Яд для Моцарта - Ирина Алефова

– Ну и ниче! – сказала продавщица сама себе, поскольку рядом никого не было. – Скоро будет потепление. А с чайком-то и впрямь жить можно! Вот только сахарку бы сюды еще…

Женщина посмотрела сквозь оттаявший кусочек обледеневшего стекла на улицу и ахнула:

– Братцы-светы! А чудак-то этот все стоит и читает! Да он же замерзнет весь! Уже минут пять прошло, а он с места ни шагу!.. Эй, ты, товарищ! – крикнула она и застучала по стеклу киоска. – Граждани-ин! Слышь меня, али как? Не слышит, видать – оглох от мороза. Ах ты, господи, спасать человека надо…

Любая русская женщина, даже если она отличается повышенной степенью вредности и ворчливости, не может остаться равнодушной, когда в двух шагах от нее погибает живое существо. Завязав потуже платок, сердобольная газетчица устремилась на помощь замерзающему покупателю, позабыв о жестоком морозе, который хлынул внутрь киоска, как только она приоткрыла дверь и шагнула за порог.

Покупатель стоял неподвижной окаменевшей глыбой – с газетой в руках. Он не отозвался на вопросы продавщицы, никак не отреагировал на тормошение. Вместе с подсобившим прохожим женщина затащила отмороженного в киоск, где принялась отпаивать его остатками чая.

– Да спиртом его надо! – посоветовал прохожий, растирая пострадавшему лицо и руки. – Тут дело такое, что чай не поможет.

– Ха, скажешь тоже – спиртом! А то я сама не знаю, что надо! Только откуда ж его взять, спирт-то? Денег у меня нету, чтоб последние гроши на всяких недоумков спускать, – ворчала в ответ женщина, но при этом порылась все же в недрах бездонных карманов и извлекла оттуда горсть мелочи. – На, посчитай, может, на четвертушку-то и наберется…

На четвертушку набралось, правда, не без участия прохожего, который согласился и сбегать в магазин через дорогу. В ожидании посыльного продавщица отхаживала замерзшего мужчину растиранием и причитаниями:

– Ах ты, горе горемычное! И угораздило же тебя стать столбом на таком лютом морозе!

Выпавшая из рук недотепы-покупателя газета валялась на полу. Женщина подобрала ее и прочитала бросающийся в глаза подзаголовок передовой статьи – «Сумбур вместо музыки» и дальше:

«Слушателя с первой же минуты ошарашивает в опере нарочито нестройный, сумбурный поток звуков. Обрывки мелодии, зачатки музыкальной фразы тонут, вырываются, снова исчезают в грохоте, скрежете и визге… В то время как наша критика – в том числе и музыкальная – клянется именем социалистического реализма, сцена преподносит нам в творении автора «Леди Макбет Мценского уезда» грубейший натурализм… И все это грубо, примитивно, вульгарно. Музыка крякает, ухает, пыхтит, задыхается, чтобы как можно натуральнее изобразить любовные сцены…»

– И чего-й то он зачитался, что ажно остолбенел? – пожала плечами газетчица. – Я-то уж было грешным делом подумала, что опять войну объявили…

Женщина и не подозревала, что была в двух шагах от истины. Только военные действия велись уже в открытую и были направлены на одного человека. Того самого человека, который в полубессознательном состоянии сидел в архангельском газетном киоске. Работники Специальных служб, злорадно ухмыляясь, потирали руки.

unruhig con moto

Осеннее слякотное утро моросило каплями дождя на переднее стекло автомобиля. Мимо неторопливо проплывали серые дома, спешили по своим делам серые прохожие, в небе чертили линии запоздалые стайки серых птиц.

Дмитрий Дмитриевич аккуратно вел машину, не выбиваясь из общего потока – по утрам движение с приличной скоростью перемещалось из реальности в область мечтаний автомобилиста. Город, расчерченный на кварталы-квадраты, с высоты представлялся сетью, прочной паутиной. Надо сказать, не слишком приятные образы и ассоциации возникали в голове композитора, находящегося одновременно в кабине собственного автомобиля и в нескольких метрах над уровнем самого высокого здания Ленинграда.

Вырываясь из сплоченного ряда ползущих друг за другом металлических существ, Дмитрий Дмитриевич повернул и выехал на Садовую-Спасскую. Здесь движение было поспокойнее – машин было намного меньше, и можно было слегка нажать на педаль газа.

