Стану ему женой. Ребенок от монстра (СИ) - Устинова Мария

— Это правда было? Правда или нет?

Пауза.

— Правда.

Он признался. Через силу, но признался. Я оторвалась от него, взяла лицо в ладони, и уткнулась в лоб.

— Что тогда произошло? — спросила я. — После того, как ты ушел.

Глава 20

Опять она…

Андрей вздохнул, выпуская из рук маленькое, горячее тело, и встал. Поискал по карманам сигареты, вспомнил про дочь и вышел на балкон.

Закурил, глотая горький дым.

Лена вышла следом, обняла со спины, переплетая руки на напрягшемся животе.

— Я тебя расстроила?

Горло болело. Промолчал.

— Прости… Пойдем спать?

Сумел кивнуть и ободряюще похлопал по руке. Лена ушла, он докурил, пытаясь расслабиться. Она уже ждала в постели. Андрей нырнул рядом, обнял. Лена лежала спиной, он не видел, но понимал — обижается.

Стиснул крепко за талию.

Вдох-выдох, чтобы совладать с этой хренью, которая происходит с глоткой. Когда он заговорил, речь была мягкой, плавной — только так получилось хоть слово выдавить.

— Я должен был вас прикрыть, помнишь? За госпиталем следили, ты только родила.

— Не рассказывай, если не хочешь, — глухо ответила она.

Он не хотел. Но смирился. Иначе так и будет возвращаться к этой теме, думать, напоминать. Лучше сразу отрубить. Одним махом.

— Меня Шелехов переиграл… Помнишь его? Это он меня душил, в машине. Вот что видели люди Каца. Он меня, считай, убил, Лена. Удавил.

Она перевернулась — у нее было такое серьезное, взрослое лицо, что он против воли улыбнулся. Сильно криво — от нервов паралич пошел вразнос. Губы вообще не слушались, как у инсультника.

Лена смотрела безумными глазами.

— Я о тебе думал.

Она слушала.

— Не хочу это вспоминать, пойми. Я когда с войны пришел… тоже не хотел какое-то время. Потом отпустило. Со временем, но отпустило. Понимаешь?

Он по глазам видел — не понимает. Но Лена кивнула. Не понимала, но была готова принять на веру.

— Я его пришил, — хрипло добавил он. — За тебя, за нее. Можешь его не бояться.

Лена тревожно нахмурилась.

— Прости.

— Не извиняйся. Все хорошо, — он поцеловал ее в лоб. — Спи, Лен.

Теперь она легла по-другому: не спиной, скованная, а щекой к груди, и расслабилась в объятиях. Ее было приятно обнимать. Приятно чувствовать, как сопит. С ней в постели раньше кошмары отступали, и Лена не утратила этого качества. Маленькая… А с ней легче. Она как талисман или… Он вдруг нашел сравнение. Мягкая игрушка. Он спал с ней, как какой-то малолетний мальчишка, сжимающий плюшевого медвежонка, чтобы тот защитил его от ночных монстров.

Разница в том, что его монстры были настоящими.

Андрей дождался, пока Лена уснет и тихо выбрался из постели.

Натянул джинсы. Проверил пистолет — без повода, просто для спокойствия. Снова вышел покурить, хотя в горле после прошлого раза еще першило.

Закурил и облокотился на перила балкона.

Кроны деревьев шумели от ночного ветра. Ветерок трогал обнаженную грудь, живот, и приятно овевал плечи. Он уставился на низкий диск луны. Еще разок затянулся. Пальцы слегка дрожали, но это пройдет.

Скоро всё пройдет.

Уснет, завтра все будет в порядке. Так всегда случалось. Лена успокоится, больше не задаст вопросов, наоборот, будет его беречь, чтобы не напомнить случайно. Так что все срастется.

Последняя затяжка. Он швырнул окурок в темноту.

В постель не вернулся — прошел на кухню. Нашел в холодильнике запотевшую бутыль водки, принесенную вместе с вином для Лены. Налил полкружки. Ноздри резало от острого алкогольного запаха.

Лене бы не понравилось, что пьет.

Но выпьет, расслабится, ляжет — может, быстрее заснет. Проглотил залпом, поморщился и, ополоснув кружку, осторожно лег к ней. Замер, когда заворочалась — не хотел будить.

