Улыбка бога - Диана Бош

– А мне все равно, что когда-нибудь там будет. Я сейчас хочу покоя и уединения, и это там есть.

Настя немного помолчала и вдруг спросила:

– Вот скажи, как ты относишься к утверждению, что современной женщине не нужен муж?

От неожиданности Александра поперхнулась.

– Я? Как-то не задумывалась об этом.

– Не ври, – насупилась Настя, – ты мне просто не хочешь говорить. Вот скажи, почему ты до сих пор одна?

Александра пожала плечами.

– Не знаю. Наверное, потому, что не хочу торопиться. Уже два раза обожглась, сколько можно.

– Вот видишь – это твоя жизненная позиция. А истиной в ней, знаешь, является что?

– Понятия не имею.

– Да тебе так удобно! Если бы было иначе, ты давно бы уже вышла замуж.

– Ну, знаешь, не всегда наши желания соответствуют нашим возможностям.

– Я тебя умоляю, – Настя скептически скривилась, – это у тебя-то нет возможностей?! Да ты просто этого не хочешь! – Она принялась загибать пальцы. – Умна, образованна, обеспечена, самостоятельна, ни в чем не нуждаешься. Что и требовалось доказать.

– А в старости? Тоскливо как-то одной жить.

– Я так понимаю, поскольку дети у тебя в наличии имеются, ты не про стакан воды хочешь сказать, который некому будет подать. У меня есть сосед, через два дома от моего живет. Ему недавно исполнилось шестьдесят. Пришел ко мне с бутылкой вина, сели мы на кухне, и он говорит: «А знаешь, Настя, какое одиночество самое страшное?» «Какое?» – спрашиваю. «Это когда полон дом людей, а словом перемолвиться-то и не с кем». Вот так. А ты говоришь: в старости вместе доживать...

– Это все-таки от самих людей зависит, мне кажется. Кому-то, может, и не везет.

– А вот как узнать, повезет, или нет? Я пять лет носки по всем комнатам собирала да стирала, а толку что? Уходя, все, что мы за пять лет купили, он забрал. Даже лаками для ногтей не побрезговал. «Верни мне все мои подарки!»

Они обе вспомнили позорное бегство Лешика с красным «стягом» на древке теннисной ракетки и засмеялись.

– Насть, мне кажется, ты рано стала раскисать. Кем на самом деле является Алексей, видели все. Кроме тебя, разумеется. Так что ждать ничего другого от него не приходилось.

– А, – Настя вяло отмахнулась, – я ничего уже не хочу. Буду как все жить – работа – дом, работа – дом. Лизка вырастет, выйдет замуж – внуков нянчить стану.

Она подняла глаза к потолку и, представив себе свое унылое будущее, горестно вздохнула.

– Ага, а Лиза посмотрит на маму, да и не захочет замуж выходить, – ехидно вставила Александра.

– Чего это еще? Я ей не выйду! Хотя, ты права, от Лизки всего можно ожидать.

Звонок телефона отвлек Александру от разговора, и она побежала к аппарату. Вернулась слегка раскрасневшаяся и довольная.

– Сейчас приедет Эдик, и вам будет о чем поговорить. Насколько я знаю, у него тоже была печальная история, связанная с браком.

– Бедненький. Жена-стерва попалась?

– Ну, что-то типа того. Я в подробностях не знаю, но на тебя надеюсь: выведаешь как да что – не забудь поделиться – и, засмеявшись, добавила: – Ладно, не принимай близко к сердцу, я пошутила. Все равно одна «кредитная» история не похожа на другую. Так что не надо ничего выведывать.

– Чего это тебя на банковскую терминологию потянуло?

– Помогала одной своей продавщице долг в банке погасить. Девчонка взяла кредит, да не рассчитала силы. Там же как: чуть просрочил – уже штрафы, пени. А если вовремя их не погасишь, сумма нарастает как снежный ком. Вот она и запуталась, не потянула.

– Знакомая история. Мы с Лешиком тоже в кредит влезали. И взяли-то немного – тридцать тысяч, и платили исправно. А когда по нашим подсчетам уже все с процентами выплатили, вдруг выяснилось, что мы должны банку еще двадцать две тысячи. Представляешь? Так жалко было отдавать.

– И как это получилось?

– Да Лешик в самом начале немного с платежом опоздал, но потом все перекрыл, а о том, что штраф уже выписали и на него пеню начислили, нам не сообщили. И не добьешься же распечатки платежей! А на этот штраф потом наросли новые штрафы и пени. Так и тянулось все, пока мы через скандал не вытребовали распечатку. Знаешь, когда мы кредит закрыли, я стала спокойно спать по ночам.

– Мама! – вдруг раздался истеричный вопль Алисы. – Лиза маленькую детальку от циркуля вдохнула!

Александра и Настя побледнели и бросились в комнату к девочкам.

– Как это случилось? – испуганно тормошила Алису Александра, пока Настя успокаивала плачущую Лизу.

