Уроки гнева - Анатолий Нейтак

— Что с тобой? — на личике Лаэ дышало новое выражение, которое Эхагес счёл заботой.

— Со мной — ровно ничего. А вот что с Владыкой…

— Ты о том… втором? Чёрном-красном? — Быстрый жест: пальцы к щекам и к глазам.

— Да. Владыки нет слишком долго.

Лаэ тут же успокоилась и повеселела. Она явно привыкла бояться "чёрного-красного", а не тревожиться за него. И тут же — умница! — нашла верный способ отвлечь Эхагеса:

— Пойдём охотиться! Надо готовить и есть.

— Ты права, маленькая. Пойдём.

Девчушка тут же подхватилась, вскочила, радостная и предвкушающая. А Летун задумался: как она изловила то, что они оба недавно ели? Неужто зверьё тут настолько непуганое, что просто подходи и бери голыми руками? Что же, посмотрим, поглядим…

Зверьё оказалось непуганым, но поглядеть на Лаэ-охотницу — не получилось. Нырнув в заросли, она с исключительным проворством скрылась из вида, не потревожив листву и ступая босыми ногами без единого звука; метнулась в одну сторону, потом в другую — Гесу, следившему за ней без помощи обычных чувств, почудилось в отсверке её сути что-то не по-людски хищное… А когда он снова увидел её, Лаэ уже бежала навстречу, торжествующе потрясая жертвой своего охотничьего пыла — бурошёрстной, с клыками не хищника, но грызуна.

Снятие шкуры и разделку тушки Эхагес взял на себя. Пока он занимался этой грязной и довольно неблагодарной работой, неугомонная Лаэ умчалась и притащила десерт — накопанные где-то корешки. Изуча их, Летун счёл, что такая добавка к рациону будет весьма кстати (между прочим, не обонянием ли девчушка устанавливает, что можно есть, а что лучше оставить в покое?) и пошёл сполоснуться к ручью. Когда вернулся, застал Лаэ в том же положении, как после сна: хлопочущей над будущим жарким.

Это напомнило ему ещё кое-что.

— Лаэ! Как ты развела огонь?

Мгновенное напряжение плеч, ускользающий взгляд за тонкими чёрными прядями и одной белой. Потом — высверком — тревожный взгляд снизу вверх.

— Ты не бойся. Не надо. Я просто спросил.

Но Лаэ всё равно боялась, это он видел и ощущал ясно. Страх кипел, менялся, сжимался… Неожиданно возникла решимость. Девчушка протянула руку знакомым движением — и на угли, заставив их зардеться сильнее, стекла знакомая искра силы.

— Да ты маг? Здорово!

В лучах искренней радости Геса девчушка робко засияла, продолжая бояться, но уже как-то бледно. Не душой — памятью.

— А как ты научилась этому трюку?

Спрашивая, Эхагес уже предчувствовал ответ. И попал в точку. Она подсмотрела. Видела несколько раз, как это делает он — и ухитрилась повторить.

Нет, это уже что-то невероятное. Выходит, феноменальная обучаемость Лаэ касалась не только изучения языков, но и области куда более трудной в освоении. Что тут скажешь? Талант… да какое там — настоящий гений!

Знал бы Владыка, кого они спасают! Впрочем, при мысли об отсутствующем Пламенном Гес не ощутил особого беспокойства, слишком увлечённый иным.

— Так вот почему тот мужик боялся, — пробормотал он, — вот почему с тобой так неласково хотели обойтись. Чудо ты… в шкурах!

— Я… хорошо?

— Конечно, хорошо. Бедная ты малышка…

Не сдержавшись, Эхагес присел рядом и погладил Лаэ, как пугливого зверька.

— Теперь всё будет хорошо, мы тебя в обиду не дадим. Хотя что я — раз уж я тебя спас, то и так бы не дал. Но теперь — тем более. А что ещё ты умеешь?

Лаэ снова сжалась в страхе, но под успокоительным бормотанием Геса оттаяла. Страж ощутил знакомый уже переход испуга в решительность. Лаэ вскочила, отбегая, потом припала к земле, странно выгибая спину…

В первый момент Летун не поверил своим глазам. Но то, что он видел — было!

