Император Николай II и его семья - Пьер Жильяр

Между тем Германия не могла оставаться безучастной к крушению австрийской армии. Как только опасность ясно ей представилась, она постаралась ее предотвратить, приняв все зависевшие от нее меры. Несколько немецких корпусов было сосредоточено на восток от Кракова и поставлено под команду генерала фон Макензена, который должен был атаковать русскую армию с фланга и стараться отрезать от их базы войска, действовавшие в Карпатах. Наступление состоялось в начале мая, и под давлением немцев русская армия была принуждена быстро отступить из западной Галиции на восток. Приходилось мириться с очищением Карпатских проходов, занятие которых стоило таких усилий, и спуститься в равнину. Войска дрались с замечательной храбростью и стойкостью, но у них не было оружия и снарядов. Отступление продолжалось. 5 июня неприятель вновь занял Перемышль, 22-го Львов, а в конце месяца почти вся Галиция, эта славянская земля, завоевание которой так радовало русские сердца, — была очищена.

Вслед за этим немцы предприняли сильное наступление в Польше и стали быстро продвигаться, несмотря на ожесточенное сопротивление русских. Положение было серьезно, весь русский фронт был поколеблен и отодвигался под натиском австро-германских армий. Общественное миение было обеспокоено, хотело знать, на кого падала ответственность за эти поражения, искало виновников, требовало наказаний.

Государь очень тяжело переживаль события. Удар для него был тем более жесток, что он совершенно его не предвидел. Однако он не склонялся перед несчастьем. 25 июня он сместил военного министра, генерала Сухомлинова, преступная бездеятельность которого, казалось, возлагала на него ответственность за внезапно обнаружившуюся невозможность снабдить войска. Он заменил его генералом Поливановым. 27 июня он собрал в Ставке под своим председательством совет, в котором приняли участие все министры. Надо было поднять общую энергию, мобилизовать все силы и все средства страны для борьбы до победного конца с ненавистным врагом. Было решено созвать Думу. Первое заседание ее состоялось 1 августа, в годовщину объявления войны Германией России. Твердое и мужественное настроение собрания способствовало успокоению умов. Но, приглашая всю страну содействовать защите родины, Дума требовала, чтобы виновники несчастия были найдены и наказаны. Несколько дней спустя, Государь назначил «верховную следственную комиссию», чтобы установить, на ком лежит ответственность за национальное поражение.

В это время, наступление немцев в Польше продолжало развиваться; 5 августа была покинута русскими Варшава, и войска перешли на правый берег Вислы. 17 августа было взято Ровно; одна за другой все русские крепости падали под напором неприятеля, которого, казалось, никакие преграды уже не способны были задержать. В конце августа все Царство Польское было в руках немцев.

Поражение принимало размеры катастрофы и ставило в опасность самое существование родины. Удастся ли остановить поток завоевателей, или придется, как в 1812 году, отступить вглубь страны, уступая русские земли неприятелю? Неужели все понесенные жертвы ни к чему не привели?

Деревня страдала от постоянных наборов и реквизиций; хлебопашцам не хватало рабочих рук и лошадей. Вместе с расстройством железнодорожного сообщения и притоком беженцев в городах росла дороговизна. Из уст в уста передавались самые пессимистические речи, говорили о саботаже, об измене…. Русское общественное мнение, столь непостоянное, столь склонное к преувеличениям, как в радости, так и в горе, — предавалось самым мрачным предчувствиям.

И вот в минуту, когда Россия переживала этот острый кризис, Николай II решил взять на себя Верховное командование армией.

Государыня уже в течение многих месяцев побуждала Государя принять это решение, но он все время противился ее настояниям: ему претила мысль отнять у Великого Князя Николая Николаевича командование, которое он ему вручил. Как только вспыхнула война, его первым движением было стать во главе армии; однако, сдаваясь на просьбы министров, он отказался от самой заветной своей мечты. Он всегда сожалел об этом, но теперь, когда немцы, завоевав всю Польшу, продвигались по русской земле, ему казалось преступным оставаться в тылу и не принять более деятельного участия в защите своей страны.

Государь вернулся 11 июля из Ставки и раньше, чем прийти к этому решению, провел два месяца в Царском Селе. Я передаю здесь мой разговор с ним 16 июля, потому что он ясно указывает, каковы были уже тогда воодушевлявшие его чувства. Он в этот день встретил нас с Алексеем Николаевичем в парке. Рассказав ребенку некоторые впечатления о своей последней поездке в армию, он обернулся ко мне и добавил:

— Вы не поверите, как тягостно мне пребывание в тылу. Мне кажется, что здесь все, даже воздух, которым дышешь, ослабляет энергию, размягчает характеры. Самые пессимистические слухи, самые неправдоподобные известия встречают доверие и облетают все слои общества. Здесь заняты лишь интригами и происками, живут только эгоистическими и мелкими интересами; там же — дерутся и умирают за родину. На фронте одно чувство преобладает над всем: желание победить; остальное забыто, и, несмотря на потери, на неудачи, сохраняют веру…. Всякий человек, способный носить оружие, обязан быть в армии. Что касается меня, я не могу дождаться минуты, когда присоединюсь к моим войскамь.[42]

Императрица сумела использовать это горячее желание: она постаралась победить его сомнения, которые, с другой стороны, могли быть ему внушены некоторыми соображениями.

Она желала удаления Великого Князя Николая Николаевича, которого обвиняли в том, что он под рукой пытается подорвать престиж Государя и хочет вызвать в свою пользу дворцовый переворот. Кроме того, доверяя сведеньям, получаемым ею от г-жи Вырубовой, она была уверена, что Ставка была центром заговора, цель которого была схватить ее в отсутствии Государя и удалить в монастырь. Царь вполне доверял верности Великого Князя Николая и считал его неспособным на какой бы то ни было обман, но допускал возможность его соучастия в кознях против Царицы. Он сдался, однако, лишь когда повелительное чувство, побуждавшее его стать во главе армии, сделалось в его глазах долгом совести. Вступая лично в борьбу, он хотел показать, что война будет доведена до конца, и подчеркнуть непоколебимую свою веру в конечную победу. Он считал своим долгом Главы государства в эти трагические минуты, не щадя себя, принять на себя всю ответственность. Он хотел также своим присутствием вселить веру в войска, настроение которых было поколеблено целым рядом неудач. Они устали бороться с врагом, главная сила которого заключалась в преимуществе его вооружения.