сел и ничего не ответил.

— Нет, значит, — понял капитан. — Господи, как же я предстану перед комдивом, комполка?

— Где ваши бойцы, капитан? Как вы здесь оказались?

— В том-то и дело: где бойцы? Сам хотел бы знать. Там они все, на том берегу. Весь дивизион, — нервно прошелся по КП Грошев. — Давай выйдем отсюда. Гарь, плесень… Хоть отдышусь, пока немцы притихли.

На том берегу действительно все затихло. Зато на этом, на окраинах города и южнее дота, одна за другой взлетали в небо ракеты и по всей огромной излучине долины слышалась стрельба. Вернее, даже не сплошная стрельба, а время от времени возникающая перестрелка, напоминающая беспорядочную охотничью пальбу в ночном лесу.

— Я просил твоих хлопцев, чтобы осмотрели излучину реки, вдруг еще кто-нибудь добрался. Они пошли к реке?

— Нет.

— Почему? Почему не пошли, лейтенант? В Днестр нас бросилось четверо. Может быть, еще хотя бы один…

— Где они будут искать их сейчас? Выплывут — значит выплывут, окопники наши, что у берега дежурят, подберут, помогут. Документы у вас имеются?

— Одни корочки размокшие остались. Сержант твой видел, меня ведь так по реке несло… Трижды с утопленниками «целовался». И что ты думаешь: хватался даже за них. Если бы не бревно, черта добрался бы. Да только лучше было бы на дне остаться. Ни одного бойца не сохранить! Я вас спрашиваю! — Бас капитана куда-то исчез. Покуривая самокрутку, он говорил вяло, с тоской, почти беспрестанно растирая кулаком простуженную грудь. — Боишься, что немцы зашлют к тебе в дот своего «бранденбуржца»?

— Не боюсь, остерегаюсь. Если угодно, сохраняю бдительность. А вам что, приходилось сталкиваться с «бранденбуржцами»?

— И с ними — тоже. Конечно, вам здесь, за рекой, да за нашими спинами… А там, на той стороне, — ад. Там ад был, лейтенант, только кому об этом расскажешь? Кто поверит, я вас спрашиваю?

— У каждого своя война и свой ад. Никаким рассказам-пересказам это не подлежит.

— Тоже верно. А что касается бранденбуржцев… Мне их немцы сразу троих подбросили, не поскупились. Кстати, отсюда шли, из-за реки. Один под нашего лейтенанта подладился. Старшину убило, так он принял командование над новичками из пополнения и привел взвод на передовую, на усиление моего дивизиона. Лейтенант, приведший взвод новичков прямо от военкомата на передовую! Кому бы в голову пришло заподозрить в нем немецкого агента? Двое, что были с ним заодно, вроде из наших, а лейтенант — точно немец. По-немецки говорил, как мы с тобой по-русски. Хоть и с виду чернявый, немцы — они ведь все больше рыжие да белесые.

— Чернявый! — насторожился Громов. — Чуть меньше меня ростом. Прямой, приплюснутый нос, широкий подбородок, жесткое такое выражение лица…

— И улыбка… Улыбка леденящая, — дополнил капитан этот скудный портрет, невольно поднимаясь при этом. — Он что, и здесь побывал, по боевым порядкам вашим прошелся? Когда вы встречались с ним?

— Давненько, почти неделю назад.

— Неделю? Ну да, мы ведь теперь из окружения. В балке в пещерке одной прибрежной прятались. А тогда мы еще фронт держали. В две линии окопов.

— Получается, что вы наткнулись на него еще до операции на мосту, после которой он бежал из плена, — вслух соображал Громов. — Кстати, по реке ушел, вплавь. Говорят, шел как торпеда. О диверсии на мосту слышали?

— Когда немчура переодетой в красноармейское поперла? Слышал, конечно. Так он и там успел?

— Успел.

— А ведь действительно опытный диверсант…

— К тому же эсэсовец. Оберштурмфюрер.

— Большой чин, что ли?

— Оберштурмфюрер? Не такой уж большой, вроде нашего старшего лейтенанта. Но опыт, соответствующая подготовка. Если это действительно Штубер, значит, он успел побывать здесь еще до провокации на мосту. Неужели высаживался с десантниками-бранденбуржцами?

— Очевидно, с ними. О десанте я тоже слышал.

— Сколько ж он будет гулять по нашим тылам? Пора бы остановить.

— Давно пора, — спокойно согласился капитан. Докурил самокрутку, втоптал окурок каблуком сапога в землю и принялся скручивать новую. — Да, видимо, некому останавливать. Не готовы мы к их «бранденбуржничеству» — так следует понимать. Ты-то с ним как познакомился, с этим эсэсовцем?