Там, где секунду назад он видел угловатую, не вошедшую в возраст девчушку-подростка, глядел на него не по-звериному пристально хищный зверь размером со среднюю собаку. Круглая мордочка, острый нос, уши торчком, огромный, невероятной толщины хвост… блестящая чёрная шубка — и белое пятно на голове…

— Лаэ…

Зверь оскалил тонкие белые клыки не то в усмешке, не то в угрозе. Повёл носом. Подошёл, ластясь не по-собачьи, а как-то… по-женски, что ли? Роскошный с белым кончиком хвост уж точно вёл себя не по-собачьи. Да и несолидно совсем было бы вилять этаким богатством.

— Чистое небо! — выдохнул Эхагес в обалдении.

Мохнатая Лаэ чихнула, выразительно покосилась на жарящуюся дичь. То есть уже не жарящуюся, а полным ходом подгорающую.

— Ох! Р-р-растяпы!.. Хм… по крайней мере, я знаю теперь, как ты охотишься. Не догадаться после такого было бы уже вовсе глупо…

Обед был спасён. Поуспокоясь, Гес вспомнил о логике и методе, после чего попытался определить, насколько внешняя перемена в Лаэ соответствует внутренней.

Насколько он мог ощутить и понять, её сознание не осталось прежним. Подобно реке на перекате, оно стало мельче и быстрее. Слух, не говоря уж о нюхе, обострился, а вот в области зрения потерь оказалось столько же, сколько приобретений. Оценить ощущения изменившегося тела не получилось: слишком сильно, слишком странно. А вот разум при перемене только потерял, не приобретя ничего.

Разобраться в деталях страж не успел: Лаэ отбежала на несколько шагов, посмотрела за спину (как, смотрит?) и превратилась обратно.

А Эхагес смотрел — и уже сознательно находил свидетельства её необычной природы в человеческом облике. Эта гибкая нервная грация, и невероятная живость, и странная, прямо сказать, мимика…

Да, Лаэ явно была не просто девушкой, умеющей превращаться в зверя, и не зверем, способным порой принимать облик девушки — она была особым, чудесным существом, стоящим, как тастары, в стороне от обыденного. Больше, чем просто зверь… но в то же время — больше, чем просто человек. Диковинное, гонимое создание.

Ведь "больше, чем зверь", значит — чужая среди зверей.

А "больше, чем человек"…

— Лаэ, маленькая, — вздохнул Гес. И добавил:

— Давай обедать.

…Когда добыча была съедена, страж осторожно, шаг за шагом, вопрос за вопросом выяснил ещё многое.

О себе самой и о себе подобных Лаэ знала мало. Она вообще знала мало: в пересчёте на людской возраст ей было лет двенадцать, а вернее, и того меньше. Три сезона она жила у какой-то бабки в наполовину доме, наполовину шалаше. Пристрастилась к тёплой человеческой еде, узнала, что такое огонь и речь, что такое постель и одежда. Потом бабка умерла, жильё быстро развалилось. Лаэ стала жить жизнью зверя, всё реже и реже превращаясь в человека. Но людское любопытство в ней ещё жило, и она без особой цели забредала иногда достаточно далеко от логова, чего дикие звери не делают никогда. Однажды она нашла "шумное место" — поселение тех самых медведеобразных мужиков, которые потом травили её собаками. Травили не за просто так: поддавшись звериному естеству, Лаэ задушила и съела какую-то их птицу. Да ещё потом превратилась в человека, вспомнив, что бабка не любила, когда на её глазах Лаэ была зверем. Люди страшно расшумелись, заперли её в каком-то сарае, а потом тот сарай подожгли. Протиснувшись через крохотный лаз в мохнатом облике (вот откуда на спине у неё появились царапины), она сбежала, странным чутьём отыскав возможного защитника, и уже не стала повторять сделанную ошибку: превратилась в человека до того, как показаться на глаза, и потом на виду у Пламенного с Эхагесом не превращалась ни разу.