Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России - Андрей Витальевич Гронский

Берлин!». Еще одним китчем стали наклейки и картинки, сообщавшие, что «Обама — чмо»! А на одной загородной территории для отдыха я даже видел деревянный щит, изготовленный каким-то умельцем, старательно инкрустированный ручной резьбой и содержащий видимо остроумное с точки зрения творца произведения объявление: «Куплю шкуру Обамы». Впрочем, это наиболее безобидные формы выплеска агрессии. Куда более серьезными по своему значению были акции «православных» радикалов — срывы концертов зарубежных исполнителей, нападения на людей, вышедших на митинг за мир с Украиной, нападение на выставку нонконформистов в Манеже, давление на исполнительные органы власти, которое привело к запрету некоторых спектаклей в России, в частности, оперы «Тангейзер». Не все эти происшествия напрямую относились именно к украинским событиям, но, тем не менее, они отражают возросший уровень агрессивности и нетерпимости в обществе.

Митинг против оперы «Тангейзер» 29 марта 2015 года, Новосибирск

Злоба, которая охватила россиян, сочеталась с инфантильной глупостью. Вот комментарий женщины в ФБ, написанный вскоре после того, как турецкий истребитель сбил российский бомбардировщик над Турцией и когда в ответ на это событие Ким Чен Ын пригрозил Турции применить ядерное оружие: «И не знаешь, где найдешь, а где потеряешь! Молодца! Все правильно. Мы такие, можем и пальнуть. Хочешь попробовать, господин товарищ барин Эрдоган?» Возможно, и не стоило бы цитировать эту, мягко говоря, неумную фразу, но, к сожалению, она отражала весьма распространенное настроение.

С другой стороны, люди, являющиеся противниками аннексии Крыма, говорили и говорят, что чувствуют стыд за свою страну и вину перед украинцами.

Создается впечатление, что за эти два года, в целом, у россиян снизилась способность к обычному человеческому состраданию. Или, по крайней мере, сострадание стало сугубо избирательным. Так, например, с точки зрения представителей ура-патриотов заслуживают сострадания погибшие во время пожара в Доме профсоюзов, но к «Небесной сотне» оно вряд ли может относиться. А если и выражается, то сквозь зубы, как формальная необходимость, соблюдаемая из приличия: «Ну, людей жалко. Погибли зазря». Так же, как уже упоминалось выше, у «ватников» чувство жалости и возмущения могло возникать, если погибал кто-нибудь из чиновников «ДНР», но никакого сочувствия не вызывали мирные жители, погибшие при штурме боевиками Мариуполя. Конечно, подобного рода избирательность возникла и у представителей «либералов». Так в сети можно было встретить выражения злорадства по поводу трагической гибели сына Януковича.

Такое избирательное сочувствие дошло до того, что даже отношение к жертвам катастроф и терактов стало определяться их гражданством. С одной стороны, довольно неловко воспроизводить изречения, произносимые нашими соотечественниками в устной и письменной форме. Но, с другой стороны, я думаю важно иметь свидетельства того, до чего могут дойти взрослые дееспособные люди. И более всего поразительно то, как легко произошла эта моральная деградация. То, что случилось с россиянами, Александр Сотник метко назвал расчеловечиванием[61].

Вот реакции некоторых россиян (причем вполне социально успешных). Из диалога двух мужчин после теракта в Париже:

— Я понимаю, что это не социально одобряемые мысли. Но думаю, нужно было бы больше Париж разбомбить. Ведь с нашей стороны больше человек погибло [имеется в виду, в авиакатастрофе российского самолета над Синаем].

— Я тоже об этом думаю.

Комментарий в сети одного психотерапевта о тех, кто скорбит по погибшим в теракте в Париже:

«Сострадание — вариант эмпатии, об чем “пичалька”? Ну пострадают, погорюют, попиздят на тему “какой ужас” — невелика потеря».

После этого теракта Фэйсбук предложил в знак поддержки пострадавших окрасить аватарки в цвет французского флага, что вызвало всплеск гневных реакций. Вот одна из них:

«Почему вы так легко меняете свой персональный Аватар, свою персональную идентичность, свой Лик на чужой флаг? <...> У вас сменилась политическая идентичность? Из-за первой атаки террористов?»

Похоже, что для некоторых жертвы терактов разделились по своей государственной принадлежности.

Но одновременно со скоротечной эйфорией, исступленной ненавистью и потерей нравственного чувства поднимал голову страх. Открыто о страхе надвигающихся репрессий говорили и писали «либералы». Но, пожалуй, еще в большей степени страх охватил молчаливо-аполитичную часть общества. В кулуарах нередко приходилось слышать произносимые едва ли не вполголоса слова: «ходить на митинги очень опасно, там может произойти что угодно», «а вот ты на лекцию по политической тематике пошел, не боишься, что ФСБ отслеживает, кто там собирается, вдруг снова 37-й будет?», «я разделяю твои взгляды, но разве можно их так прямо высказывать?» Уже в феврале 2016 года, когда я пригласил одного знакомого на лекции общественного проекта «Новосибирский открытый университет» по курсу «Тоталитаризм вчера и сегодня», он шутливо спросил: «А там после лекции сразу “оформлять” не будут?» Страх такой знакомый по жизни в Советском Союзе был полностью реанимирован за последние два-три года.

Проявлением страха объясняется и скрытая цензура на научных конференциях, в издательствах и учреждениях культуры. Так на конференции, посвященной тревогам и страхам, отклонили мой доклад о психических последствиях советского тоталитаризма, мотивируя это тем, что якобы он не соответствует теме конференции. Страхом объясняется и то, что не только государственные, но и негосударственные организации стали отказывать в предоставлении помещений для выступлений оппозиционеров и других людей и мероприятий, которые ассоциировались с нелояльностью к текущей государственной точке зрения. Так, в Новосибирске было отказано в предоставлении помещения для проведения фестиваля украинского кино, хотя это мероприятие никак не затрагивало политические темы, а в основном демонстрировало украинские фильмы 60–70-х гг. Практически в последний момент было сорвано выступление Андрея Макаревича с лекцией в Новосибирске. Как и всегда в подобных случаях, администрация «Технопарка», в котором планировалось выступление, внезапно заявила, что в силу загруженности учреждения заказами все помещения будут заняты. С аналогичными ситуациями сталкивались и гражданские активисты, занимавшиеся организацией выступлений оппозиционных политиков или просто встреч, на которых обсуждались события, происходящие на Украине. Подобные процессы происходили во всех других городах.

Видимо, результатом нарастающего страха стало абсолютное безразличие обывателя ко всему, что происходит вокруг, интересным оставался только свой узкий личный мирок.

К концу лета 2015-го, по-видимому, чувство бессилия, полной неспособности влиять на то, что происходит, охватило большинство людей, живущих в России, в том числе и гражданских активистов. Видимо, во многом на настроение либерально настроенной интеллигенции повлияло и полное поражение демократической оппозиции на выборах в Законодательное собрание в сентябре 2015 года. Опыт предвыборной кампании в разных городах России показал, что то, кто будет допущен к выборам, полностью определяется административными органами государственной власти, и правоохранительные, и судебные