Девочки Гарсиа - Хулия Альварес

– У меня ужасные спазмы, – стонет Лусинда.

– Неужели нельзя что-нибудь принять? – спрашивает Мундин, поставленный в затруднение и оробевший от столь интимных признаний.

Лусинда кивает.

– Можно, но таблетки дома.

Мундин качает головой. Тем не менее он чувствует себя обязанным оберегать сестру. С тех пор как она подшутила над ним в мотеле, он не спускает с нее глаз.

– Ладно, ладно, я тебя отвезу. – Он поворачивается к нам, своим кузинам. – Вы, девочки, оставайтесь здесь и прикройте Мануэля.

– Мы не можем остаться без тебя, – напоминаем мы хором. Правило numero uno[50]: девушек нельзя оставлять в общественных местах без сопровождения. – Мундин, мы попадем в неприятности.

Мундин хмурится. Он не ожидал от нас такого благонравия.

– Ну, я скажу, что пришли еще какие-то кузены и я оставил вас с ними. Потом я за вами вернусь. К тому времени Фифи и Мануэль должны закончить.

«Закончить». Предупредительный выстрел из пушки. Больше откладывать нельзя. Мы улыбаемся тремя скупыми улыбками Че Гевары.

– Мы едем с вами.

– А как же Фифи и Мануэль? – Мундин ошеломлен. Если домой вернутся все, кроме Фифи и Мануэля, у парочки будут большие неприятности. Правило numero dos[51]: нельзя оставлять девушек с их novios[52] без сопровождения.

– Мы приехали с тобой и останемся с тобой. Нам не нужны неприятности.

Наши невинные речи кузена не убеждают.

– Я вас не повезу! – Мундин складывает ладони на столе.

Мы напоминаем ему о вчерашней вылазке в мотель. Не обмолвиться ли нам об этом его отцу? Нам известно, какой дамоклов меч висит над его головой – электробритва, которой Мундина подстригут под ежик перед отправкой в военное училище. Военным училищем ему грозят точно так же, как его американским кузинам – высылкой на Остров, если он выйдет за рамки дозволенного.

Он смотрит нам прямо в глаза.

– Что вы, девочки, затеваете? – спрашивает он.

Мы встречаем его взгляд пуленепробиваемыми улыбками и каменными лицами, на которых он со своей мачистской близорукостью неспособен прочитать очевидного.

Подъездная дорожка участка выглядит как стоянка «мерседесов». Джип и две японские машины свидетельствуют о том, что приехал кто-то из молодого поколения. Лусинда замечает светло-лососевый «мерседес» тети Фиделины и дяди Орландо.

– Это будет muy[53] интересно, – шепчет она.

В патио полным-полно родственников. Мундин спешит на мужскую сторону, понимая, что первая бомба взорвется среди женщин. Мы, сестры, совершаем обход, по очереди целуя всех тетушек. Мутные темные глаза тети Фиделины почти совсем незрячи.

– И кто из вас novia[54]? – спрашивает она, щурясь на своих племянниц.

– Да, – подхватывает мами. – Где Фифи?

– С Мануэлем, – без запинки отвечает Сэнди. Ее тон подразумевает, что нас это нисколько не беспокоит.

– Где они? – уже с большей настойчивостью спрашивает мами.

Карла пожимает плечами.

– Откуда нам знать?

Повисает неловкое молчание, в котором слова «ее репутация» становятся не менее осязаемыми, чем повисшее в воздухе свадебное платье. Тетя Кармен вздыхает. Тетя Фиделина раскрывает веер с роскошными розами. Тетя Флор излишне широко нам улыбается и спрашивает, хорошо ли мы провели время. Мами смотрит сквозь толпу на папи, который с довольным видом обменивается с другими мужчинами байками про диктатуру.

Она с каменным лицом встает и кивком велит нам следовать за ней. Мы втроем идем за мами в спальню тети Кармен, где мами вершит свой суд. Тетя увязывается за нами, призывая к снисходительности.

Едва дверь закрывается, мами выходит из себя. Первым делом она обрушивается с упреками на Карлу, которая, как старшая дочь, была оставлена за главную и имела приказ сопровождать Мануэля и Фифи в качестве их автомобильной дуэньи. Потом она подробно рассказывает нам о том, какие мы плохие дочери. Наконец в присутствии тети она клянется, что Фифи вернется вместе с нами.

– Если бы узнал ваш отец!.. – Мать качает головой, представляя себе возможные последствия. И разочарованно добавляет: – Позор семьи.

