Фантомас и пустой гроб - Марсель Аллен

— Профессор меня сюда и направил… Неужели вы думаете, что без его помощи я нашел бы потайную лестницу?.. А что, профессор в самом деле надеется ее вылечить?

Фелисите не успела ответить. Дельфина сделала неловкое движение, кукла упала, и ее фаянсовая голова раскололась. Молодая женщина залилась горькими слезами:

— Моя кукла! Моя кукла! Она лазбилась!

— Успокойся, деточка! — стала уговаривать ее Фелисите. — Мы купим другую, еще лучше… Она будет говорить «папа» и «мама»…

Слезы на глазах Дельфины тут же высохли.

— Плавда? Она будет лаз… лаз… лазговаливать? — И она снова затянула своим тоненьким голоском: — Мы в лесочек не пойдем…

Вдруг Жюв вздрогнул: чья-то рука коснулась его плеча. Он обернулся: перед ним стоял доктор Дроп…

— Сударь, — сказал он глухим голосом, — что это значит?

— Я готов вам все объяснить, — ответил полицейский, — но для этого нам надо побеседовать с глазу на глаз…

Поль Дроп отворил дверь в соседнюю комнату и, когда они остались наедине, проговорил:

— Сударь, вы повели себя некорректно. Вы бестактно вторглись в такую сферу моей личной жизни, которая, касается только меня! Что заставило вас поступить таким образом?

Жюв чувствовал справедливость упрека, и ему было очень трудно ответить на вопрос Дропа. Не мог же он ему сказать, что считал его похитителем маленького Юбера!

— Я очень прошу извинить меня, господин Дроп! — сказал он. — Я сделал это, повинуясь почти бессознательному профессиональному рефлексу. Люди моей профессии, когда они ведут расследование, стремятся выяснить все обстоятельства… Я знал Дельфину Фаржо раньше и очень интересуюсь ее судьбой. Вам, вероятно, известны трагические события, которые ей довелось пережить?

— Не очень… — пробормотал профессор.

— А при каких обстоятельствах вы с, ней познакомились?

— Послушайте, Жюв! — взорвался Поль Дроп, — Это вас совершенно не касается!

Но тут же он овладел собой и продолжил уже в ином тоне:

— Я доверяю вам, Жюв… И раз уж вы оказались здесь, предпочитаю рассказать вам все без утайки.

Четыре года тому назад доктор Дроп увидел Дельфину Фаржо в Сальпетриер, больнице для душевнобольных, и был поражен ее красотой. Ему захотелось помочь несчастной женщине, и он стал внимательно изучать историю ее болезни, а также собирать стороной сведения о ней. Так, он узнал, что начало ее болезни было связано с резким эмоциональным шоком. И у него родилась смелая врачебная гипотеза. Он решил предпринять попытку исцеления… Его побуждал к этому не только профессиональный интерес, но и глубокое чувство, охватившее все его существо.

В результате эмоционального шока, считал доктор Дроп, в составе крови несчастной женщины произошли патологические изменения. Кровоснабжение мозга нарушилось. Если обновить состав крови, если ввести ей свежую, здоровую кровь, то можно будет добиться выздоровления.

Выслушав рассказ Дропа, Жюв сказал:

— Я понимаю вас, дорогой доктор, и всячески желаю вам успеха!

— Надеюсь, — продолжал Поль Дроп, — что теперь вам окончательно ясна и моя позиция в связи с бракоразводным процессом. Моя любовь к Дельфине Фаржо не оставляет в моем сердце места для другой женщины. Единственная моя забота теперь — это сохранить тайну местопребывания Дельфины, защитить ее, не допустить новых психических травм.

Из соседней комнаты донесся тонкий, прозрачный голосок:

— Мой длужок! Я иду гулять… Ты пойдешь со мной?

И Поль Дроп со всех ног кинулся на этот призыв…

Покидая дом доктора Дропа, Жюв был глубоко взволнован. «Так вот, — думал он, — ради чего живет Поль Дроп: его великая любовь и его великое профессиональное свершение! Теперь мне ясно, откуда взялись обвинения, выдвинутые против него его женой… И как необоснованы были мои собственные подозрения! Но если Дроп невиновен в похищении ребенка, значит похититель и шантажист — Себастьян Перрон!..»

20. РОКОВОЙ ПОБЕГ

День прошел тихо и мирно, никто в клинике не подозревал о драматических событиях, развернувшихся в личных апартаментах профессора Дропа. Как обычно, после ужина больные стали готовиться ко сну. Жалюзи опускались на окнах, свет гас, и палаты одна за другой погружались в темноту. Ранние осенние сумерки опускались на парк. В это время у задней калитки, со стороны противоположной улице Мадрид, два человека вели оживленный разговор вполголоса.

