Ричард Длинные Руки – рауграф - Гай Орловский

Барон Альбрехт аристократически поморщился, красиво поддернул манжеты на запястьях.

– Вам не стоит так часто бродить среди простонародья, – заметил он надменно. – Слов каких набрались… Мы же не стая собак.

– Но, по сути, не возражаете, – сказал я. – То-то. Ладно, заканчиваем. Подождем реакцию короля. От меня тоже ждут, как отреагирую, вот и послал отчетливый сигнал! Надеюсь, очень ясный.

Ришар кивнул.

– С бароном Фортескью ничего не случится, пока Его Величество не убедится, что волен поступать со своим подданным как хочет, а вы помалкиваете. Даже если все лорды его Верховного Суда и скажут, что барона нужно казнить немедленно.

Арчибальд проговорил со своего места несмело:

– Мой отец, верховный лорд Жерар Фуланд, всегда говорил, что из любой тюрьмы выход есть, а из могилы – нет. Полагаю, барон Фортескью в безопасности до прибытия гонца с известием о вашем решении. А тогда уже Его Величество что-то решит.

Ришар кивнул с одобрением:

– Хорошо сказано.

– А почему, – спросил я, – не схватил барона сразу? Чего выжидал?

– Возможно, – предположил Арчибальд, смелея, – ждал вторжения в Ундерленды. Но когда этого не случилось, он и начал свою игру.

– Что и следовало ожидать, – добавил Ришар. – Он не хочет довольствоваться статус-кво, когда вы в Геннегау правите всем королевством, а он сидит в крохотных Ундерлендах, отгородившись непроходимыми пропастями земель дьявола.

Я посмотрел с удивлением:

– А это еще что за земли дьявола?

Он отмахнулся:

– Да вы знаете… Бывали там. И хаживали.

– Не припомню, – ответил я настороженно. – А память у меня как у стада голодных слонов.

– Почему голодных?

– У сытых память спит, – объяснил я. – Что за земли?

– Вы через них ехали, – напомнил он. – Когда в Ундерленды… И обратно тоже. Другой дороги там нет.

Меня осыпало жаром, я ощутил запах горящей почвы, вспомнив эту страшную, вечно раскаленную землю, отделившую Ундерланды от остальной части Сен-Мари. Исполинские ущелья, полные кипящей магмы, то и дело выстреливают из недр огненными протуберанцами. Пласты земли часто подрагивают, из глубин доносится гул, с треском возникают пламенные щели, похожие на вход в ад.

Немногие могут пробираться в Ундерленды, там извилистая тропа под отвесной горой, где из нор выстреливаются, как арбалетные болты, ужасные гарпии. Когда вылетают большой стаей, затмевают собой небо. Только отряд закованных в лучшие доспехи рыцарей в состоянии пройти, а в середке под защитой постоянно стреляющих лучников и арбалетчиков прячется королевский гонец или другой важный человек.

Я передернул плечами:

– Да хрен с нею, этой страной дьявола, или как ее там. Пусть и дальше отгораживает. Я бы еще шире пропасти сделал, чтоб он там застрял навеки. Ладно, всем спасибо за обсуждение. Перчатка на поле короля, посмотрим, как ответит.

Они поднялись, сэр Арчибальд толкнул задремавшего сэра Растера, и все один за другим вывалились в коридор. Я раздраженно слышал, как уходят весело и беспечно, кто-то даже затянул веселую песню, я же их выдернул прямо из-за стола, а что может быть лучше застолья, разве что кровавый пир на поле брани!

Вскоре заглянул слуга и сообщил шепотом, что прибыл человек, которого я уже принимал сегодня.

Я махнул рукой:

– Давай.

Он исчез, в комнату вошел тот крепкоплечий и рыжебородый виконт де Голдинвуд, в руках нечто завернутое в простую мешковину, размер в половину его роста.

Сердце мое застучало чаще. Виконт медленно и торжественно развязывал туго затянутые узлы. На поясе нож, но вытащить и перерезать не решается, незримыми телохранителями жест может быть истолкован неверно, а пасть пронзенным арбалетными стрелами из-за недоразумения может только дурак.

Мешковина рухнула на пол, лук заблистал, как золото. Барельефы на обеих половинках в свете колеблющегося пламени свечей задвигались, будто живые.

– Наконец-то, – выдохнул я. – Как я по нему соскучился… Только он и остался от полного доспеха.

Виконт произнес почтительно:

– Сочувствую. Представляю, каким тот был.

– Не представляете, – ответил я. – Такие будут делать не скоро. Хотя, надеюсь, вообще не будут…

На его лице проступило озадаченное выражение.

– Ваша светлость?..

– Пойдем другим путем, – объяснил я.

– Безлуковым?

– Скорее арбалетным, – ответил я. – И дальше.

Руки мои приняли лук, он показался тяжелее, чем раньше, в сердце кольнула тревога. Я вспомнил, что сперва с легкостью натягивал его лишь в доспехах Арианта, потом стал и без них, по мере роста моего паладинского опыта, но как сейчас… после той нечеловеческой схватки, когда погиб Логирд?

Виконт наблюдал, как я трогаю, глажу, ощупываю барельефы, в глазах ожидание, но я натягивать не стал, попробую без лишних глаз, сказал уже другим голосом:

– Передайте Арнульфу, я принял посылку.

Он поклонился:

– Что-нибудь еще?

Я смотрел прямо, не моргнув глазом, ответил бесстрастно:

– Нет. Просто, я принял.

Он еще раз поклонился, отступил к двери. Двое слуг тут же распахнули перед ним двери.

Он вышел, я прислушался к долетающим снизу воплям. Понятно, пир в разгаре. По голосам чувствуется, среди слуг появились молодые женщины, это как водится. Блюда носят хуже мужчин, но у пирующих настроение резко идет вверх, промахи не замечают, разве что в наказание ущипнут за спелую ягодицу.

Всем хорошо, только я, как загнанный зверь, мечусь в королевском дворце, который не совсем уж и мой, злюсь, не желая все это оставить, но придется, и все злее в мозгу всплывает мысль: а почему бы и нет? Если уж начистоту, то не пора ли замахнуться на нечто повыше, чем маркграфство. Хотя бы на герцогский титул, а там… себе-то признаться могу?.. и на королевский трон. Почему нет? Не думаю, что я глупее Кейдана. Правда, его поддерживает вся клановая система, а я лишь пытаюсь опираться на военачальников и на тех рыцарей, которым раздал земельные наделы. Но таких немного, к тому же за ними не стоят многочисленные семьи, где каждое поколение врастало корнями и завязывало прочные связи с более могущественными лордами.

Короля играет свита, у меня такой свиты пока что нет. А у нас европейское мышление, здесь безродные чингисханы или аттилы не пройдут.

Но… и я не всего лишь Чингисхан или хромой Тимур. И трон будет мой. И королевство – мое!

Не находя себе места, я вышел из дворца одновременно злой и униженный, ишь, моего посла в темницу, и в то же время кипящий от желания что-то делать, рушить, ломать, а на обломках возводить нечто прекрасное…