Водка не помогла.

Андрей лежал на спине и пялился в потолок.

Лишь бы депресняк не начался. Но когда организм измучен злыми снами и бессонницей, до него недалеко.

Он часто думал потом, что произошло.

Гонял мысли по кругу. Ни о чем больше не мог почти полгода. Старый друг каждую ночь приходил в кошмарах.

Вряд ли можно назвать это везением, но убивали его долго.

Рядом был госпиталь, место оживленное, они не могли долго возиться. А может, Шелехов с самого начала для себя все решил. Уже не спросишь.

Что происходило, он помнил плохо.

Обрывками, словно кто-то разорвал сознание на клочки. Что из увиденного было правдой, а что — галлюцинациями и бредом, Андрей точно не знал. Будто кто-то смешал видения и реальность, встряхнул и они встали в случайном порядке. Он действовал на инстинктах, как животное. Пока мог дышать.

Дина точно привиделась.

В этом был уверен. Она точно не приходила. Тогда она была в Пекине.

А вот детский плач, который его мобилизовал в последний момент, звучал ли на самом деле или воспаленное сознание и сбрендивший от недостатка кислорода мозг, воспроизвели его сами?

Шелехов удавливал его планомерно — в этом он поднаторел: ни сантиментов, ни жалости. То, что когда-то они были друзьями, вместе служили, давно потеряло значение. На жалость рассчитывать нельзя.

Андрей боролся как мог, пока оставался воздух в легких. Но его держал второй — за ноги, они были на заднем сиденье припаркованного в густой ночной тени авто, и руки ему предварительно сковали пластиковой стяжкой. Он бы ее порвал в других условиях. Но не избитый и придушенный. Не спавший несколько ночей. Стороживший ее…

Пока оставался в сознании — еще что-то помнил. Запах ароматизатора для салона и тяжелый — табака. Вкус крови во рту. Холодный воздух непрогретой машины. Был декабрь — холодно… Пахло снегом. Помнил страх. Желание продержаться еще чуть, чтобы Лену с дочкой забрали…

Но затем кислород кончился. Мозг начал бредить.

С этого момента Андрей точно не мог сказать, что происходило.

Шелехов и убийство на заднем сиденье путались с Диной, мамой и бывшим командиром.

Ход событий восстановил потом сам, основываясь на спутанных воспоминаниях и логике. И то не сразу: пока пришел в себя, не раз проблевался, осознал, что случилось.

Шелехов торопился.

Убить его приказал Демьян, а Шелехов любит инструкции.

Демьян знал, что они служили вместе. Он бы не поверил Шелехову на слово, что приказ выполнен и, скорее всего, потребовал доказательства. Во время убийства Шелехов остановился в какой-то момент, чтобы сделать фото. Либо своего напарника заставил сфотографировать придушенного Андрея.

Скорее всего, его и отпустил с доказательствами к Демьяну.

Закончить он мог сам.

Шелехов велел второму вернуться к Демьяну и показать фото, что все сделано. Специально, чтобы получить возможность остаться с ним, Андреем, наедине. Мол, сам уберет тела.

Долго напарника просить не пришлось. Не в машине напротив военного госпиталя, где было уже двое убитых. Ствол, видно, тоже забрал — Андрей с тех пор своего пистолета не видел. Тот что у него сейчас, это другой.

Шелехов оставил удавку на шее, затянув, чтобы Андрей не продышался. Убитого за рулем сбросил на соседнее сиденье, скорее всего, накрыл, чтобы выбраться. И вместе с телами отогнал авто в лесополосу.

Нервы стальные. Этого у Сереги не отнять. Всегда такой был.

Самый из них троих отмороженный.

Яму в мерзлой земле они вырыли заранее. Подготовились, зная, что времени потом не будет.

Шелехов снял с него удавку и привел в чувство. С этого момента Андрей начал хоть что-то помнить: фрагментами, еще на грани бреда, но реальность возвращалась.

Вернулась с боли.

Жить — это вообще довольно болезненно. Боль потекла в легкие раскаленным свинцом, под веками загорелся свет: то ли включенная лампа на крыше салона это была, то ли очередная порция галлюцинаций, вызванная адреналином. После убийства в крови его было с избытком… А может Серега ему на глазное яблоко нажал, чтобы скорее привести в чувство.