Без любви жить нельзя. Рассказы о святых и верующих - Наталья Горбачева

– Да неужели это есть? В наше время? – затаив дыхание, слушал мэтр. – И что: открыла окно?

– Нет, побежала в церковь, рассказала духовнику, чуть не рыдая, упросила его прочитать какие-нибудь молитвы против этой одержимости бесом блуда.

– Ну? – прищурился МихАбр.

– Батюшка – я его знаю, вынес требник и прочел молитву. Она стояла на коленях и вдруг почувствовала, будто что-то вязкое поползло по спине вниз. И ушло в пол. Вот тогда только наваждение прошло. С ужасом об этом вспоминает.

– В жизни бы не поверил, если бы сам не вляпался. Что мне-то делать?

– Не знаю. Мучиться дальше, – ответила я.

– Утешила, называется…

– Вы же не пойдете в церковь? Надо покаяться.

– В чем каяться, если это бес. Сама себе противоречишь! Это он ко мне пристал, а не я к нему!

– Ну так не давайте ему повода цепляться!

– Давай проще, без философии, – торопил МихАбр. – Ты что хочешь, чтобы я опозорился?

– Ну что вы! – искренне воскликнула я. – Я вас, можно сказать, люблю…

– Это ты врешь! – махнул он рукой. – Хотя вас, христиан, не поймешь! Может, и правда. Говори, что делать, у меня через десять минут серьезная встреча.

И тут я достала из сумки иконку Архистратига Божиего Михаила и поставила перед директором издательства.

– Вот вам дарю в день Михаила Архангела, молитесь ему, чтобы отогнал беса. Его почитают как победителя злых духов.

– О! – как ребенок обрадовался Мих Абр. – Молодец!

Он вдруг схватил ее и поцеловал. И посмотрел на меня радостно:

– И у меня сползло… дела…

– Слава Богу! – обрадовалась и я, потому что не привыкла видеть его такой размазней. Все-таки МихАбр должен быть МихАбром, иначе не получилось бы у него создать большое издательство. А уж в этом издательстве каждый пишет, как он дышит. Выбор всегда есть.

Размен

По прошествии сорока дней после смерти Анны Вячеславны я решилась на размен нашей коммуналки. Тогда еще разменивали по старинке – составляли «цепочки», в которой, как меня пугали, могло участвовать до двух десятков квартир и комнат. Надо было писать объявления, искать подходящие варианты, договариваться со многими людьми, смотреть квартиры… Я даже не представляла, как к этому подступиться. Мадам, как я называла невестку Анны Вячеславны, на размен согласилась, заявив, что знает, как всё это делается. Получив благословение священника, я предложила другой стороне заказать молебен и помолиться об удачном окончании дела. Мадам строгим голосом сказала:

– Наташа, вы думаете, что квартира с неба упадет? Тут надо поработать, милый человек, а не так, как вы, – все дома сидите.

– Я некоторым образом свободный художник, Инна Виленовна. Дома работаю, – ответила я в телефонную трубку.

– Так и просидите всю жизнь… Поверьте моему научному опыту, надо как-то шевелиться, а не по церквам бегать.

– Вот видите, я шевелюсь…

– Времени нет на пустые разговоры с вами. Что-то появится, я сообщу, – оборвала мадам и бросила трубку.

Вскоре я прочла ее объявление в газете «Из рук в руки», от которого стало не по себе. Трехкомнатную нашу квартиру она предлагала разменять на две равноценные однокомнатные, тут же появились соискатели. Я позвонила мадам и вежливо попросила ее дать другое объявление: трехкомнатную на двух– и однокомнатную.

– Вы в своем уме, Наташа? Мы так будем размениваться до второго пришествия, – возмущенно ответила она. – А Игорьку негде жить.

Игорек – это внук Анны Вячеславны.

– Он же у вас живет, в отдельной комнате, – сказала я.

– Он собирается жениться, скоро.

– В пятьдесят лет пора! Но я очень сомневаюсь в его намерениях…

– Следите, милый человек, за собой! Не пойму, что вам не нравится? У нас площадь двадцать метров, а у вас двадцать два. Но главное – зачем вам, одинокой, двухкомнатная?

Я сделала небольшую паузу, раз, два, три, раз, два, три, раз, два, три, чтобы не ответить ей так же – какой-нибудь гадостью, и, стараясь быть спокойной, поправила:

– У вас площадь восемнадцать с половиной, а у меня двадцать четыре. Это раз. И у меня две отдельные комнаты. Лично буду составлять цепочку, – твердо сказала я, но на душе стало тоскливо-тоскливо. Это мероприятие затянется на полжизни. У нас хоть и в сталинском доме, но очень неудобная для одной семьи квартира с длинным коридором и большой площадью территории «общего пользования». После войны специально коммуналки разводили, чтобы люди жили не в семье, а в «коллективе» со всеми вытекающими последствиями – склоками, скандалами, подсматриваниями и подслушиваниями. Целый класс таких нелюбимых страной граждан появился, для которых сосед по коммуналке – настоящий враг.

Мадам с удовольствием взялась лепить из меня коммунального врага, чтобы оправдать покушение на мою собственность. Она знала, что заступиться за меня некому. Это и есть черная неблагодарность… Вечером она позвонила со своим ультиматумом.

