Император Николай II и его семья - Пьер Жильяр

Несмотря на последние отступления, военный престиж Великого Князя Николая Николаевича был значителен в России. Во все время этого первого года войны он доказал свою твердость и решимость. Лишение его командования в минуту поражения могло быть принято за указание, что его считают ответственным. Оно могло быть истолковано, как наказание, столь же несправедливое в отношении его заслуг, сколь и оскорбительное для его чести. Государь отдавал себе в этом отчет и решился на это лишь скрепя сердце. Он сначала намеревался оставить Великого Князя при себе в Ставке, но это создало бы щекотливое положение для бывшего Главнокомандующего, и он решил назначить его Наместником на Кавказ и Главнокомандующим армией, действовавшей против турок.

Государь сообщил министрам свое решение принять Верховное командование в совете, собранном в Царском Селе за несколько дней до отъезда в Ставку. Это известие совершенно ошеломило большинство присутствовавших, и они пытались убедить Государя отказаться от своего предположения. Они указали ему на серьезное неудобство, которое создастся для успешного хода дел, если он, Глава государства, будет почти постоянно пребывать в Ставке, на расстоянии более 800 верст от места пребывания правительства. Они ссылались на многочисленные его обязанности и просили не брать на себя новой и столь тяжкой ответственности. Наконец они умоляли его не становиться во главе войск в такую критическую минуту: в случае неудач он рисковал подвергнуться нападкам, которые подорвали бы его престиж и авторитет. Но Государь остался непоколебим. Некоторые из окружающих сделали новые попытки отговорить его, но они равным образом не удались, и 4 сентября вечером он уехал в Могилев, где находилась Ставка. На следующий день он подписал приказ, в котором извещал войска о своем вступлении в Верховное командование и в конце собственноручно прибавил: «С твердою верою в милость Божию и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять Наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим земли Русской».

Это подтверждало обет, данный им в начале войны, и связывало с этой борьбой судьбу династии.

Во Франции и в Англии это известие вызвало удивление, не лишенное некоторых опасений. В этом увидели, однако, залог того, что русская Империя в лице ее монарха, безвозвратно связала свою судьбу с участью держав Согласия и притом в ту минуту, когда целый ряд поражений давал повод опасаться проявления сепаратных стремлений. Все крупные газеты союзных государств подчеркнули важность этого решения. Они выражали надежду, что оно весьма благотворно отразится на настроении армии и будет содействовать одержанию конечной победы. В России вся печать была полна торжествующих восхвалений, но в действительности мнения насчет целесообразности этой перемены в командовании были вначале довольно различны. В армии присутствие Государя содействовало, как мы это увидим далее, поднятию духа солдат и вновь подбодрило войска.

История когда-нибудь установит, каковы были политические и военные последствия этой меры, которая со стороны Государя была проявлением мужества и веры.

Как я и опасался, равнодушие, которое как будто выказывалось Распутину в течение предыдущей зимы, было, увы, лишь временным. Во время майских поражений оно сменилось новым усилением его влияния, которое еще увеличилось впоследствии. Эта перемена настроения легко объяснима. В начале войны Государь и Государыня, всецело проникнутые величием собственного долга, переживали часы повышенного настроения. Преисполненные любви к своему народу, они чувствовали, что он отвечает им тем же. Это горячее общение окрыляло их надежды; они почувствовали себя подлинным центром того великого национального движения, которое охватило всю Россию. Военные события последующих месяцев не поколебали их мужества; они сохранили полной и неприкосновенною веру в весеннее наступление, которое должно было увенчаться окончательным торжеством русского оружия.

Вот почему, когда разразилась катастрофа, они пережили дни невыразимой скорби. В своем страдании Императрица должна была испытать неудержимое стремление искать нравственной поддержки в том, который в ее глазах был не только спасителем ее сына, но и представителем народа, посланным от Бога, чтобы спасти Россию и ее Царя.

Государыня начала заниматься политикой не из личного честолюбия или жажды власти, как об этом говорили. Побуждения, которые ее к этому влекли, проистекали из области душевых чувств. Она в такой же мере обожала мужа, как боготворила своих детей, и ее потребность посвящать себя тем, кого она любила, была безгранична. Единственным ее желанием было быть полезной Государю в тяжелой его задаче и помогать ему своими советами.

Убежденная, что самодержавие есть единственная подходящая для России форма правления, Государыня считала широкие либеральные уступки преждевременными. На ее взгляд только Царь, который сосредоточивал в своем лице полноту власти, мог воздействовать на темную массу русского народа. Она была убеждена в том, что в глазах мужика Государь представлялся символом единства, величия и славы Рассии, Главою государства и помазанником Божиим. Затронуть его прерогативы — значило посягнуть на веру русского крестьянина, рисковать ввергнуть страну в самые худшие катастрофы. Царь должен не только царствовать, но и управлять государством твердой и властной рукой.

Императрица внесла в новую обязанность, которую на себя возложила, то же самозабвение и мужество, но, увы, и то же ослепление, которые она проявила в борьбе за жизнь своего ребенка. Она была последовательна в своем заблуждении. Она была убеждена, как я уже говорил об этом выше, что династия может найти опору только в народе, и что Распутин — избранник Божий. Разве она не испытала действенность его молитв во время болезни сына? Она непоколебимо уверовала, что этот смиренный крестьянин может своим сверхъестественным озарением оказать помощь тому, кто держал в своих руках судьбы русской Империи. Ловкий и хитрый Распутин лишь с величайшей осторожностью решался давать политические советы. Он всегда старался быть очень точно осведомленным обо всем, что делалось при Дворе, и каковы были потаенные чувства Их Величеств. Его пророческие слова всего чаще подтверждали лишь заветные желания самой Императрицы. На самом деле, сама того не подозревая, она вдохновляла «вдохновителя», но ее личные желания, проходя через Распутина, принимали в ее глазах силу и авторитет откровения.

Перед войной политическое влияние Государыни проявлялось лишь урывками. Она ограничивала свое воздействие главным образом тем, что вызывала удаление тех, кто заявляли себя противниками «старца». В первые месяцы вслед за открытием военных действий положение это не изменилось, но с начала больших неудач весны 1915 года, в особенности же после того, как Государь принял Верховное командование, Государыня, желая прийти на помощь мужу, которого, как она чувствовала, все более и более подавляло бремя возраставшей ответственности, стала принимать все большее участие в государственных делах. Будучи изнурена, она жаждала для себя лишь покоя, но свое личное спокойствие она приносила в жертву тому, что считала своей священной обязанностью.