Неслучайные люди - Маша Трауб

умел превратить в тапочки. Бегай куда захочешь. Хоть по этажам целый день. Великий был сапожник. Его все любили, обожали. Он нашему бывшему главному такой внутренний каблук вшил, что тот на пять сантиметров вдруг вырос. Все удивлялись, откуда такой трюк? А это дядя Жора придумал, чтобы главный чувствовал себя уверенно – тот всегда страдал, что ростом не вышел и ниже даже собственной секретарши. А как в ботинках дяди Жоры начал ходить, так мужчиной себя осознал.

– О, Юрик, дорогой, ты, когда здесь оказываешься, говоришь с акцентом. – Из задней комнаты выглянула женщина.

– Я еще ничего не успел сказать, – улыбнулся замглавного и тепло ее обнял.

– Значит, я слышу, как ты думаешь, – ответила та. – Только опять мне не говори про Нику. Все хорошо с ним. Замерз немного, но отогрелся. Спит, не буди его.

– Нику? – подал голос Леха, который ничего не понимал.

– Колян, Коля. В этом доме его всегда называли Ника, – объяснил замглавного.

– Юрик, ты пришел с другом? Вы голодные? Тогда идите мойте руки, и за стол.

– Да, тетя Валя, это Алексей, наш друг, – представил его замглавного.

– Алехан? Встань вот сюда, под лампочку. У тебя нет родственников в Армении? Наверняка есть. Как называла тебя твоя бабушка? Не помнишь? Почти никто не помнит.

– Тетя Валя у нас как тест на родство, – рассмеялся замглавного, – хочешь найти родственников в Армении – обратись к тете Вале, она тебе пятиюродных братьев отыщет.

– Юрик? – тихо спросил Леха, когда они мыли руки в крошечной ванной.

– Юрий, но тетя Валя всегда меня называла Юриком, – ответил замглавного.

– Мальчики, еда остывает! Юрик, ты знаешь, как я это не люблю! – крикнула из комнаты тетя Валя.

– Все, пойдем. Главное – ешь побольше и не отказывайся. Иначе тетя Валя тебя кухонным ножом зарежет, – со смехом дал инструкцию замглавного. Леха только сейчас узнал, что у него было имя – Юрик, Юрий. Сколько лет работал и даже не поинтересовался, как зовут-то? Замглавного и замглавного. Да и не общались они особо до сегодняшнего дня.

– Вы на службе? – уточнила тетя Валя.

– Да, – кивнул Леха.

– Тогда вам полегче. – Она плеснула в рюмку из графина.

Леха глотнул и перестал дышать. Напиток оказался слишком крепким и таким же невероятно вкусным – с запахом трав и специй.

– Это тархун, – пояснила, смеясь, тетя Валя, – сама делаю.

– Если это полегче, тогда что покрепче? – спросил, отдышавшись, Леха.

– Вот это. – Тетя Валя налила в рюмку из другого графина.

Леха выпил и забыл, где находится. Вдруг стало тепло и спокойно. Напиток не падал сразу в желудок, а растекался по сосудам, согревая. Ему стало так хорошо, как было только в детстве, в деревне, когда он буквально жил во дворе, ел когда придется, спал где придется. И обедал на старой маленькой летней кухоньке, где бабушка всегда оставляла для него хлеб, молоко, творог. Еще вдруг до одури захотелось спать. Тоже как в детстве. Уснуть на ходу, в один момент, как засыпают котята и щенята, распластавшись в смешной позе. Он и уснул.

Проснулся утром от стука настенных часов. Так же как в детстве, на той самой летней кухоньке, где стоял старый продавленный диван. На самом удобном матраце Лехе не спалось так сладко, как на том диванчике. И тут же засосало под ложечкой от голода – на кухне явно что-то жарилось. От запахов можно было или умереть, или возродиться.

– Али, ты проснулся? Давай за стол. Потом зубы почистишь! – услышал он голос тети Вали.

Леха съел целую сковороду яичницы, заправленной зеленью, помидорами и еще чем-то невозможно вкусным. Тетя Валя сидела и смотрела, как он ест. Леха забыл о том, что хотел в туалет, почистить зубы, принять душ. Сидел и ел, будто голодал неделю, пил крепкий кофе, сваренный в турке, и не знал, за что ему такое счастье.

– А где замглавного? – спросил он.

– Кто? – не поняла тетя Валя.

– Я не знал, что его зовут Юрий. Никто, кажется, не знал, – ответил Леха.

– Юрик, он всегда был Юриком, – ответила с нежностью в голосе тетя Валя. – Он здесь вырос, у нас. Такой был ранимый, дерзкий. Вроде бы уже борода росла, жизнь учила, а он оставался нежным мальчиком. Он ел как и ты. Всегда был голодным. Мой Жорик его учил каблуки делать. Говорил, если уволят, мы его себе возьмем как приемного ребенка, сына. Ты умеешь делать каблуки?

– Нет.

– Если умеешь что-то делать руками, выживешь. Надо уметь чинить, латать, строить, – заметила, улыбаясь, тетя Валя.

– Это ваши работы? – Леха потрогал пальцем скатерть, связанную крючком, – у его бабушки была такая. Потом заметил вышивку на подушке, явно самотканый ковер на полу.

– Ну а чьи еще? – рассмеялась тетя Валя. – Мой Жорик с туфлями и набойками разговаривал, а я вот с нитками общаюсь. У каждого свои собеседники. Я иногда его ревновала – он так нежно с туфлей обнимался, как со мной никогда! Можешь не верить, но они его слушались – растягивались, где надо, косточки скрывали, от мозолей уберегали. Такой талант был у моего Жорика. А у меня вот – нитки. Любую чувствую. Что хочешь могу сплести. Однажды я вашему главному на день рождения икону вышила – Николая Чудотворца. Долго вышивала. Так он заплакал, когда ее увидел. На стену повесил, а потом выбросил на помойку.

Я спросила, почему выбросил. Мне было обидно, да. Очень больно. А он сказал, что не смог с ней в одном кабинете находиться. Мол, мой Николай видел его насквозь и сверлил взглядом. Я спросила: «Зачем выбрасывать-то? Можно было отдать в добрые руки. Подарить тому, кто верит». А он ничего не ответил. Понимаешь? Сделал гадость и не ответил. На помойку мою работу выбросил, как потом книги с автографами выбрасывал из библиотеки. Если бы не он, Ника бы с ума не сошел. Не стал бы бездомным. И Семен бы был в порядке. Где он сейчас? Главный знает? Наверняка знает, только делает вид, что не в курсе. В психушке Семен. Я его навещаю иногда. Он так похудел. Слушай, их совсем там не кормят. Пижама болтается, как на пугале. Смотреть страшно. Он и есть боится. Говорит, они лекарства в еду подмешивают. В последний раз я его еле накормила – сама кусок съедала, он наблюдал, потом соглашался проглотить. Тяжело мне там. Любому тяжело будет, когда видишь, как человек в помидор превращается.

– Помидор? – не понял Леха.

– Как это правильно сказать? Овощ, да? Вот Семен таким помидором стал. Ничего не соображал под лекарствами.