— Надо подождать еще полчаса, — говорил один, — тогда можно будет пробраться внутрь совершенно незаметно…

— Мы обязательно должны увезти ее отсюда, — отвечал ему второй. — Здесь ей грозит смертельная опасность. Больной, умерший на операционном столе, считается умершим естественной смертью. Этот негодяй в халате хирурга знает, что он ничем не рискует и может безнаказанно расправиться со своей беззащитной жертвой… Я прекрасно понимаю, что этот так называемый «несчастный случай» был подстроен. Как и то, что ее, раненую и беспомощную, привезли именно сюда!

Человек, произнесший эту энергичную тираду, был Себастьян Перрон. А сопровождал его «друг детства» Мариус, он же санитар Клод, о чем Себастьян, впрочем, не догадывался. Именно Мариусу принадлежала идея похищения. У него оказался и ключ от задней калитки парка.

Амели Тавернье была помещена в корпус «В», в крайнюю палату нижнего этажа, что, разумеется, облегчало выполнение плана, разработанного Мариусом.

— А нас никто не увидит? — спросил Себастьян, когда они пробирались через темный парк.

— Мог бы увидеть только санитар Клод, но за его скромность я ручаюсь, — со странной улыбкой ответил Мариус.

В своей палате Амели лежала на кровати при погашенном свете. Слабый хрип вылетал из ее груди. Сначала, когда ее привезли в клинику, она непрерывно стонала. При появлении профессора Дропа она прорывала свои стенания, но лишь для того, чтобы осыпать его гневными оскорблениями. В присутствии медицинского персонала она называла его убийцей, шантажистом, похитителем детей, кричала, что никогда не любила его и что ее сердце принадлежит Себастьяну Перрону, действительному отцу ее ребенка. Поль Дроп бледнел от гнева, скрежетал зубами и уходил, чтобы вернуться спустя некоторое время, и вся сцена повторялась сначала.

Однажды он зашел к ней сразу же после прогулки по Булонскому лесу, куда он водил Дельфину Фаржо. Увидев его, Амели стала кричать:

— Негодяй!.. Подлец!.. Это ты похитил моего сына! Ты хочешь моей смерти!

— Замолчи! Замолчи, несчастная! — прохрипел, задыхаясь от ярости, Поль Дроп.

Никогда еще он не испытывал такой ненависти к своей бывшей жене. Но та продолжала кричать все громче и громче, как будто от этих криков к ней возвращались силы и здоровье.

Далее произошло нечто неописуемо ужасное. Охваченный бешенством, доктор Дроп бросился на несчастную Амели. Ввести ей дозу сильнейшего снотворного было для него делом одной минуты. Но он этим не ограничился. Открыв свой чемоданчик с набором хирургических инструментов, он извлек оттуда скальпель и ввел его и рот своей жертве. Острое лезвие проникло глубоко в гортань несчастной женщины, откуда кровь брызнула на руки хирурга.

— Ну вот, теперь ты будешь молчать! — свирепо пробормотал Поль Дроп.

Недрогнувшей преступной рукой он перерезал своей жене голосовые связки!

— Тише, тише… Не шумите! — приговаривал Себастьян Перрон, когда они вместе с Мариусом пробрались в палату, где находилась Амели Тавернье. Вспыхнувший луч ручного фонарика заставил Амели сесть на кровати. Она не спала, действие снотворного у нее кончилось, и выражение ее лица испугало Себастьяна. Ее исполненные ужаса глаза блуждали, она, казалось, хотела что-то сказать, шевелила губами, но из ее рта не вылетало ни одного звука. Себастьян отнес это на счет ее слабости. Он стремительно кинулся к ней и нежно сжал в объятиях. Вместе с Мариусом они проворно укутали больную в одеяла. Себастьян хотел поговорить со своей возлюбленной, объяснить ей причину их появления, но Мариус не дал ему этого сделать.

— Скорей, скорей! Надо торопиться! — повторял он.

Себастьян и сам понимал, что времени терять нельзя. Молодая женщина с ужасом смотрела на своих похитителей. Временами она слабо пыталась сопротивляться, но по-прежнему не произносила ни слова. Она никак не могла понять, что с ней произошло…

Через пять минут Себастьян и Мариус вышли из парка через заднюю калитку, неся завернутую в одеяла Амели. Они усадили ее в ожидавший автомобиль, сами сели рядом, и машина тронулась. За рулем сидел человек, лица которого не было видно из-за поднятого воротника.

— Спасены! — с облегчением произнес Себастьян Перрон. — Пятнадцать минут езды — и мы будем у меня дома… Но что это? — вдруг воскликнул он, взглянув в окошко. — Наш водитель не знает дороги? Он едет в противоположную сторону!