Во тьме - Максим Шаттам

Хотя… Жемчужные капли были не из воска.

Кровь.

Каждый маленький звук «кап» разносился по всему пространству здания, будто крик, и отец Франклин-Льюитт поднял глаза к витражу.

По лицу пророка струилась кровь.

20

Город проснулся, укутанный белым покрывалом глубиной в тридцать сантиметров. Снег все еще падал, чуть реже, неуверенно, но из-за него небо казалось шевелящимся.

Приходится ждать солнца, ничего не поделаешь: зима есть зима; Аннабель открыла глаза, вздрогнув в оцепенении посреди темной комнаты; ее пробуждение сопровождал хриплый голос Брюса Спрингстина, произнесший «6:10». Она с трудом встала — вчерашнее собрание их команды продолжалось допоздна. Аннабель отдала кусок скотча Тэйеру и все рассказала ему о Бролене. Напарник не возражал, он довольствовался лишь вопросом, уверена ли она в том, что делает. Тэйер особенно боялся утечки информации в прессу через частного детектива. Больше он ничего не добавил.

Аннабель поморщилась, затем встала с кровати. Пересекла гостиную, ступая босыми ногами по холодному паркету, заставила себя согреть кофе. Окончательно проснувшись, женщина сделала несколько упражнений: отжимания, подъем корпуса, подтягивания на палке, прикрепленной к наличнику двери в ванную; потом встала под горячий душ.

После любого трагического происшествия некоторые прежде простые движения становятся болезненными. Одним из таких движений для Аннабель было брать мыло из мыльницы. Она вспомнила, как однажды ее пальцы скользили в теплом тумане по направлению к розовому квадрату, когда внезапно широкая ладонь накрыла ее собственную. Пахнущая свежестью кожа Брэди прижалась к ее спине, он начал мягко намыливать ее. Это произошло в обычный день — тогда не было праздника, ничего особенного, просто обыкновенный будний день. Понедельник. Аннабель помнила, что в тот день ни она, ни Брэди не пошли на работу. Он появился в душе неожиданно, и это мгновение врезалось в ее память как воспоминание об удовольствии, овеянном красотой. Сложнее всего победить не те призраки, в которые мы верим, а отголоски самых простых, обычных поступков.

Глядя в зеркало, Аннабель поправила косы и натянула полинявшие джинсы. День обещал быть долгим, детектив предполагала поехать в больницу, чтобы расспросить Хулию Клаудиа. Что касается Спенсера Линча, то он находился под надзором полиции; если он выйдет из комы, команда незамедлительно узнает об этом.

Лицо Аннабель светлым пятном выпрыгнуло из воротника черного кашемирового свитера, волосы собрались в подобие черной короны. Она прикрепила кобуру на поясе за спиной и уже собиралась было проглотить завтрак, когда зазвонил телефон.

Джек Тэйер; голос твердый и уверенный, казалось, он давно проснулся; Аннабель спросила себя, ложился ли он вообще.

— Я внизу, — произнес он. — Быстро спускайся. — Не давая ей времени возразить, он продолжил: — Я тебе все расскажу. Я знаю, что ты всегда встаешь по расписанию — под музыку, каждое утро в шесть, — поэтому не говори мне, что не готова, я тебя жду.

Он повесил трубку.

Закрывая дверь «форда», Аннабель заглянула в пакет из «Макдоналдса», лежавший на приборной панели.

— Это тебе, — произнес Джек, трогаясь, — апельсиновый сок и пирожок — то, что нужно.

Аннабель отставила стакан и взяла пирожок.

— Спасибо, па, — засмеялась она. — Не хочу быть навязчивой, но могу я все-таки узнать, что происходит?

От свежевыбритого Джека пахло афтешейвом; он весь сконцентрировался на дороге.

— Мы едем в Ларчмонт, графство Вестчестер. Утром позвонил местный шериф… — Джек мельком взглянул на часы. — Точнее, двадцать минут назад. Ночью они обнаружили труп женщины. Убийство, сомнений быть не может. Вроде бы ее нашел разносчик, молодой парень, живущий с родителями. Он встает очень рано, без пятнадцати пять, и выходит в парк, чтобы его собака могла отлить. Животное стало раскапывать снег, и парень увидел руку. Не такую красивую, как можно было бы ожидать.

