Еще раз про любовь, деньги и женское счастье - Лана Балашина

— Ты, Алексей, конечно, герой и не приучен бросать женщин и детей в беде...

Настроение у меня совершенно неожиданно стало хорошим, и я с удовольствием наблюдал за ней.

— Ну вот, а говорила, не надоест. — Она непонимающе глянула на меня, и я пояснил: — В смысле, что тебе хочется, чтобы тебя ревновали.

— И где тут ревность, скажи?

Я ухмыльнулся:

— Понимаешь, такая ревность, как тебе нравится, только в кино бывает. А в жизни все проще. Не буду же я с кинжалом за тобой бегать?

Она заинтересованно глянула в мою сторону:

— Но претензии у тебя действительно есть, или ты просто так дурака валяешь?

— Претензий у меня нет, а вот за пацана меня держать не надо. Я тебе и так помогу, только врать мне незачем.

— Когда это я тебе врала?

— Ну не врала, а умалчивала. Почему о муже своем мне ни слова не сказала?

Она покусала нижнюю губу, и тихо сказала:

— Я говорила, только ты не слышал.

— Это про то, что он вегетарианец? Или на диетах сидит, я уж не помню?

Лина укоризненно глянула на меня:

— Меня ругал, что я о тебе расспрашивала, а сам? Не упоминала я, что он вегетарианец. Коля не удержался и проговорился?

Я махнул рукой:

— Как же, проговорился. Вы все заняли круговую оборону, и молчите, как партизаны. Что я обо всем этом думать должен? Что вернемся в Москву, кончится наш курортный роман, как там у классиков? В прихожей звонит телефон, и т.д. И Алексей уже побоку.

Она потрясенно глянула на меня:

— Алеша, ты Чехова читал? Ты меня пугаешь, когда классиков цитируешь.

Я положил руки на руль и сказал:

— Ладно. Не хочешь говорить, не надо. Наверное, если бы он упомянул Чехова, ты бы не удивилась. Как же, он воспитанный и интеллигентный, а я валенок сибирский.

Я разозлился. Повернулся к Лине и увидел, что она улыбается.

— Почему сибирский? — только и спросила.

Теперь уже я отталкивал ее руки, а она тянулась ко мне, взобралась на сиденье с ногами и целовала меня нежными, чуть солоноватыми от недавних слез губами. Долго сопротивляться в таком положении невозможно. Ее свитер задрался, открыв полоску загорелой кожи, я положил руки на ее бедра. Она застонала где-то у моего уха, отчего у меня перехватило дыхание. Ничего уже не соображая, я стал стягивать ее свитер.

В этот момент дверь с моей стороны открылась, и около машины я увидел двух парней с перекошенными лицами и пистолетами в руках. Лина мигом перебралась на свое сидение и пыталась поправить свитер и волосы.

Ребята первыми пришли в себя:

— Извини, если помешали. Павлов просил приглядеть за твоей машиной, мы видим, ты посреди улицы стал, думали, случилось что. Ты б хоть от фонаря отъехал, по случаю.

— Ага, в темноте вы меня и пристрелили бы от лишней бдительности.

Ребята помялись:

— Тут такое дело, Павлов велел оказать помощь, если что.

Я посмотрел на Лину:

— Да пока сам справляюсь.

Парни рассмеялись, еще раз игриво извинились, что помешали, сели в машину и отъехали, коротко посигналив.

Лина сидела с расстроенным лицом:

— Господи, стыд какой! Видишь, как ты на меня плохо влияешь? Не хватало, чтобы нас арестовал патруль за нарушение общественного порядка.

Я ехидно улыбнулся ей:

—  Между прочим, это ты на меня набросилась. И если бы они появились парой минут позже, неизвестно, что увидели бы, — потом добавил, подумав, — хотя я совершенно не прочь еще раз нарушить общественный порядок.

Лина засмеялась:

— Ну уж нет.

