Над пропастью по лезвию меча - Равиль Бикбаев

— Ну что ж кому-то надо и там работать, — продемонстрировал понимание и великодушие Ефимов, — так сказать государственные секреты защищать, — и поинтересовался — много шпионов поймали? Или вы все больше по антисоветчикам специализируетесь?

— Это служебная тайна, — мягко ушел от прямого ответа Торшин, — а разве по вашему мнению, Антон Иванович, шпионы только в плохих детективах бывают?

— Наверно нет, — Ефимов рассматривал Торшина спокойно, внимательно, доброжелательно, — вероятно в жизни тоже встречаются, но я человек довольно далекий от этой области и с полной уверенностью судить не могу.

— Лучше всех про шпионов мой дедушка знает, — начал вводить в дело бердянского старичка Торшин, — он во время войны в военной контрразведке «СМЕРШ» служил.

— Да неужели? — удивился Ефимов, — а на вид такой мирный, скромный, тихий пенсионер, — и обратился к дедушке, — может, расскажите, если можно про свою работу, а я на вашем материале попробую книгу, про чекистов написать.

— Мирный, скромный, тихий пенсионер, — смущенно повторил слова Ефимова, полковник контрразведки, и с легкой иронией начал говорить, — так маскироваться не только шпионы умеют, контрразведчикам тоже иной раз приходится. Что до вашего вопроса, то да, доводилось мне и шпионов ловить и, диверсантов, да и предателей разоблачал, всяко бывало. А рассказать могу, что ж не рассказать то писателю, может и вправду книжку напишет. Только я вам Антон Иванович, давно встретиться предлагал, письмо даже написал, ведь мы земляки, оба из Бердянска, даже в одной гимназии учились, вот только вы совсем на того Антошку гимназиста не похожи. Прозвище то, у вас какое было? Помните?

Есть! Пошел контакт, и как искра сверкнула, что-то такое мелькнуло в глазах у Ефимова.

— Да, лет много прошло, мы все изменились, вот я вас тоже не узнаю, — даже на секунду не замявшись, ответил Ефимов, — А прозвище? Нет, не припомню.

Спокойно отвечает, модуляция голоса не изменилась, мимика лица ничего кроме легкого удивления не отражает, вот только атмосфера застолья как бы сгустилась, это все почувствовали не только Торшин. И два немолодых человека такие разные смотрят друг на друга, меряются взглядами, у кого сил души больше. Растет напряжение, растет, вот-вот замкнет, а там как, полыхнет.

— Как интересно! — хозяйка пытается замять неловкость, возникшую в разговоре, снять непонятное ей, но такое почти зримое напряжение, — через столько лет встретились и, не узнаете, друг друга, а я вот всех своих одноклассников до сих пор помню.

— У вас голубушка просто память феноменальная, — с улыбкой поворачивается к ней Ефимов, а полковника приглашает, — Вы приходите ко мне, поговорим, выпьем, былое вспомним.

— Да есть что вспомнить, — принимает приглашение полковник, — у людей Антон Иванович, долгая память, очень долгая.

Народ за столом притих, диалог слушает, люди были с большим жизненным опытом. Знали, что бывают такие сильные движения души, такая выделяется энергия, что даже посторонний ее накал чует.

— Я это знаю, — Ефимов взялся за бокал с коньяком, задумчиво повторил, — знаю, — подумал, поставил бокал, — нет, я обязательно о разведчиках напишу, если успею.

— Успеете, время еще есть, — успокаивает его бердянский старичок и, уточняет, — пока есть, только вот немного его осталось.

— Вы что имеете ввиду, — с недоуменной гримасой поднял брови юбиляр.

— Только старость, — объяснился старичок, — немного нам коптить на земле осталось.

— У всех по разному, — включился в диалог вольнодумец, — вы любезнейший, — это он бердянскому старичку, — может, и коптите, а мы ученые светим.

— Досветились, так освятили всю землю, что от ядерной вспышки, вся планета засветится, может, — вздохнул юбиляр.

— Именно поэтому наша партия и ведет неуклонную борьбу за мир и ядерное разоружение, — товарищ их ЦК внес свою идейную лепту в разговор.

— Вот это, верно, борется, — подержал товарища из ЦК, вольнодумец, — вот только, средства на новые исследования в области ядерного синтеза не жалеет.

— Хватит о грустном! — решила прервать разговор хозяйка, — предлагаю потанцевать. — Дамы, которым разговор начинающий приобретать совершенно ненужную на юбилее остроту, тоже не нравился, поддержали ее одобрительными кивками. — Кавалеры приглашают, дам! — объявила хозяйка, подошла к магнитофону включила музыку.

Нежно полилась мелодия, запел женский голос о надежде на любовь, на встречу с единственным.