– Я не знаю, – Алиса всхлипнула. – Я ей запрещала циркуль брать, а она все-таки его схватила и колесико маленькое такое скрутила. Я испугалась, что она потеряет его и я останусь без циркуля, и хотела забрать. А она решила спрятать его от меня, взяла колесико в рот и случайно вдохнула.

Алиса заревела.

Лямзин подъехал, когда обе женщины в нервном ознобе ожидали «Скорую помощь». Настя то смеялась, подбадривая Лизу, то плакала, не в силах сдержаться, и тогда ее Александра успокаивала.

– Поехали навстречу «Скорой», так быстрее будет, – скомандовал Эдик.

В больнице даже стены навевают тоску. Там пахнет хлоркой, фенолом, слезами и страхом. Там навсегда поселилась беда, а с радостью и счастьем оттуда стараются поскорее уйти. Больница – это место, где невольно впадаешь в меланхолию или того хуже – в депрессию. Нет людей, которые любили бы изредка там поваляться.

Этими мыслями, пришедшими в голову, едва она пересекла порог приемного покоя, Александра поделилась с Лямзиным.

В ответ он мягко улыбнулся:

– Не скажи, это кому как. Я после окончания школы попал в учебный полк в степном Забайкалье – Агинский Бурятский автономный округ, а там холод, голод, постоянный шальной ветер и отсутствие привычной буйной зелени. Маменькин сынок, только месяц назад как исполнилось восемнадцать, привыкший к размеренной уютной жизни в южном городе, я вдруг очутился в совершенно другом мире, где ранние подъемы, передвижение только бегом – так положено по уставу, хождение строем, ругань сержантов и офицеров, бельевые вши и постоянные, изматывающие душу и тело лишения. Не хватало всего – света, воды, еды... Знаешь, как переводится на сленге аббревиатура ЗабВО – Забайкальский Военный Округ?

– Как?

– Забудь-Вернуться-Обратно. И вот я там, в Забайкалье, стою в карауле. Ветер, мороз. Пальцы, если снимешь варежку и коснешься ими металлических частей «калашникова», примерзают к нему намертво. Отойти никуда нельзя, присесть – тоже. Должен отстоять свои положенные два часа на посту. А я чувствую, что заболел. Саднит горло, раскалывается голова, трудно смотреть. Но я стараюсь, таращусь. Борюсь с собой, чтобы веки не закрылись и я не отъехал в сладкий сон. Да, вот так странно: как может быть сон сладким на бешеном ветре с морозом? Видно, я просто тогда дошел до ручки. В общем, я все-таки сознание потерял. Провалился в горячечное забытье, очнулся уже в гарнизонном госпитале. А там – тепло, светло, уютно, кормят хорошо, врачи-медсестрички ласковые, добрые. Да мне после тех условий, в которых я служил, это раем показалось. И вот веришь, мне было абсолютно наплевать, чем в госпитале пахнет – пусть бы и вовсе клоакой и прокисшей пищей все провоняло, мне там нравилось. Так что все познается в сравнении, дорогая.

– Да, понимаю,? задумчиво протянула Александра. – А я тоже кое-что вспомнила... Нет, ни в какое сравнение с твоими «приключениями» это не идет, но для моей хлипкой натуры тоже стало событие. Мы в пятом классе в поход пошли. Я до этого очень привередлива в пище была, ничего не любила. А сало – даже самое вкусное, совсем на дух не переносила. В принципе, для балерины, которой нужно все время диету соблюдать, это не плохо, поэтому родители не парились. Не ест дочка – и не надо. И вот оказываемся мы в горах, усталые, измученные, по солнцепеку несколько километров шли, проголодались аж жуть. И тут выясняется, что продуктов-то и нет. Я уж не помню, куда они делись, потеряли их, или забыли где... Но вкус того кусочка старого-старого сала, желтого и прогоркшего, который наш вожатый откопал у себя в рюкзаке и разделил на всех, до сих пор помню. Он порезал шмат тонкими ломтиками, и мы ели его, замирая от восторга. Никто не отказался. Долго еще потом этот запах у меня умиление вызывал – я даже любила иногда старое сало посмаковать. Эдаким своеобразным деликатесом стало оно для меня.

Александра засмеялась.

– Вот видишь, и тебе есть что вспомнить. Как там Настя с Лизой, интересно? Если все нормально, я бы не отказался на радостях тебя поцеловать, – сказал Эдик.

– В принципе, тут можно найти укромный уголок, но сдается мне, это будет не слишком уместно.

– Да, ты права. Бедный ребенок.

В этот момент из дверей, ведущих в хирургическое отделение, вышла Настя. Она старалась бодриться, даже улыбалась, но едва подошла к друзьям, не выдержала и разрыдалась.

– Боже мой, какая же я дура! – причитала она. – Я думала, что предательство Лешика – горе. Но нет же, нет! Вот оно – горе, когда ребенок твой лежит, маленький и беспомощный, и ты ничем не можешь ему помочь. А все остальное по сравнению с этим – чепуха.