Шум мотора звучал ненавязчивым аккомпанементом к мелодии, пока еще незнакомой даже самому композитору. «Ага!» – подумал он. – «Это ведь чудесная темка для andante симфонии! По приезде на место нужно будет непременно ее записать. Такую музыку нельзя упускать из виду…»

Не успел он домыслить до конца, как звучащую мелодию сдуло оглушительным порывом ветра. Головная боль ударила медным колоколом, в глазах потемнело, руки и ноги отказывались повиноваться приказам мозга. Боковым зрением композитор заметил, как из-за угла на максимальной скорости выскакивает автомобиль и мчится наперерез его машине, прямо через красный светофор! За рулем сидел человек с абсолютно невозмутимым и непроницаемым выражением лица, одетый в безлико-серую военную форму…

До отказа выжав педаль тормоза и выкрутив руль, Дмитрий Дмитриевич ощутил всем телом, как тяжело подчиняется несовершенный механизм автомобиля подобным «сюрпризным» командам. Благодаря быстрой реакции его машину лишь слегка задело, но все же занесло и отбросило на обочину. Разумеется, наглец в военной форме и не подумал останавливаться и, как ни в чем не бывало, с лихвой промчался мимо.

Дмитрий Дмитриевич, переведя дыхание, поспешно попытался выровнять автомобиль, дабы не препятствовать движению на шоссе. Покинув свой пост на перекрестке, к пострадавшему бежал молодой офицер ГАИ. Автоматически козырнув, он наклонился и просунул голову в приоткрытое окошечко дверцы со стороны водителя:

– Младший лейтенант Сидоренко. Попрошу предъявить ваши документы, товарищ!

Дмитрий Дмитриевич, еще не вполне оправившийся от только что приключившегося с ним дорожного происшествия, дрожащей рукой порылся в бардачке, нашарил искомое и протянул терпеливо ожидающему лейтенанту.

– Вот, возьмите.

Изучив бумаги с особой тщательностью, лейтенантик попросил горе-водителя выйти из машины и рассказать, что именно произошло.

Холодный воздух помог собраться и прийти в себя. По мере рассказа они с работником дорожной службы обошли вокруг машины и обнаружили солидную вмятину с левой стороны багажника.

– Машину надлежит поставить на капремонт, – заключил лейтенант Сидоренко и поспешно добавил: – А с нарушителем мы обязательно разберемся, товарищ, уж вы не беспокойтесь! Конечно, номера автомобиля вы не запомнили?

– Понимаете, не до этого было, – развел руками композитор.

– Ну вот, видите, – с совершенно неуместной радостной улыбкой ответил лейтенант.

– Но зато я отчетливо видел водителя в лицо и при случае наверняка смогу, так сказать, опознать…

– А вот об этом у вас, товарищ, никто не спрашивает, – перебил тот пострадавшего, похлопывая его по плечу. – Оставьте это нам – сами разберемся. Адрес я ваш на всякий случай записал. так что будет нужно – вызовем.

– Спасибо, – поблагодарил Дмитрий Дмитриевич, окончательно растерявшийся.

– Всего доброго! И в следующий раз будьте внимательнее на дороге.

Представитель дорожного патруля козырнул, вернул права и важно удалился с места происшествия. Дмитрий Дмитриевич прислонился к помятому корпусу, снял очки и потер лоб. Его не покидало странное ощущение, словно что-то было не так: поведение гаишника несколько разочаровало его. По идее, он не должен был оставаться столь равнодушным к случившемуся, да и слишком очевидной была радость на его лице, когда он удостоверился в том, что пострадавший не заметил номера нахального нарушителя.

Автопроисшествие отозвалось восклицательным знаком. Где-то на грани подсознания отчаянно пульсировали красные огни.

disinvolto

Порывисто встав из-за инструмента, учитель по-детски беспомощно улыбнулся и сказал:

– Ну, на сегодня, так сказать, достаточно. Вы, дорогой мой, большая умница – меня определенно радует ваш рост в области композиции. А теперь давайте-ка к столу, давно уже пора ужинать…

Они перешли в другую комнату, в которой царил такой же кавардак и беспорядок, который уже с большой натяжкой можно было назвать творческим, но тем не менее стоял накрытый заботливой горничной стол. Среди столовых приборов и расставленных блюд с порезанной колбасой, еще дымящейся вареной картошкой и хлебом красовался графин с прозрачной жидкостью.

– Садитесь, так сказать, не стесняйтесь. Сегодня с вашим участием я поужинаю не в одиночестве. Терпеть не могу, понимаете ли, есть один. Правда, в последние годы я несколько стеснен в средствах и не могу побаловать вас богатой кухней, но уж не обессудьте…

– Что вы, что вы! Не беспокойтесь, – замахал руками встревоженный ученик.

Дмитрий Дмитриевич усадил молодого человека напротив себя и самолично разлил водку из графина по стаканам – до половины.

– Ну, давайте!

Одним махом выпив содержимое, он поставил пустой стакан на стол и стал накладывать себе и гостю картошки.