Из века в век - Тамара Шаркова

Виталя надо мной не смеялся. Потому что, как говорил дядя Дима, у него была "земная ловкость", а у меня "водная".

Я уже в шесть лет плавал до первого меляка, а Виталик и в семь барахтался у берега

Ну, сейчас он, наверное, и плавает не хуже меня и вот с Децлом готов потягаться. И стало мне почему-то обидно, что ничем таким я эту самую Викторину поразить не могу. И "рояль в кустах" здесь на Косе для меня не спрятан.

Василий Иванович, отчаявшись починить свой драндулет, разогнул спину и, плюнув на пол гаража, в самом прямом смысле этого слова, сел чаевничать рядом с Викой. А мне действительно пришлось вместе с картошкой жарить и морковку и лук. Впрочем, у себя дома мы тоже так делали.

Часов около десяти Василий Иванович велел Вике надеть платье, идти к соседке и ожидать нашего возвращения. Она не соглашалась, театрально рыдая и бросая на меня умоляющие взгляды из-под косо постриженной челки.

К счастью вскоре за ней пришла соседка со своей дочкой Яной. Девочка держала в руках пакет, в котором весьма отчетливо просматривалась картонка с распятой резинками корейской куклой Барби. Викины глаза моментально высохли от слез, и она упорхнула со двора, даже не оглянувшись на нас с дедушкой.

К тому месту на берегу, где Сенчины держали теперь лодки, мы довольно долго шли дворами и огородами под несмолкаемую канонаду собачьего лая, овечьего и козлиного блеяния и гусиного гогота.

Наконец, дома и дворы остались позади, и мы вошли в рощицу диких маслин. Вначале шли по узкой тропинке, изрытой вымоинами, в которых стояла вода, кишевшая лягушками и еще какой-то насекомой живностью. Но вскоре тропинка стала подниматься вверх, становиться рыхлее и шире.

У обрывчика, откуда было видно море, это уже была не тропинка, не дорога, а просто песчаный косогор, изрытый причудливыми следами шин, оставленных машинами, велосипедами, мотоциклами и тележками всех размеров.

— Я тут в тенечке посижу, повяжу грузики, — сказал мне Василий Иванович, усаживаясь у груды белого битого кирпича. — А ты иди… скупайся.

Под обрывчиком расстилалась плоская утрамбованная морем песчаная полоса, проросшая сизыми колючками, похожими на перепончатые крылья маленьких сказочных дракончиков.

Я оглядел берег.

Слева и справа от меня стояло несколько перевернутых лодок.

Две — большие со стеклянными козырьками и одна — черная шлюпка. Я сложил на ней футболку, шорты и сразу же бросился в воду.

У самого берега волны еще до первого меляка нарыли два песчаных языка, между которыми оказалась глубокая вымоина — прямо-таки Мариинская впадина. При большой волне вода входила в нее с таким шумом, что дремавшие, пригревшиеся на меляках чайки просыпались и с испуганными криками мячиками поднимались в воздух.

Одолев вброд первый меляк, я поплыл, впервые, пожалуй, оставшись с морем один на один, как любил это делать отец. Я… я… даже почувствовал себя немного похожим на него. Впрочем, "накачав" себя таким восторгом, я сбил дыхание и быстро устал. Пришлось перевернуться на спину… Надо мной в еще по-летнему высоком небе летели на зимовку косяки уток и гусей.

Пока лежал на спине, то насчитал семь стай. В самой маленькой было шесть птиц, но и они пытались лететь уголком.

Перелетные птицы летели под самым куполом неба, зато чайки и Мартыны опускались к воде или садились на волны рядом со мной.

Дальше второго меляка я не поплыл. Я хорошо помнил, как Стояна чуть не отнесло течением в открытое море, и отец с ума сходил, спуская с рыбаками на воду моторку и стараясь не потерять из виду темную голову Стойко.

И еще мне вспомнился почему-то тот день, когда я научился плавать брассом.

Мне не было и шести лет, когда Стоян вознамерился научить меня плавать по-настоящему. И поспорил с дядей Димой и его приятелями, что через неделю я буду плавать брассом и выдыхать в воду, как олимпийский чемпион.

Надо сказать, я к тому времени не только не боялся купаться в море в любую погоду, но и довольно далеко заплывал с отцом от берега, колотя по воде руками и ногами.

Все смеялись над Стояном и говорили, что даже рыбацкие дети в таком возрасте плавают только по-собачьи.

Итак, Стоян принялся меня тренировать, применяя исключительно метод пряника. Он был очень ласковым, терпеливым и совершилось чудо: я проплыл лягушкой метра два.

По этому случаю Стоян с дядей Димой и какой-то пляжной дивой решили поехать на Среднюю Косу в "Бар-моряк".

Был вечер. Отец сидел на резиновой шине и читал. Я самозабвенно плескался на мелководье, позабыл все, чему учил меня доктор Дагмаров. И надо же было появиться ему на берегу вместе со своими спутниками в эти минуты. Через мгновенье, когда в воде рядом со мной выросли длинные ноги Стояна в черных брюках и модных ботинках, я понял, что утонуть можно даже в чайной ложке воды. А между тем он и пальцем до меня не дотронулся. С того дня я по-собачьи не плавал.

Но зато и Стоян надолго лишился спального места в нашей хижине. И было ему тогда двадцать четыре года.

Как и когда они помирились с отцом, я не помню. Всплывает в памяти одна картина, но я не уверен, что она относится именно к тому времени:

Стоян сидит за домом на крышке бака, в который сливали дождевую воду. Черная кудлатая голова уткнулась в поднятые колени, охваченные крепкими загорелыми руками. Я приношу ему какую-то мятую сливу, пытаясь пропихнуть через плотно сжатые губы. Он отворачивается, мотает головой и глаза у него мокрые.

Тут мои воспоминания обрываются. Я слышу голос Василия Ивановича:

— Юра, выходь! Наши возвращаются!

Переворачиваюсь на живот и кролем дую к берегу.

Василий Иванович стоит по щиколотку в воде и показывает мне на две едва различимые точки на горизонте. Скоро и я уже отчетливо вижу, что это две лодки, которые быстро идут к берегу. У первого меляка рыбаки глушат моторы и спрыгивают в воду.

У дяди Димы поверх длинных резиновых сапог натянуты желтые непромокаемые брюки. Держатся они на "лямках". На талии — широкий кожаный пояс. У Ильи в длинные охотничьи сапоги заправлены обычные брюки. Они толкают лодку через песок в вымоину перед берегом.

Мы с Василием Ивановичем спешим им навстречу, помогаем. Когда нос лодки уже на суше, Илья быстро вытащил из нее мешок с рыбой и потащил его к кустам.

— Илья! Та скорэе!

Илья возвращается, и мы вчетвером выталкиваем лодку подальше на