– Ya, ya[55], – тетя Кармен вскидывает ладонь, останавливая свою невестку. – Эти девочки так долго прожили на чужбине, что переняли американские замашки.

– Американские замашки! – восклицает мами. – Фифи живет здесь шесть месяцев. Это не оправдание.

– Наверняка есть какое-то объяснение, – тетя Кармен меняет тактику. – Давайте не будем гадать, куда упадет кокос, когда ураган еще не начался, – советует она.

Мами решительно качает головой.

– Если она не может вести себя как следует здесь, она возвращается с нами, и точка! Я больше не собираюсь присылать их сюда, чтобы они доставляли всем беспокойство!

Тетя Кармен заключает нас в объятия.

– Не забывай, это и мои девочки тоже. Они хорошие девочки и не причиняют никакого беспокойства. Что бы я делала… – она поднимает на нас взгляд, – если бы они не гостили у меня каждый год?

Мы переглядываемся, а потом опускаем глаза, чтобы скрыть замешательство. Мы наконец свободны, но в тот же самый миг, когда ворота распахиваются и мы можем вылететь из клетки, любовь тети Кармен возрождает нашу давнюю тоску по родине. Прямо как в эксперименте с обезьянами, о котором Карла читала на занятиях по клинической психологии. Детенышей обезьян держали в клетке так долго, что, когда двери наконец оставили открытыми, никто из них не вышел. Они продолжали сидеть внутри и тщетно пытались дотянуться до лежащей за решеткой еды.

Ближе к полуночи мы слышим, как по подъездной дорожке карабкается пикап. Гостившая у нас родня уже разъехалась, и в патио остаются только живущие в доме, которые переговариваются тихими озабоченными голосами. Мы оправдываемся друг перед другом у себя в спальне. Все мы понимаем, что роман с М. Г. не сулил Фифи ничего хорошего.

– Ей всего шестнадцать! – то и дело восклицаем мы. Она думала, что сможет превратиться в островитянку. Нам лучше знать.

Но мы все равно чувствуем себя паршиво, когда после изнурительного допроса в спальне тети Кармен к нам в комнату входит бледная Фифи.

Не говоря ни слова, она открывает шкаф и начинает собирать свою одежду. На миг нас охватывает паника. Уж не надумала ли она сбежать с Мануэлем?

– Фифи, что ты делаешь? – спрашивает Йойо.

Фифи продолжает собирать одежду, которую вытряхнула из ящиков шкафа на пол. Молчание.

– Фифи? – Карла трогает ее за плечо. – Что случилось?

Она, разумеется, спрашивает о том, что произошло в патио или – безучастное, отсутствующее выражение лица Фифи подразумевает нечто большее – даже раньше.

Фифи поворачивается к нам. У нее красные заплаканные глаза.

– Предательницы, – говорит она.

Звук закрывающейся защелки на ее чемодане придает этому обвинению зловещую необратимость. На пороге она гордо вскидывает подбородок, а потом мы слышим эхо ее шагов, удаляющихся по коридору в направлении комнаты нашей кузины Карменситы.

Мы переглядываемся, как бы говоря: «Она это переживет». Имея в виду Мануэля, ее ярость на нас, ее страх перед собственной жизнью. Ее жизнь, как и наши, лежит перед ней, словно заповедная земля за мгновение до того, как на девственный песок ступит нога первооткрывателя.

Дочь изобретательности

Мами, папи, Йойо

После того как они приехали в эту страну, Лаура Гарсиа какое-то время пыталась что-нибудь изобрести. Идеи всегда озаряли ее после экскурсий в универмаги, куда она водила дочерей, чтобы посмотреть чудеса этой новой страны. В свободные воскресенья Карлос возил девочек к статуе Свободы, на Бруклинский мост или в Рокфеллеровский центр, но, по мнению Лауры, это были мужские чудеса. Настоящие сокровища, за которыми охотились женщины, ожидали их в отделах хозтоваров.

Лаура и ее дочери поднимались по эскалатору, восхищаясь движущейся лестницей, и она в шутку говорила им, что это, возможно, та самая лестница в небеса, по которой восходили и нисходили ангелы во сне Иакова. Стоило им задержаться у какой-нибудь витрины, как подходила бойкая продавщица, несомненно считавшая, что молодая мать с четырьмя девочками идеально соответствует образу потенциальной покупательницы нового холодильника с автоматической разморозкой или мощной стиральной машины с режимом предварительного замачивания. Лаура внимательно наблюдала за демонстрациями и задавала умные вопросы, но в последнюю минуту говорила, что ей надо обсудить