Не грусти там далеко, далеко, мой единственный! Есть моя любовь, и ждет она тебя, мы встретимся, чтобы не расставаться, а пока, есть, у меня песня — мечта, и вера, что так и будет.

Что за чудо прекрасная мелодия, что за чудо ласковый голос, как прекрасна, надежда на любовь, что ждет тебя там далеко, далеко, а пока грустит она по тебе и ждет.

В медленном танце в объятиях кружат по паркетному столу мужчины и женщины и, забыты тревоги, странный спор, а есть только он и она.

Пропеты последние слова, закончился танец, но осталась вера и надежда на чудо.

— А ну молодежь! Покажите, нам старикам, на что способны! — весело кричит Торшину и Маше, юбиляр, и нажимает клавишу магнитофона.

Ахнули трубы, исступленно забили барабаны, набирает разгон музыка, и вот уже полетела по крови, забурлила, весельем. Затанцевала принцесса, и нет уже нежной печали, вызов и страсть в каждом движении девушки и, отвечая на вызов, вошел в бешеный круг танца Торшин. А она кружит рядом, манит и дарит обещанье. Смелая уверенная в непобедимой своей силе юная женщина. Летит Торшин вокруг нее и хочет поймать свою жар-птицу. Рано, еще пожар не превратился во все пожирающий огонь, задорно кричит танцем девушка.

Горит огонь танца, сгорают в нем танцоры, и так сильная юная страсть, что входят в круг танца и остальные гости, испить из волшебной чаши страсти, ощутить огненный накал, вернуть на мгновенье ушедшую молодость.

Прошла страсть, утихла музыка. Остывают гости. Без зависти к цветущей молодости кричат: «Браво!»

После танцев гости стали расходиться, прощальные пожелания юбиляру сказаны, выпито на «посошок». Юбилей — Рубикон, перейден, до новой даты. Чиновные гости отъезжали на машинах, люди попроще ловили такси, или спешили к станциям метро. Ефимов ушел одним из первых.

Торшин на прощанье целовал Машу. Эх, кружится голова от близости девушки, от выпитого вина, от танцев, все горит, так не хочется уходить.

— Может, я останусь, все-таки жених, а у тебя своя комната, — просит он у принцессы.

— Нет, неудобно, так не хочу, чтоб каждому скрипу прислушиваться, нет, — девушка отрывается от жениховских поцелуев, делает шаг назад, — ты, не думай, я не ломаюсь, но первый раз по другому хочу, чтоб только ты и я. Потерпи милый.

Совсем не деликатно кашляет на лестничной площадке «дедуля», торопит Торшина.

— До свиданья Маша! — прощается Торшин.

— До завтра, — смеется девушка.

Торшин и бердянский «дедуля» пешком прошли, одну остановку, дедуля подтрунивал над женишком, Алексей вяло отбивался, все о Маше думал. Подъехала за ними служебная машина, за рулем Всеволодов, рядом на переднем сиденье Ивлев. Очень уж, не терпится им узнать, был ли толк от оперативного мероприятия.

— Это не он, не Ефимов Антон, — уверенно заявил старичок, — не мог так человек изменится, что бы я его не узнал. И потом пока наш женишок танцами занимался, каблуки отбивал, я Ефимова пытался на разговор вытянуть о детстве, о гимназии, уходил он от детских воспоминаний, на память ссылался. И потом почуял я, чужой он.

— А он? — Всеволодов заглушил мотор автомобиля, повернулся к Торшину и старичку, сидевшим на заднем сиденье.

— Понял он, что флажками его со всех сторон обложили, вот только пойдет ли на выстрел? — сомневался старичок.

— Поживем, увидим, будем ждать результатов экспертиз, ответов из Лондона и Дели, и проверим у кого нервы крепче, теперь будем вести его в наглую, я наружному наблюдению команду дам. Должен он сорваться должен.

— А если нет? — спросил Торшин.

— Реально предъявить ему, нам по прежнему нечего, — Всеволодов, отвернулся, от собеседников, посмотрел сквозь лобовое стекло на ночную улицу, угрюмо повторил, — абсолютно нечего, — после паузы с восхищением добавил, — вот это волчара, матерый волчара, о такого любой волкодав может зубы обломать.

— А что с академиком делать? — задал Торшин Всеволодову, мучавший его вопрос, — продолжать разработку или как?

— А он объектом разработки и не являлся, нам надо было, предъявит Ефимову, одноклассника в неожиданном для него месте, мы это сделали, а академик нас больше не интересует. Кстати, — что было совсем не, кстати, и к работе прямого отношения не имело, но Всеволодов, решил предупредить Торшина, — из командировки приехала твоя жена, вернулась к вам в квартиру с вещами. Ты уж Леша быстрей вопрос реши, или домой к жене, или к академику в зятья.