Воображение Аннабель заработало, и ее атаковали видения одно ужаснее другого. Она вспомнила дело, которое вела год назад: одинокую женщину нашли мертвой, ее лицо было полностью изъедено. Его обгрызла собака, оставив кожу только на черепе. Придя работать в полицию, Аннабель перестала считать случаи, когда домашнее животное превращало тело хозяина в пищу для себя. Особенно это было распространено среди кошек, они даже не ждали, пока тело остынет. Зная это, Аннабель навсегда отказалась заводить себе кого бы то ни было. Это было маленькой тайной, которые есть в каждой профессии и о которых не принято говорить вслух, поскольку общество не готово принять такие откровения.

Тэйер продолжал:

— Местные копы сделали свою работу, приехал коронер, и они уже собирались увезти тело, когда увидели татуировку на затылке. Штрих-код типа тех, что у наших. Шериф получил от нас информацию вчера вечером, поэтому в его голове она была еще свежей, и он сразу же бросился звонить нам. Вот уже три часа, как они нашли труп, и местные СМИ наверняка бьются в истерике.

Аннабель молчала, она ненавидела любые формы пиара, особенно ее доставало общение с прессой. Журналисты вели себя так, словно им все были должны, они обсасывали малейшую информацию, касающуюся увечий, обнаруженных на теле жертвы, ни с кем не считаясь. Каждый раз в таких случаях в ней просыпалось раздражение, поэтому Джек сам занимался СМИ, а она оказывалась в стороне.

— Копы, уважающие протоколы? — спросила Аннабель. — А что с осмотром места преступления?

— Ты спрашиваешь о том, насколько они расторопны? Хрен их знает, но не думаю, что к ним в руки часто попадают трупы… В любом случае, у них нет серьезного опыта.

— А наш супердетектив Брэтт Кахилл, он в курсе?

— Он присоединится к нам на месте. Анна, может быть, это тот маленький толчок, который сдвинет дело с места: ну, это тело с татуировкой… ничем нельзя пренебрегать.

— Звучит слишком заманчиво, чтобы оказаться правдой.

— Не совсем! Я думал об этом по пути к тебе; скорее все это логично. За несколько дней мы забрались в дела этой долбаной… секты или что там еще. Мы узнали об их существовании, арестовали одного из них, обнаружили фотографии, которые служат против них уликами. Они заволновались, должны были почувствовать, как растет напряжение, и было бы логично избавиться от доказательств, в случае, если… Нервничая, они начали совершать ошибки — по крайней мере, эту; надо схватить их, пока они не опомнились.

Аннабель слабо кивнула. Смерть любой женщины всегда удручает, и неважно, будет она раскрыта или нет.

— Предоставим работу местным копам, — закончил Тэйер, — но расследование — наша прерогатива, и, если вдруг возникнет малейший конфликт юрисдикций, я этим займусь. Если будет нужно, мы заставим всех помогать нам, получим полный карт-бланш, но, конечно, лучше всего было бы вообще избежать визита в те края…

Аннабель вздохнула и погрузилась в созерцание пейзажа вокруг.

Движение было немного нарушено из-за снегопада, хотя накануне вечером уборочные машины работали безостановочно, и по краям дороги все еще моргали их мигалки. Ночь никак не хотела отступать, отчаянно покрывая сумерками горизонт, спускалась на город и его жителей, ее уныние отражалось на лицах горожан. Глядя на людей в машинах и на тротуарах, невольно хотелось найти ответ на вопрос: а стоит ли вообще жить, каждое утро ходить на работу, и так в течение сорока лет карьеры? Карьеры… Аннабель размышляла несколько минут, зачем это — кому-то отдавать свою жизнь, чтобы «жить». Она подумала об аптеках, лекарствах, салонах красоты, она представила все способы битвы за продолжение жизни, сохранение молодости, возможности оставаться привлекательной до шестидесяти лет и существовать дальше, до ста, но какова реальная цена всего этого? Ради чего все это — ради молчаливого извращения? Ради кого и чего?

Когда живешь один, время становится осязаемым. А современная культура учит нас бояться и того, и другого.

Приоткрыв окно, Аннабель глубоко вдохнула и до прибытия в Ларчмонт не произнесла больше ни одного слова.

Дома в Мамаронеке и Ларчмонте служили наглядной характеристикой местных жителей: сверхурочный труд и огромные заработки. Когда «форд» въехал в жилой квартал, где нашли труп, Тэйер не смог удержаться и восхищенно присвистнул: некоторые частные дома здесь были размером с то здание, где находилась его квартира. В конце искривленной улицы располагался парк, выходивший на берег пролива Лонг-Айленд.[17] Десятки автомобилей и небольших грузовиков стояли почти повсеместно, на кузове большей части из них красовались логотипы телеканалов или радиостанций. Парк представлял собой засаженную травой полосу длиной в километр, посреди которой росли дубы и гикори. В это январское утро все было покрыто снегом.