Мифы Восточной Сибири - Татьяна Владимировна Муравьева

который так же, как и верховное божество, может влиять на людские судьбы. Бездетные женщины испрашивали у него потомство, причем считалось, что ребенок, дарованный Дьылга Тойоном, надежно защищен от всяких несчастий.

Божеством судьбы почитался также Тангха Хаан Тойон, предопределяющий время человеческой кончины. По свидетельству А. Е. Кулаковского, «про Тангха якут вспоминает лишь в последнюю минуту жизни, когда видна неизбежность смерти от какого-нибудь несчастного случая»[43].

Сюгэ Тойон — бог-громовник. Его имя переводится как «топор-господин». Гром — это стук копыт его коня, а молния — топор, которым он разит злых духов. Согласно народному поверью, под деревом, сгоревшим от удара молнии, можно найти камень — «топор грома», который приносит счастье и служит оберегом от нечистой силы.

Якуты, 1865 г.

Российская национальная библиотека

Посредницей между богами и людьми почиталась Иэйэхсит (Айыысыт) — богиня-покровительница счастливых людей. Якуты представляли ее в виде красивой, богато одетой женщины или в виде белой кобылицы. По другим сведениям, иэйэхсит — не имя конкретного божества, а наименование целого разряда женских божеств, способствующих размножению людей и животных. Свои иэйэхсит есть у людей, коней, рогатого скота, собак.

Покровительницей рождений является также Нэлбэй айысыт — богиня плодородия. Нэлбэй айысыт дарует людям потомство, вкладывая душу ребенка в темя мужчины, откуда она переходит в утробу женщины, обретает там плоть и, наконец, рождается на свет. Нэлбэй айысыт сама присутствует при родах и охраняет ребенка в первые три дня его жизни. По прошествии этих трех дней полагается совершить обряд проводов Нэлбэй айысыт, в котором принимают участие только женщины. Если Нэлбэй айысыт не дает детей, то о потомстве просят бога судьбы Дьылга Тойона.

Наряду с божествами якуты почитали духов-хозяев, связанных с силами природы и различными природными объектами. Такие духи имеют общее название иччи, хотя четко разграничить понятия «божество» и «дух» не всегда возможно.

Дух-хозяйка земли Аан дархан хотун представлялась якутам благообразной старой женщиной, обитающей на священном дереве. Она способствовала весеннему возрождению природы, плодовитости скота. Весной ей приносили жертвы у старых деревьев, которые обвивали веревкой из конского волоса, украшали миниатюрными изображениями телячьих намордников, сделанных из бересты, и пучками конского волоса.

Детьми Аан дархан хотун считались многочисленные эрэкэ-джэрэкэ — духи деревьев и трав.

Особым почитанием у якутов пользовался Бай Байанай, дух — хозяин леса, покровитель диких животных и птиц, податель удачной охоты. Его представляли в виде веселого, шумного старика.

Обращаясь к нему, охотник говорил:

О ты, кто щедр и заботлив,

кто каждому дарит удачу…

О ты, господин таежный,

наш дедушка богатейший!

Ты взял бы меня с собою

в артельщики на охоту —

жду помощи от тебя![44]

Важное место среди духов-хозяев принадлежало духу огня Уоту Иччитэ. По свидетельству А. Е. Кулаковского, «это самый великий из всех иччи, возводимый до степени божества и почитаемый больше богов». Огню приписывалась мощная очистительная сила, а кроме того, через огонь происходило «кормление» — задабривание всех остальных иччи. В обращении к духам-хозяевам говорилось:

Через красную пасть огня,

Через синюю пасть огня

Вас, хозяева, я кормлю!

Ешьте яства мои, молю!

О, моя ворожба, лети

И не знай преграды в пути![45]

Духи-покровители были не только у диких, но и у домашних животных. Джёсёгёй тойон покровительствовал коням, якуты представляли его в человеческом обличье или в образе могучего жеребца. Исэгэй айысыт почиталась покровительницей рогатого скота. Она обитала на небе, но, когда приходило время телиться коровам, спускалась на землю. После благополучного окончания отела хозяева совершали обряд проводов Исэгэй айысыт.

Якуты верили, что в водоемах обитают речные и озерные бабушки — эбэ, которые посылают улов рыбакам. Озерные бабушки добры и справедливы и могут наказать за неблаговидный поступок.

Жили некогда старик и старуха, и было у них две дочери. Старшая — мрачная и угрюмая, с черной, злобной душой, а младшая — добрая и веселая. Но старик со старухой почему-то не любили обеих своих дочерей.

Однажды случилась в их улусе страшная засуха. Раскаленное солнце посылало на землю такие жаркие лучи, что сохла трава на пастбищах, горели леса, не росли грибы и не вызревали ягоды, а люди и животные голодали.

Однако старик худо-бедно, но все-таки добывал пропитание себе и своей семье. Неподалеку от их жилища было маленькое озеро, в котором жила его хозяйка — добрая Озерная бабушка. Каждый день давала она старику четырех карасей — ему самому, его жене и двум дочкам.

Но разве одним карасем наешься? И вот старик сказал жене: «Давай отведем наших дочерей в лес и там оставим. Их съедят дикие звери, а нам с тобой каждый день будет доставаться по два карася». «Это ты хорошо придумал», — ответила старуха. Позвала она дочерей и говорит: «Завтра пойдете с отцом в лес по ягоды. Может быть, хоть немножко наберете, все не так голодно будет».

На другое утро взяли девушки кузовки, отец для виду тоже прихватил тымтай[46], и отправились в лес. Долго бродили, да ничего не нашли: нет в лесу ягод, все посохли. Вышли на полянку. Старик говорит: «Устал я, да и спину что-то прихватило. Вы вокруг еще походите, а я здесь на пеньке посижу». Ушли сестры в чащу, а старик набросил на пенек свою доху, сверху нахлобучил шапку и поспешил домой.

Девушки наконец нашли место, где росло немного брусники. Собирают они ягоды, поглядывают назад, видят сквозь стволы лиственниц отцовскую доху и шапку и думают: «Сидит старик на пеньке».

Обобрали сестры всю бруснику, вернулись на полянку, смотрят — а вместо отца только его доха и шапка, и пустой тымтай рядом валяется. Поняли девушки, что отец их бросил, испугались, стали плакать.

Потом младшая сестра вытерла слезы и говорит: «Слезами горю не поможешь. Надо дорогу к людям искать, иначе сгинем в лесу». А старик нарочно вел их запутанными тропками, чтобы они не понимали, с какой стороны пришли. Взялись девушки за руки, стали пробираться сквозь чащу наугад.

А солнце уже закатилось, темно стало в лесу. Вдруг слышат — грохот, будто горы сошли со своих мест и шагают по лесу. Зашатались вековые деревья, и выехал из чащи абаасы — однорукий, одноногий и одноглазый великан