Она придвинулась ко мне, положила голову на плечо, отвернулась, спрятав от меня лицо. Помолчала с минуту и тихо сказала:

— Алеша, я не знаю, как у нас с тобой дальше сложится. Только не хочу, чтобы ты думал, что я молчала о муже, чтобы потом вернуться и жить с ним по-прежнему.

Я погладил ее волосы, хмуро сказал:

— Знаешь, если не хочешь, можешь не рассказывать.

Лина вздохнула и сказала:

— Всегда стыдно признаваться в собственной глупости, правда? Я училась в институте, группа была в основном из девочек. Нет, конечно, мальчишки тоже были, но мне никто не нравился. Знаешь, у меня есть образец мужчины перед глазами, это мой папа, и я думала, что у меня тоже все будет так, как у них с мамой. Потом я попала на практику в банк, познакомилась с Сергеем. Он классный специалист и многому меня научил. Кроме того, он красив, хорошо одевается, все девчонки мне завидовали. Он как-то сразу стал выделять меня, мы ходили на разные тусовки, я стала приглашать его домой. Однажды я проговорилась ему, что мечтаю попасть на концерт Монсеррат Кабалье, и на мой день рождения он подарил мне билеты. Он сговорился с папой заранее, паспорта и визы были готовы, и мы слетали на концерт в Париж. Знаешь, его работа очень много для него значила, мы не могли много времени проводить вместе, и я могу объяснить все произошедшее со мной потом только дефицитом времени. И собственной глупостью, конечно. Уже сказав все «да», я поняла, что он совсем не такой, каким кажется, не настоящий.

Она с трудом подбирала слова. Временами замолкала, я гладил ее волосы и ждал, когда она выговорится.

— Понимаешь, вот с этими дурацкими билетами. Он ведь их достал не от большой любви ко мне, а потому что это круто — достать девушке билеты в Париж на концерт. На престижные тусовки попасть — это тоже круто, хотя я ни разу не слышала, чтобы он о ком-то отозвался хорошо. Вот ты говоришь, Чехов, интеллигентный человек. Я уверена, что Чехова он читал в школе, потому что учителя заставляли. А в обществе он о нем и упоминать не будет, вот Маркеса приплетет где-нибудь к слову, хотя «Сто лет одиночества» у него на тумбочке в спальне полгода лежала. По-моему, он ее так и не осилил. С удовольствием он читает только иллюстрированные журналы про тюнинг машин и компьютеры. Но Маркес — это круто.

Вдруг она замолчала. Резко повернулась ко мне:

— Понимаешь, когда вот так рассказываешь, кажется, что все это чепуха. Может быть, он хороший человек, но у нас с ним разный обмен веществ. Такое ощущение, что мы дышим разным воздухом. Первое время нас спасало то, что мы оба много работали, редко виделись дома. Потом я испугалась, что папа заметит неладное и расстроится. Я у него в любимицах, и мне ужасно стыдно, что со мной так все получилось. Сергей тоже не хотел посвящать папу в наши проблемы. И как-то все утряслось. Так и жили, каждый сам по себе. А на новый год к нам на дачу должны были приехать друзья Сергея по работе, вместе с женами. Сергей купил у потомков художника Вересаева эту дачу и очень ей гордился. Мне больше всего хотелось встретить Новый год со своими, но я даже и подумать об этом не могла, чтобы не обидеть Сергея. В общем, я занималась организацией праздника. Моя сотрудница пожаловалась, что и она, и муж купили елку. Елка была красивая, я забрала ее и, чтобы не тащить в квартиру, решила забросить ее на дачу. Когда я приехала туда, около дачи стояла машина Сергея. Я еще ничего не поняла, вошла в дом и увидела одежду, разбросанную по полу, он и его подруга расположились в спальне на втором этаже. Я от неожиданности еще послушала их несколько минут, потом повернулась и тихо ушла оттуда. Правда, от растерянности забыла елку около крыльца. Дома я спокойно все обдумала и перенесла свои вещи из спальни в бывший папин кабинет. Новый год мы встретили, как положено, я с Сергеем не разговаривала ни о чем. Думаю, что он обо всем догадался, иначе как объяснить, что он даже формально не пытался меня вернуть в спальню.