Слева по борту-рай - Арне Фальк-Рённе

Однажды утром, когда баркас прошел между двумя крупными островами, позднее известными под названием Вити-Леву и Вануа-Леву в архипелаге Фиджи, и достиг группы островов Ясава, неожиданно вынырнули два больших каноэ. Сидящие в них вооруженные люди жестами принялись показывать, что хотят поговорить с экипажем баркаса. Но у всех моряков еще были свежи в памяти события на Тофуа, и Блай приказал спустить на воду весла. Однако люди слишком измучены, грести быстро они не могут, и каноэ неумолимо приближаются. К счастью, поднимается ветер, баркасу удается уйти. Блай и его люди могли благодарить судьбу, так как жители островов Фиджи (о которых европейцы в те времена ничего не знали) — самые страшные каннибалы Южных морей; особой свирепостью отличались племена ясава, которые жили тем, что ловили врагов, откармливали их в бамбуковых клетках, а затем продавали на остров Мбау, где несчастных убивали и зажаривали в открытых земляных печах.

Будучи на острове Ясава, я спрашивал местных жителей, не сохранились ли какие-нибудь исторические предания о встрече с капитаном Блаем и его людьми. Оказалось, что сохранились: старые воины рассказывали, что на берегу уже наточили бамбуковые ножи и подготовили печи для приготовления лакомого блюда под названием «длинная свинья», однако в печь в конце концов угодили оба главаря с каноэ за то, что им не удалось доставить на берег добычу. Пролив между островами жители Ясавы называли Пролив Длинная Свинья. Сегодня его именуют Блайз Уотер[19].

Надо мной, колышимые тихим ветерком, покачиваются кокосовые пальмы, позади зеленой стеной встает мангровая чаща. С монотонным грохотом бьют о риф волны океана. Я нахожусь на одном из островов архипелага Фиджи, где много лет назад жили вселявшие ужас каннибалы.

Шхуна, что доставила меня сюда, давно скрылась за линией горизонта — сначала исчез размеренно покачивающийся корпус, затем трепещущий парус и, наконец, точка на горизонте. В крохотном каноэ я и мой спутник Куми огибаем рифы по синевато-зеленым гребням волн и, войдя в лагуну, бредем по мелкой воде; дно лагуны усеяно тысячами маленьких крабов. Вскоре мы уже вытаскиваем свой багаж на берег. Там, за причудливо изогнутыми манграми, растут хлебные деревья и таро. Их посадили меланезийцы, которые на протяжении столетий устремлялись на этот остров; это они прогнали Блая и его людей с острова.

На нашем островке, каким бы он ни был крохотным, раньше жили люди. По мнению Куми, бóльшая часть тихоокеанских островов в разное время была обитаема, где-то люди жили недолго — месяц-другой, где-то — годами. Меланезийцы сохранили такое чувство родства, которое в Европе встречается лишь среди жителей самых уединенных мест. Куми принадлежит к тридцатому поколению меланезийцев. С извиняющейся улыбкой он признает, что один из его прадедов ел человеческое мясо — «все они занимались этим в то время». Но Куми гордится своим прадедом, который жил вместе с семьей на одном из островов группы Лау. На острове было слишком много людей, и Секове, так звали прадеда, решил уехать оттуда вместе с женой и двумя детьми.

— Но они взяли с собой молодую беременную женщину, — продолжает Куми свой рассказ, когда мы разожгли костер, — ведь они не знали, куда плывут.

— А зачем им понадобилась беременная женщина?

— Если бы они попали на остров, где нет других людей, то женщина и ребенок, которого она должна была родить, могли бы продолжить род, внеся в него новую кровь. Они плыли в каноэ много дней подряд. В те времена строили очень большие каноэ, не только для сражений, но и для путешествий на другие острова. Лодка моего прадеда была такой большой, что в ней могли уместиться шесть взрослых мужчин. Они взяли с собой таро, плоды хлебного дерева и много другой еды. Плавание по океану длилось несколько недель, прежде чем они обнаружили остров. Прадед нашел проход в рифе и провел каноэ в лагуну. Они прожили на острове много лет. Семья разрослась и стала большой.

История рода Куми типична для меланезийцев; тысячи из них претерпели такую же судьбу. Они плавали по океану, чаще всего не зная цели, но всегда надеясь, что рано или поздно натолкнутся на остров, где можно будет поселиться. Таро вырастет в любом месте и уже через несколько месяцев даст урожай, а если путешественникам повезет, то на вновь открытом острове найдутся и хлебное дерево, и кокосовые пальмы. Вокруг рифа можно будет ловить рыбу, а возможно, и морских черепах. Опасаться, собственно, приходилось других людей: приплывший на остров «с соленой водой в глазах» (так называли тех, кто путешествовал по океану в поисках нового дома) легко мог угодить в котел.

Но предки Куми находились на своем острове одни, пока не появился паппаланги — так на островах Фиджи называют белого человека. Произносится это слово как «фафаланги». Куми поясняет, что слово возникло, когда первые белые люди, попавшие на Фиджи, пытались рассказать туземцам, что они из страны, которая находится далеко-далеко, по-английски «фар… фар лонг эвей». Островитяне восприняли эти слова как «фафаланги».

Обстановка, в которой мы с Куми находимся на острове, напоминает ту, в которой жила семья его прадеда, с той лишь разницей, что среди нас нет женщин и мы знаем, что через неделю у рифа бросит якорь шхуна. Но сейчас мир остался за границей этого рифа, и, что бы ни случилось, я не смогу с ним связаться, если каноэ не причалят к берегу.

Наступила ночь, первая на этом острове. Ветер стих, вода в лагуне успокоилась, и кажется, будто все вокруг заснуло. Перестали шептаться кроны пальм, и со всех сторон нас, словно мантия, окутала мгла. Вместе с ней пришел страх.

Казалось бы, бояться мне нечего, и все же я не могу справиться с чувством неоправданного страха перед неизвестностью. Я всеми силами пытаюсь подавить его, но никакие логические аргументы, которыми я себя успокаиваю, не помогают.

— Это виноват океан, которому я поверяю свои чувства, — говорит Куми.

— Но почему же я должен бояться океана?

— Почему? Почему? Я и сам его боюсь.

В полночь я направляюсь к берегу и вхожу в воду лагуны. Кораллы на дне острее кухонного ножа, и я не снимаю ботинок. В свете луны я добираюсь почти до самого рифа. Там, по другую его сторону, волны встают стеной, и, хотя сюда они не доходят, я ощущаю под ногами движение воды. Да, океан ночью не спит. Слабое фосфоресцирующее сияние озаряет риф. Передо мной один за другим возникают зеленовато-белые гребни волн и разбиваются о риф, катятся камни, отдаваясь глухим грохотом в ночи. На ум вдруг приходит мысль: если бы сейчас сесть в каноэ и поплыть за риф, то ближайшей земли я достиг бы только у ледового барьера Южного полюса. Но я тут же гоню от себя эту мысль. Риф надежно защищает меня от океана, куда бы я ни отправился на острове, я всюду в безопасности.