– Ваша доля в квартире, мы подсчитали, составляет пятьдесят процентов, а наша – сорок три. На свои пятьдесят семь можете хоть трехкомнатную выменять. Имейте в виду, нашей площади я ни полметра вам не отдам.

– Спаси вас Бог, Инна Виленовна, вы добрая женщина…

– Да, не вы первая это говорите, – не поняв юмора, ответила мадам. – Я поручила составлять цепочку одной знакомой, сделает за месяц. Но за это придется заплатить. И заживете вы наконец по-человечески. Нельзя же всю жизнь по коммуналкам слоняться…

– Вашими молитвами… – ответила я на ее выпад, чтобы не довести разговор до коммунального скандала. Большую часть жизни я прожила с родителями в огромной трехкомнатной квартире в центре большого областного города. Можно сказать, около кремля. – Имейте в виду, что я перееду только в двухкомнатную! – но энтузиазма в моем голосе не было.

Мадам, наоборот, рассмеялась в трубку:

– У вас завышенная самооценка, милый человек.

Весь месяц я тоскливо со всех сторон обдумывала невеселую мысль, что придется-таки ехать в однокомнатную квартиру из своих двух комнат. Цепочка, которую я пыталась составить, оборвалась на третьем шаге. Дилетанту надо было бросить всё и заниматься одним разменом. У меня на это ни сил, ни времени не было.

Почаще стала заходить в церковь, ставила свечки, молилась, чтобы дело сдвинулось. Но и месяц прошел, и второй. Никто не интересовался нашей квартирой, хотя мадам уверяла, что «всё в процессе».

Мне советовали обратиться в агентства недвижимости, которые только стали появляться. Размен через «куплю-продажу» был делом новым, непонятным. Тогда казалось, что это самый верный способ потерять и деньги, и недвижимость… Я позвонила в одну из таких фирм. Выслушав мои условия, продавец недвижимости сказал:

– Будет вам двухкомнатная квартира. В Бирюлево-товарном.

Я почти согласилась на Бирюлево-товарное, потому что поняла: с мадам каши не сваришь, она всю душу вымотает, но сделает по-своему. Уезжать с проспекта Мира, конечно, совсем не хотелось. Во-первых, почти центр… Но главное, душа прикипела к намоленному Знаменскому храму, который не закрывался в годину гонений.

Вдруг мадам заявила, что сын Игорек жениться раздумал, заболел, квартирой заниматься некогда. Молодая семейная пара из комнаты Анны Вячеславны в спешном порядке съехала, и должны были заселиться какие-то другие люди, тоже якобы родственники. Обиженные молодые проговорились, что на самом деле мадам просто решила сдавать комнату чужим людям. С молодыми я как-то уживалась, они за комнату не платили и вели себя скромно. Но кто явится на их место? Если такие, как мадам, миру в нашей коммуналке придет конец. Было от чего заунывать.

Я сама позвонила ей. Состоялся нелицеприятный, на повышенных тонах разговор. Пословицу «Договор дороже денег» было бессмысленно даже упоминать. В ход пошла тяжелая артиллерия. Я выкрикивала: «Вы не имеете права», «никого не пущу», «врежу новый замок», «сообщу налоговой инспекции» и тому подобные аргументы. На советского доктора «философских» наук всё это не сильно действовало. В конце разговора мадам подвела свой итог:

– М-да! Вот она наша творческая интеллигенция. Только на глотку умеет брать. Вы – прирожденная скандалистка. Бедная моя свекровь не выдержала, убежала от вас.

– И у вас вскорости умерла…

Мадам замолчала, а потом отчеканила:

– Ни пяди вам площади не уступлю. Ни пяди! – произнеся это так, что мороз по коже пополз. – И уберите свой буфет из коридора!

– À la guerre comme à la guerre!

– Что, что? – с угрозой переспросила мадам.

– Французская пословица. На войне, как на войне! – сказала я. – А вот русская: «Враг хотел пировать, а пришлось горевать», – и бросила трубку.

У мадам оказалась настоящая бульдожья хватка: «ни пяди она не отдаст», будто я фашистский захватчик. Ладно бы, чего-то в жизни не хватало, но ее дом был – полная чаша, жизнь катилась по накатанной номенклатурной колее. Недавно мадам отметила 75-летний юбилей, и мне казалось странным, что она, занимаясь всю жизнь «философией», так и не поняла: пора о душе думать, а не тленные сокровища на земле собирать. На тот свет ничего не возьмешь, кроме добрых дел. Знала я, конечно, что она для Игорька собирает, своего пятидесятилетнего оболтуса, лентяя и разгильдяя с младых ногтей, чтобы окончательно погубить его. Потому что леность и праздность до добра не доводят. Анна Вячеславна много переживала о своем непутевом бездетном единственном внуке, о неправильном его воспитании, но смирялась, старалась не говорить резких осудительных слов – ни о внуке, ни о его родителях, хмурилась, когда я начинала их ругать. И вот сейчас, когда хотелось просто убить мадам – морально, конечно, я чувствовала, что Анна Вячеславна будто наблюдает за мной с того света и – хмурится. Оставалось одно: проглотить обиду и свыкнуться с мыслью, что справедливого и быстрого размена не будет.