— В плен взял.

— Его? В плен?! Как же тогда получилось, что он снова?.. Взял да не удержал? Я вас спрашиваю!

— Не удержали его другие. Туго, слишком туго связывает нас с этим эсэсовцем война. Прямо-таки кровавыми узами.

— С этим не спорю: кровавыми.

С того берега в небо взлетела гирлянда осветительных ракет, и тотчас же разгорелся бой. Капитан взбежал на склон, потом взобрался на «крышу» дота и уже оттуда напряженно наблюдал, а точнее, прислушивался к тому, что происходило по ту сторону Днестра.

Поднимаясь к нему, Громов четко представлял себе, о чем думает сейчас этот человек: «А вдруг где-то там, в степи, еще каким-то чудом уцелело хотя бы два-три бойца из моего дивизиона. Или хотя бы полка».

— Господи, ну хоть бы один нашелся! Хоть один прорвался бы, — словно вычитал его мысли капитан. — Завидую тебе, Громов, хотя и завидовать, по солдатским меркам, особенно нечему. Но все-таки под твоей командой дот, гарнизон. С тобой твои солдаты. А как я покажусь, с чем предстану перед своими: без бойцов, без личного орудия и, считай, без документов?

— Да, хотя бы один, — мрачно согласился Громов. Он почему-то верил, что капитан Грошев не из тех, кто мог бы бросить остатки своего дивизиона и бежать. Но это он, а поверят ли капитану в тылу?

Перестрелка на том берегу становилась все слабее. Снова гирлянды ракет, две последние очереди из автомата — и… тишина. Какая драма разыгралась в эти ночные часы на правом берегу Днестра, кто сложил голову, кто попал в плен? Поди знай.

— Считай, последняя стычка… — удрученно проговорил капитан.

— Думаете, кто-то из ваших?

— Вряд ли. К реке сейчас многие прорываются. Там — плен, здесь — свои. Причем на небольшом участке.

— Очевидно, вам лучше остаться здесь, с бойцами, которые держат оборону, в пределах укрепрайона.

— Просто взять винтовку — и рядовым, в строй? В чужой строй? Я вас спрашиваю!

— Да хоть бы и рядовым. В чужой. Зато в бою, «на поле славы», как говаривали в старину русские офицеры.

— Об этом же думаю, лейтенант, об этом же: нет-нет, я не против того, чтобы винтовку — и в строй. А только долг обязывает разыскать свой полк, дивизию, доложить, что произошло с вверенным мне дивизионом.

— Ну, найдете… Что дальше? — Громову жаль было этого офицера, вся вина которого состояла в том, что он не погиб вместе со своими солдатами. Он понимал, что объяснить командованию и контрразведке, почему его бойцы остались на том берегу, а он оказался на этом, — капитану будет непросто. И в трибунале понять его тоже не смогут, и не захотят.

— А что дальше? — пожал плечами Грошев. — Доложить и ждать.

— Своей участи.

— Ты бы, конечно, остался? Только честно, лейтенант.

— Остался бы. И не из страха перед той самой участью. Просто не дело это: в такое время мыкаться по тыловым штабам, доказывая, как и почему ты остался без солдат…

— Ты мне хоть какое-нибудь оружие можешь выдать? Мой пистолет остался в реке.

— Кажется, в арсенале дота есть пистолет.

— Наш, ТТ? — ожил капитан. — Вот было бы хорошо!

— Немецкий. Возле убитого офицера подобрали. А что, трофейный — это ведь тоже неплохо. Как бы в бою добытое оружие.

— «Как бы», — обиженно хмыкнул Грошев. — Видел бы ты, сколько всего валялось там перед нашими окопами. И вот, в конце-концов, предстаю перед вами без оружия, без людей, без документов. И это я, капитан Грошев. Я вас спрашиваю.

— Готовьтесь в дорогу, капитан, — сухо посоветовал Громов.

А еще через час Грошев предстал перед ним в своем подсушенном комсоставском обмундировании, растоптанных солдатских кирзяках, с пустой кобурой и шмайсером за плечом.

— Вот и обещанный пистолет, — вручил свой подарок Андрей. — С одним патроном, от гарнизона дота. Считайте наградным оружием.

— Премного благодарен.

— Не знаю, выживу ли я. Но в любом случае ссылайтесь на меня, лейтенанта Громова, как на свидетеля того, что вы не дезертир.

— Это по-офицерски. Последний патрон, — одобрительно констатировал капитан, проверяя переданное Громовым оружие. — Самый раз. Патрон, которого мне не хватило на том берегу, когда понял, что если и переправлюсь через Днестр, то уже без бойцов. Спасибо за этот, последний… — обронил капитан, неохотно покидая теплый гостеприимный дот.